Сидений в Малом Оромардэ не было — все стояли в абсолютной каменной тишине и ждали начала. Стрельчатые створки анно со звоном закрылись за нашими спинами. Три раза ударил гонг, и золотая фигура, распятая на циферблате, отделились от стрелок и бесшумно вознеслась под самые своды зала. Сверху зазвучал отдающийся громким эхом голос, читавший стихи на незнакомом языке.
— Проповедь, — шёпотом объяснил Антон, стоявший рядом. — Это язык эльфов-келебдаре.
— А жертвоприношений не будет? — спросил я, почувствовав, что в этом почти чёрном зале среди неподвижных людей и за закрытыми воротами мне становится жутковато.
— Великий бог Энгор не нуждается в подношениях, — ответил Антон. — Но он хочет, чтобы люди жертвовали друг другу своё Время.
Минуты через три невидимый чтец перешёл на русский язык.
— Братья! — воззвал он. — Сегодня я расскажу вам о Калькулирующем Принце Иньолюмэ, Сыне, бросившем вызов Отцу своему, великому богу Энгору.
На заре мира, говорил проповедник, у истоков реки Леты, по которой, как опавшие листья, плывут судьбы, бог Энгор построил город Ойро-Тирос или, на языке людей, Этернус. Этернус-на-Лете пустовал многие миллионы лет, пока Энгор не связал Причину и Следствие, и не родился в его городе Иньолюмэ, Сын Времени. Над миром тогда горело не одно солнце, а целых три, и Триада сия задавала течение жизни. Если у тебя что-то не получилось с первой попытки, со второй попытки это почти получится, а с третьей — получится наверняка. И наоборот — коль скоро что-то удалось однажды, второй раз исполнить это дело будет куда сложнее, а в третий и вовсе ничего не выйдет. Сам Энгор оказался заложником этого закона. Сначала он сотворил эльфов, и они были совершенны. Потом Энгор сотворил людей, которые удались значительно хуже. Наконец, он сделал зубастых ои-кельрим, и эти вышли совсем уродами. Последних взял под начало Калькулирующий Принц Иньолюмэ. Пророки умалчивают, почему он взбунтовался против отца. Сам Иньолюмэ говорит, будто ему стало жалко несчастных ои-кельрим, которым, в отличие от людей и эльфов, Энгор почти не дал Времени насладиться существованием. Иньолюмэ ушёл вместе с этим отверженным народцем вниз по течению Леты к берегам Очень Тихого Океана, и построил там цитадель Люмэванвэ, которую люди называют Лост-Аурс, Город Потерянных Часов. С тех пор не прекращается война, и в мире всё меньше света и всё больше тьмы. Калькулирующий Принц потушил одно из солнц Триады, а второе сильно охладил, и оно стало Луной. В наступивших сумерках лишь эльфы сохранили способность видеть; люди же заплутали и не могли знать, что петляющая дорога привела их к Очень Тихому Океану. Его бесшумные волны размывали память, и род человеческий стал забывать Энгора и его заповеди. Волны забвения набирали силу в момент рождения человека и ослабевали по мере приближения к старости. Старики всегда помнили о Времени, тогда как молодые люди редко вспоминали о нём, и Калькулирующий Принц мог сколько угодно расхищать часы и дни их жизней и раздавать наворованное мерзким ои-кельрим, живущим в остывшей вселенной далёкого будущего.
— Поэтому, — говорил проповедник, — во времени поколения должны стоять плечом к плечу так же, как стоим сейчас в этом зале мы. Волны Очень Тихого Океана не должны разносить в разные стороны отцов и детей, не давая человеческой памяти преодолевать годы и века. Вечно должны хранить мы знание об Энгоре — и лишь тогда нам станет ясно, как много времени даровал нам наш всемогущий бог.
На этом проповедь закончилась, и жрецы покинули Малый Оромардэ, чтобы свершить следующие, сакральные части утренней куэрмэ, на которых ни гостям Храма, ни даже младшим служителям Энгора присутствовать не разрешалось.
— Ну как тебе? — поинтересовался Антон, когда мы отдышались после холодной духоты жуткого зала и вышли на террасу, радующую глаз дневным светом, проходившим через стеклянный купол атриума.
— Сложно оценивать, — осторожно заметил я. — Я ведь почти ничего и не видел. Разве можно судить о чём-то, увидев только его малую часть?
— Главный жрец считает, что можно — раз он пригласил тебя. Так что скажешь?
— Очень странно, что проповедь здесь читают не прихожанам, а друг другу, — сказал я.
— Местные традиции, — объяснил Антон. — Из священных текстов каждый делает свои выводы, а утром братья и сёстры по очереди делятся ими друг с другом.
