самом деле мы не знаем, можно ли это состояние поддерживать неограниченно долго.
– Если бы получилось, – сказал Понтер, – то какие открылись бы перспективы. Туризм. Торговля. Научный и культурный обмен.
– Именно, – кивнул Дерн. – Взгляните на это. – Он скинул ноги на пол и поставил на полированный деревянный стол какой-то объект. Это была сплетённая из проволоки труба, чуть длиннее самого длинного его пальца и не толще самого толстого. – Это деркерова труба, – сказал он. Он втиснул внутрь трубки кончики двух пальцев и стал разводить их в стороны. Отверстие расширялось и расширялось, решётка с натянутой на ней эластичной мембраной растягивалась и растягивалась, пока края трубки не разошлись на целую пядь.
Дерн отдал трубку Понтеру.
– Попробуй её теперь смять, – предложил он.
Понтер обхватил трубку рукой, насколько хватило длины пальцев, потом приложил вторую ладонь и двумя руками обхватил её по всей окружности. Потом нажал, сперва легко, потом изо всей силы. Трубка не сжималась и не сминалась.
– Эта совсем мелкая, – сказал Дерн, – но на шахте есть такие, что растягиваются в диаметре на три сажени. Мы ими пользуемся для укрепления тоннелей в местах, где есть опасность обрушений. Горные роботы стоят недёшево, не хочется их терять.
– Как это работает? – спросил Понтер.
– Сетка на самом деле состоит из набора шарнирных сочленений с храповиками на концах. После того как её растянули, вернуть её в исходное состояние можно, лишь войдя в неё со специальным инструментом и разблокировав фиксатор на каждом элементе.
– То есть ты предлагаешь, – задумался Понтер, – после того как мы снова откроем портал в другую вселенную, просунуть в него такую штуку – как ты её назвал? Деркерова труба? Просунуть в портал деркерову трубу и растянуть её до максимального диаметра?
– Именно так. И люди смогут просто ходить из одной вселенной в другую.
– Им придётся пристроить с той стороны платформу и ступени, чтобы подниматься до уровня перехода.
– Я уверен, это им будет нетрудно сделать, – сказал Дерн.
– А что произойдёт, если портал всё-таки нельзя держать открытым вечно? – спросил Адекор.
– Ну, я бы порекомендовал не мешкать в туннеле, – сказал Дерн. – Полагаю, если портал самопроизвольно закроется, то просто разрубит трубу пополам. Или так, или трубу выдавит на одну из сторон.
– Возникнет много других проблем, – задумался Понтер. – Когда я был там, мне стало очень плохо: на той стороне существуют микробы, к которым у нас нет иммунитета.
Адекор кивнул.
– Придётся принять меры безопасности. Мы, разумеется, не хотим, чтобы патогены свободно переносились из их мира в наш, а наши путешественники перед переходом туда должны будут проходить иммунизацию.
– Это всё можно организовать, – сказал Дерн. – Хотя лично я не представляю себе, какие должны быть процедуры.
На короткое время наступила тишина. Потом Понтер сказал:
– Кто будет принимать это решение? – спросил он. – Кто решит, что мы должны установить постоянный контакт с другой Землёй – или хотя бы снова установить временный контакт?
– Я уверен, что установленной процедуры решения таких вопросов не существует, – сказал Адекор. – Сомневаюсь, что кто-нибудь когда-нибудь всерьёз обдумывал возможность путешествия в параллельную вселенную.
– Если бы не опасность заражения тамошними микробами, – промолвил Понтер, – я бы считал, что мы должны снова открыть портал как можно скорее, но…
Снова повисла тишина, потом заговорил Адекор:
– Они… они хорошие люди, Понтер? Стоит ли нам общаться с ними?
– Они очень разные, – ответил Понтер, – в очень многих отношениях. Но они сделали мне много добра и обращались со мной очень хорошо. – Он помолчал, потом кивнул. – Да, я считаю, что нам стоит вступить с ними в контакт.
– Тогда ладно, – заключил Адекор. – Я думаю, нашим первым шагом должно быть обращение в Серый Совет. Нам надо начинать работать над этим.
Понтер много думал о том, что Мэре сказала ему в клети подъёмника, везущего их в нейтринную обсерваторию. Да, она прочла его намерения верно; она действительна была ему интересна. Некоторые вещи остаются понятными даже сквозь границы биологических видов и вариантов истории.
Сердце Понтера забилось сильней. Кажется, им предстоит увидеться снова.
И кто знает, что из этого выйдет на этот раз?
Был только один способ узнать.
– Да, – радостно сказал Понтер Боддет. – За работу.
* * *
Обычно Торонто лишь в сентябре становится таким щемяще прекрасным, небо над ним – таким глубоким и безупречно чистым, ветерок – шёлково нежным, а температура – идеальной. Город наполняется той разновидностью гармонии, которая всегда напоминала Мэри, почему она всё-таки верит в Бога.
Но до сентября было ещё две недели, и, разумеется, когда наступит День Труда[82], этот внезапный знак препинания в конце лета, для Мэри придёт время возвращаться на работу, к своей старой жизни: преподавать генетику, не сходиться ни с кем особо близко и многовато есть. Но сейчас, вот прямо сейчас, под этим восхитительным небом Торонто казался раем на земле.
За время, проведённое в Северном Онтарио, Мэри растеряла несколько из своих обычных килограммов, но она знала, что это ненадолго. Все диеты, на которых ей приходилось сидеть, напоминали ей растительное масло «Crisco», которое «всегда возвращается, кроме, может быть, одной столовой ложки»[83].
Конечно, в Садбери она не сидела на сбалансированной диете, а просто ела меньше, чем обычно. Одна причина была в возбуждении по поводу всех этих невероятных событий, сопровождавших её во время всего пребывания в Садбери, с Понтером. Этой причины больше не было.
Другая же причина никуда не исчезла и вряд ли исчезнет – последствия изнасилования.
Сегодня, в понедельник, Мэри согласилась приехать в университет на собрание факультета, и сегодня впервые с того ужасного вечера – неужели это было всего семнадцать дней назад? – ей пришлось пройти мимо того места, где произошло нападение, мимо бетонной стены, к которой насильник с закрытым чёрной балаклавой лицом прижал её тело.
Но конечно, не стена была виновата в том, что её изнасиловали. Виноват был он, тот монстр, и больное общество, породившее его. Проходя мимо, она провела кончиками пальцев по стене, следя за тем, чтобы не выщербить края накрашенных красным лаком ногтей, и в этот момент её посетила безумная мысль. Она вспомнила другую стену из далёкого прошлого, на которой Кольм нацарапал их инициалы.
Тридцативосьмилетней женщине об этом смешно даже задумываться, но, возможно, ей следовало бы нацарапать МВ+ПБ на этой стене. Хотя, подумала она, ПБ лучше изобразить символами родного языка Понтера Боддета.
В любом случае, проходя мимо этой стены, она бы каждый раз улыбалась, а не испытывала отвращение. Это была бы печальная улыбка, поскольку она знала, что вряд ли
