Хинкли.
Беспокойный (с недавних пор) взгляд Фуллера метнулся к журнальной стойке. Там красовалось несколько рядов Сюзанн, тысяча квадратных футов влажных улыбок, черных глаз, сливочно-белых лиц. Фуллер порылся в своей памяти, пытаясь найти там звучную фразу, которая придала бы вес его словам.
— А как же детская преступность? — вопросил он и показал на журналы. — Неудивительно, что наши дети сходят с ума!
— Ну да, я сходил, помнится, — тихо произнес старик. — Тоже боялся — совсем как ты.
— Говорю же, я ее не боюсь! — упорствовал Фуллер.
— Вот и славно! — нашелся Хинкли. — Тогда, раз ты такой храбрый, сходи и отнеси ей газеты. За них заплачено.
Фуллер открыл было рот, но возразить ему было нечем. Горло сдавило, и он понял, что сказать ничего не сможет — только опозорится еще больше.
— Если вы в самом деле не боитесь, капрал, — сказал аптекарь, — это было бы очень любезно с вашей стороны. По-христиански.
Пока Фуллер поднимался в комнатушку над пожарной частью, все его тело едва ли не судорогой сводило от напускного безразличия.
Дверь оказалась не заперта. Фуллер постучал, и она сама собой отворилась. В воображении Фуллера гнездо разврата было темным и безмолвным, пропахшим благовониями — эдакий лабиринт из тяжелых штор, зеркал и низких диванчиков, — и где-то непременно должна была прятаться огромная кровать в форме лебедя.
Теперь ему довелось увидеть комнату Сюзанны воочию. Правда оказалась куда прозаичней: перед Фуллером было дешевое съемное жилье с голыми дощатыми стенами, тремя крючками для пальто и линолеумом на полу. Две газовые конфорки, железная койка, холодильник. Крошечная раковина с голыми трубами, пластмассовый стаканчик, две тарелки, мутное зеркало. Жестянка с мыльным порошком, сковородка и кастрюля.
Единственным «непотребным» штрихом в обстановке был белесый круг от талька перед мутным зеркалом — в центре этого круга остались следы двух босых ног. Пальчики были размером не больше жемчужины.
Фуллер поднял голову от жемчужин к настоящей Сюзанне. Она стояла к нему спиной и упаковывала в чемодан последние вещи. На ней было дорожное платье — закрытое и длинное, как у жены миссионера.
— Газеты, — просипел Фуллер. — От мистера Хинкли.
— О, как мило со стороны мистера Хинкли! — сказала Сюзанна. И лишь тогда повернулась. — Передайте ему… — Она тут же осеклась, признав в Фуллере своего обидчика, и поджала губы. Ее крошечный нос покраснел.
— Газеты, — выдавил Фуллер. — От мистера Хинкли.
— Я вас слышала, — сказала она, — можете больше не повторять. Это все?
Руки Фуллера безвольно повисли по бокам.
— Я… я не хотел, чтобы вы уезжали. Я не это имел в виду.
— Предлагаете мне остаться? — чуть не плача, спросила Сюзанна. — После того как вы выставили меня перед людьми распутницей? Проституткой? Потаскухой?
— Силы небесные, да я и не думал называть вас такими словами! — воскликнул Фуллер.
— Вы хоть раз пробовали встать на мое место? — Она ударила себя в грудь. — Здесь, между прочим, не пусто!
— Я знаю… — выдавил Фуллер, хотя до этой минуты не знал.
— У меня тоже есть сердце! И душа!
— Конечно, — проговорил Фуллер. Он задрожал: комната вдруг наполнилась томным жаром. Золотая Сюзанна, героиня тысяч мучительных фантазий, говорила с ним о душе, говорила страстно и пылко — с одиночкой Фуллером, с бесцветным и неотесанным капралом Фуллером.
— Я по вашей милости всю ночь не спала!
— По моей?.. — Ему отчаянно захотелось, чтобы она снова исчезла из его жизни, превратившись в черно-белую картинку из толстого журнала, захотелось перевернуть эту страницу и почитать новости спорта или политики.
— А вы как думали? Я всю ночь с вами спорила. И знаете, что я говорила?
— Нет, — ответил Фуллер, пятясь. Она шагнула за ним. Казалось, она источает жар, точно большой радиатор. Сюзанна была дьявольски настоящая.
— Я вам не Йеллоустонский парк! — кричала она. — Я не принадлежу налогоплательщикам — и вообще никому не принадлежу! Вы не имеете никакого права меня попрекать!
— Упаси Господи! — сказал Фуллер.
— Как же я устала от неотесанных болванов вроде вас! — не унималась Сюзанна. Она топнула ножкой и вдруг показалась Фуллеру загнанной и несчастной. — Я не виновата, если вам хочется меня поцеловать! Разве это моя вина?
Собственная мысль, которую Фуллер так хотел всем доказать, теперь едва поблескивала во мраке — так водолазы видят солнце с океанского дна.
— Я только хотел сказать, что вы могли бы одеваться поприличней…
Сюзанна раскинула руки в стороны:
— Так — достаточно прилично? Теперь вы довольны?!
От ее красоты у Фуллера заныли кости. В груди, точно забытый аккорд, томился вздох.
— Да, — пробормотал он и добавил: — Не обращайте на меня внимания. Забудьте.
Сюзанна вскинула голову.
— А вы попробуйте забыть, что вас переехал грузовик! Почему вы такой злой?
— Я только сказал, что у меня было на сердце, — ответил Фуллер.
— Значит, у вас на сердце ужасно много зла! — выпалила Сюзанна. Вдруг ее глаза широко распахнулись. — Все время, пока я училась в школе, ребята вроде вас глазели на меня так, словно желали мне смерти! Они никогда не приглашали меня танцевать, не разговаривали со мной, не улыбались в ответ! — Она вздрогнула. — Они просто обходили меня стороной и косились подозрительно, точно полицейские из глухого городка. Они смотрели на меня так же, как вы, — словно я сделала что-то ужасное!
От понимания справедливости ее упреков Фуллер весь зачесался.
— Но думали они про другое. Наверно, — сказал он.
— Это вряд ли! Уж вы так точно о другом не думали! Взяли и развопились на меня ни с того ни с сего — а ведь я никогда вас даже не видела! — Сюзанна расплакалась. — Да что с вами такое?!
Фуллер уставился в пол.
— Просто к таким девушкам, как вы, не подойти… вот и все. Обидно это.
Сюзанна с удивлением посмотрела на него.
— Но вы же не знаете наверняка!
— Я знаю, кого вам подавай: парня на кабриолете, в костюме с иголочки и двадцатью долларами в кармане, — сказал Фуллер.
Сюзанна отвернулась и закрыла чемодан.
— Хорошо же вы знаете девушек! Попробовали бы хоть раз улыбнуться, пошутить, сказать доброе слово! — Она обернулась