— Возможно, я не совсем трезв, — сказал я, — но те выводы, которыми поделились со мной сегодня, очень сильно напоминают «Сказку о потерянном времени».
— Я не читал её, — сказал Антон, — но уж скорее сказка напоминает проповедь, чем проповедь сказку. Культу Энгора не одна тысяча лет, и то, что ты слышал, основа основ тутошней веры.
Мимо проходил молодой служитель. Заслышав слово «вера», он остановился и откинул капюшон. Это был Элистер — тот, кто вчера открыл нам ворота Храма.
— Доброе утро, — поприветствовал он нас. — Антон, зачем ты вводишь нашего механистского брата в заблуждение? Юноша проявляет интерес к нашей философии, а ты своими неточными формулировками рискуешь отпугнуть его. С точки зрения религии, — Элистер повернулся ко мне, — с точки зрения религии, у нас тут нет никакой веры. Мы ни в кого не верим, никому не поклоняемся — мы только планируем. Ответь мне, брат, много ли времени отпущено нам для пребывания в этом мире?
— Немного, — сказал я. — Очень мало.
— А мы считаем, что очень много, — заявил Элистер. — Людям его мало потому лишь, что они не умеют планировать жизнь. Мы же, прежде чем начать любое дело, долго всё анализируем.
— Что ж... Возможно, вы и правы. Но я всегда считал, что можно планировать хоть целую вечность — а потом жизнь подкинет что-нибудь неожиданное, и всем планам придёт конец.
— Планы рушатся от узости восприятия, — уверенно сказал Элистер. — И от того, что мы не помним ошибки предков. Тем же, кто не утратил связь с прошлым и стал благодаря этому по-настоящему дальновидным, бог Энгор дарит немало приятных мгновений.
— Золотые слова, — пробормотал я, не зная, что на это ответить. Жрец говорил чересчур общими фразами, отчего создавалась иллюзия, будто его речи бьют в цель. Но он ровным счётом ничего не объяснял — или мне так казалось. Я всегда испытывал недоверие к людям, которые злоупотребляли словами, не отбрасывающими тени.
— Мы жертвуем сегодня ради завтра, — продолжал Элистер. — Получив удовольствие сегодня, мы в итоге обретём только удовольствие. А получив удовольствие завтра, мы обретём и удовольствие, и сладостное его предвкушение. Конечно, завтра может и не настать. Но чтобы оно настало, надо хорошо распланировать сегодня. Наша конечная цель, — заявил Элистер, — создать один большой план для всего человечества. Чтобы ни один миг наших жизней не доставался ои-кельрим, и чтобы каждое мгновение сверкало особенными красками, тянулось сколь угодно долго и кончалось лишь для того, чтобы настало мгновение ещё более прекрасное.
И Элистер, и Райя, и спутник Райи, — все они со странным блеском в глазах и смиренными нотками в голосе походили на сектантов, которых я в своё время частенько встречал в подземных переходах. Эти люди пытались всучить мне книги со своими учениями и, если у них это получалось, тем же смиренным тоном просили пожертвовать на культ «сколько не жалко». Они говорили мне: «Брат!», и я не сомневался, что, отдай им кто-нибудь приказание убить меня, они исполнили бы его с той же святой кротостью и фанатичным усердием. И точно так же они сказали бы, прежде чем вонзить в меня ритуальный кинжал: «Брат! Ты нужен нашему богу на небе!». Или что-нибудь вроде того.
— Мне пора, — оборвал сам себя Элистер. — Побегу проверять, на сколько минут обсчитал меня вчера Калькулирующий Принц.
Поглядев вслед уходящему жрецу, я протянул:
— Н-да-а...
— Ты не понимаешь, — сказал Антон, улыбаясь. — Он говорит примерно о том же, о чём и Кузьма Николаевич, только изъясняется иначе. Метафорами.
— И зря. Многие хорошие учения постепенно стали совсем непонятными из-за того, что в них о чём-то говорилось метафорами. Смысл метафор со временем размывается. Достаточно открыть ту же Библию...
— Вот-вот, — подтвердил Антон, — смысл размывается. Его размывают волны Очень Тихого Океана. Но ты прав. Лучше называть вещи своими именами. Пусть не так красиво звучит, зато есть надежда, что нас не перестанут понимать. Оттого-то я и ушёл из Храма к нашему Учителю.
***
Настало время, когда можно было начинать ждать.
Я вышел за ворота и, решая, куда бы направиться, заметил, что к Храму от далёкого леса вела через поле полузаросшая колея от колёс. Кто-то изредка приезжал сюда на телеге или на машине, но последнее посещение случилось очень давно. Я не думал об этом. Я думал о том, что передо мной Дорога, одна из трёх самых прекрасных вещей на Земле, и что она неудержимо тянет меня. Я мечтаю только о том, чтобы идти вечно.
