- Симонов? - спросил капитан.
- Да.
- У вас оружие есть?
- Да.
- Выньте его.
Я вынул револьвер.
- Идите за мной.
Мы спустились с ним с капитанского мостика куда-то вниз, потом свернули и остановились у маленькой двери. Капитан сказал шепотом:
- Там!!! - и указал рукой на дверь. - Кто-то там сигнализирует самолетам. Или человек, или специально оставленный аппарат.
- Человек? - удивленно спросил я. - Но ведь он потонет вместе с нами, если что-нибудь случится.
Капитан пожал плечами.
- Все равно кто-то сигнализирует, - сказал он. - Пошли.
Он толкнул дверь и втащил вместе с собой куда-то в тесноту меня и комиссара. По полному своему незнанию корабельной анатомии я предполагал, что мы спустимся сейчас в какие-то тартарары, в трюм. Так я читал в юности в разных романах, что негодяи прячутся обязательно в трюмах и их там разыскивают с фонарем в одной руке и револьвером в другой.
Я втиснулся вместе с капитаном через маленькую дверцу, осторожно нащупывая впереди себя ногой, чтобы не провалиться в какой-нибудь люк.
- Закрыл? - спросил капитан комиссара.
- Закрыл.
Капитан пошарил по стене и щелкнул выключателем. Я был удивлен. Оказалось, что это совсем не трюм и не тартарары, а маленькая штурманская каюта с двумя стульями, столом и большим диваном. Единственным местом, где в этой каюте мог спрятаться сигнальщик, был диван. И когда капитан решительно взялся за этот диван, чтобы открыть его, у меня мелькнула глупая мысль, что оттуда, из-под дивана, ведет вниз какой-то люк. Но это был просто-напросто диван. И когда было приподнято сиденье, там не оказалось ничего, кроме каких-то мелочей.
Я пристыженно спрятал свой револьвер. Но капитан оставался крайне серьезным. Он отодвинул лежавшие внутри дивана тряпки, и там внутри действительно обнаружились ввинченные в переборку две электрические лампочки. Мы с полминуты постояли в молчании. Лампы зажглись и потухли. Потом снова зажглись и снова потухли. Они зажигались и гасли через одинаковые интервалы.
Капитан приказал вызвать в каюту корабельного электрика. Пока за ним ходили, между капитаном и комиссаром шло обсуждение: как лучше взяться за электрика? Решено было сразу огорошить его прямым вопросом: для чего он включает здесь эти лампы? А лампы все продолжали включаться и выключаться.
Через несколько минут пришел корабельный электрик, спокойный пожилой человек. Когда его спросили - резко, как на Допросе, - он вдруг засмеялся.
- Что же, вы меня диверсантом решили сделать? Это же когда лаг одну десятую кабельтова делает, то лампы дают контакты и вспыхивают, отмечая, что десятая пройдена. Сейчас они опять загорятся.
Оказалось, что в штурманской рубке, где мы сейчас стояли, часть крыши была стеклянной, а в диване около валика была здоровенная щель. И так как в каюте был выключен всякий свет, а часть крыши до середины ночи оставалась не закрытой брезентом, лучик света от этих ламп был замечен с капитанского мостика.
Всем стало стыдно. Немножко меньше мне, немножко больше капитану и комиссару. А причиной всей этой истории было, конечно, нервное состояние. Первый военный рейс, бомбежки, беспрерывное гудение самолетов, прошедшая по борту торпеда... Капитан, словно оправдываясь перед электриком, стал говорить, что торпеда прошла совсем близко и вообще черт знает какая беспокойная ночь!
Я вернулся в каюту и проснулся только на рассвете! На горизонте виднелась Одесса. Было холодное утро. Знакомый город казался более серым и строгим, чем обычно. Когда мы подошли поближе, стали видны сильно разрушенные здания на спускавшихся к порту улицах...
* * *
Несколько слов в дополнение к тому, что сказано в дневнике о нашем путешествии.
Тральщик, на котором мы шли в Одессу, назывался "Делегат". Это была грузовая моторная шхуна водоизмещением в 2 тысячи тонн, с ходом в 9,1 узла, старая и потрепанная. Комиссия мобилизационного отделения штаба флота в июле 1941 года даже отказалась было принять "Делегат" от Азовского пароходства, но, видимо, обстоятельства вынудили переменить решение, и "Делегат", числясь тральщиком, пробыл в составе Военно-Морского Флота до 27 октября 1941 года. В этот день он потонул в Керчи "во время бомбежки порта в результате близких взрывов и прямого попадания бомбы".
За полтора месяца до своей гибели, 15 сентября 1941 года, "Делегату", как свидетельствуют документы, удалось отразить "атаку шести пикирующих самолетов, которые сбросили на корабль двадцать две бомбы. Бомбы упали вокруг корабля, осколками ранены четыре человека. Личный состав тральщика мужественно отражал налет вражеских самолетов". Вот и все, что я смог узнать о судьбе этого маленького, мобилизованного во флот гражданского судна, которое три месяца, вплоть до своей гибели, исправно несло военно-морскую службу.
О капитане "Делегата" документы позволяют сказать больше.
Во время рейса, которым мы шли, и вплоть до гибели "Делегата" тральщиком командовал Валерий Николаевич Ушаков, призванный из запаса в звании младшего лейтенанта, он был, так же как и его отец, потомственным моряком и плавал до войны на торговых судах третьим, вторым и старшим помощником капитана. В его автобиографии сказано, что он "был во всех странах света, кроме Австралии". "В 37 - 38-м сидел в тюрьме в Испании на острове Майорка в числе экипажа парохода "Зырянин". За время войны имел контузию, 27 октября 41 г. Был ранен в колено левой ноги 19 апреля 42 г. и в голову 24 сентября 42 г.".
После гибели "Делегата", в момент которой Ушаков был контужен, его назначили командиром плавбазы "Львов". На этом санитарном транспорте Ушаков совершил сто двадцать один рейс и перевез на нем 34 тысячи человек, из них 23 тысячи вывез из Крыма. В своей автобиографии Ушаков после упоминания о ранениях и контузии написал: "Имею диплом капитана дальнего плавания". Но ходить после войны в дальние плавания ему не пришлось. Как свидетельствует личное дело Ушакова, став в 1945 году командиром отряда учебных кораблей, он умер 3 ноября 1946 года, тридцати четырех лет от роду, находясь в звании капитана 3-го ранга. Медицинского заключения в личном деле не оказалось, и лишь недавно от капитана дальнего плавания Сергея Мироновича Шапошникова, одного из друзей Ушакова, я узнал, что причиной ранней смерти этого блестящего моряка, на самые превосходные аттестации которого не скупились его начальники, была трагическая случайность - самопроизвольный выстрел во время охоты.
Глава двенадцатая
...Мы сошли в Одесском порту и, закинув за спину рюкзаки, потихоньку двинулись наверх, в город. Улицы были совершенно пустынны, особенно в портовой части. Дома были одинаково молчаливые - и целые, и разрушенные. Поначалу казалось, что город вымер. Но чем выше и ближе к центру, тем нам все чаще стали попадаться люди. Потом мы увидели несколько не особенно многолюдных очередей около магазинов. Потом прошел один, другой, третий трамвай. Все улицы были перегорожены баррикадами. Некоторые из них были сложены на совесть из камней, мешков с песком в несколько рядов, с деревянными амбразурами для винтовок и пулеметов, с противотанковыми рогатками, сваренными из двутавровых балок. У некоторых баррикад торчали врытые в землю у их подножия, вкось поставленные толстые водопроводные и канализационные трубы. Они напоминали стволы орудий и имели угрожающий вид.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
