– Матайас, – прервала его Санди, – Робин – десятилетний ребенок. Он не сможет находиться в бегах.
– Думал я и об этом, – произнес Миковски с нотками раздражения в голосе. – По моему мнению, он постарается нанять себе воспитателя, компаньона, опекуна, уж не знаю кого… или просто няньку – девицу, которая вместо него снимет квартиру и купит машину. Он поступит с ними, как с Декстером. Выберет кого-нибудь поглупее и начнет его обрабатывать. Женщину, например, очарованную его красотой. Простушку, которую он легко окрутит. Она и станет его нянькой, поможет ему вырасти. Через три года он изменится до неузнаваемости, как это часто происходит с подростками… Он провел нас, не сомневаюсь.
– Послушай, Матайас, – сухо промолвила Санди, – ты несешь чушь. Эта история выбила тебя из колеи, ты на ней зациклился. Никому не говори о своих предположениях, уж тем более коллегам: они решат, что ты тронулся умом.
– Ты права, – вздохнул специальный агент. – Придется держать язык за зубами… хотя это ничего не меняет: я уверен, что не ошибаюсь. Пойми, я обязательно должен был об этом хоть кому-нибудь рассказать. Ведь ты умеешь хранить профессиональную тайну?
У Санди сжалось сердце. Ей совсем не нравился взгляд, которым окинул начальник. Неужели он с ней играет? Намекает, что она помогла Робину бежать? Каждая фраза, произнесенная Миковски, приобретала в его устах двоякий смысл. Не собирался ли он ей сказать: «Мне известно, где мальчишка… Избавься от него, пока тебя не посадили за укрывательство преступника. Считай, что ты предупреждена. Сделай все необходимое до того, как я перейду в атаку».
Она молча допила кофе.
– Мы влипли в грязную историю, – грустно произнесла Санди, – которая доконала нас обоих. Я собиралась тебе сообщить, что решила уехать. Мне необходимо поставить на этом точку. Может быть, пройти курс лечения у психоаналитика. Надеюсь, что больше никогда не вернусь к работе в Бюро. Займусь чем-нибудь другим… психологией предпринимательской деятельности, например. Менее кровавое поприще…
Миковски посмотрел на нее ледяным взглядом, в глубине его зрачков зажглись недобрые искорки. Но может быть, ей только почудилось?
– Понимаю, – сказал он. – Тебе пришлось пройти через тяжелое испытание. Я почему-то все время забываю, что ты не полицейский.
Санди почувствовала волнение, убежденная в том, что плохо сыграла роль невинной жертвы и это не укрылось от Матайаса.
Конец их беседы свелся к обмену банальностями. Специальный агент спросил, куда она едет, и Санди принялась лгать, говоря о Канаде, о диспансере для детей-аутистов, которым руководила ее однокурсница… Продолжая произносить пустые слова, она все время думала: «Миковски видит меня насквозь. Догадывается. Завтра же утром постучит в мою дверь, предъявив ордер на обыск».
Они вышли из кафетерия и отправились каждый по своим делам. В этот день у них больше не было возможности поговорить.
В течение следующей недели они не только несколько раз встречались, но однажды даже вместе поужинали в итальянском ресторанчике. Обыкновенный ужин, не имевший романтического продолжения. Миковски не сделал ни малейшей попытки продлить общение, и в его словоохотливости Санди не заметила никакого налета чувственности.
«Решил получить бесплатную консультацию, – мелькнула у нее мысль. – Хотя и делает вид, что нуждается в дружеском совете».
Но в этом-то как раз у Санди не было уверенности, и она все время оставалась начеку. Неспокойный голосок, звучавший в ее голове, взывал к осторожности, предостерегал, что бывший начальник играет с ней, как кошка с мышкой. И действительно, Робин стал его навязчивой идеей.
«Ничего удивительного, – рассуждала Санди. – Если бы Миковски нашел ребенка, он мог в один день стать звездой и моментально продвинуться по службе».
Она стала его бояться и часто смотрела в зеркало заднего вида, проверяя, не преследует ли ее какая-нибудь машина. В квартире Санди шторы всегда были опущены, и рано или поздно эта странность обязательно должна была обратить на себя внимание соседей. Пришло время уезжать. Однако Санди не осмеливалась, постоянно чувствуя незримое и едва ли не мистическое присутствие Миковски. Она мысленно видела его то возле своего автомобиля, то под окнами, то на балконе соседнего дома с биноклем в руке. Санди знала: Миковски достаточно упрям, чтобы без ведома коллег заниматься делами следствия во внерабочее время. Если уж он держит ее под прицелом, уйти будет трудно. Вот почему Санди никак не могла решиться уехать ночью, спрятав Робина в багажнике. Ей казалось, что Миковски обязательно остановит ее в тот момент, когда она будет выезжать со стоянки, и не хотела рисковать.
Бывали минуты, когда подозрения рассеивались, и тогда Санди испытывала к Миковски нежность, к которой примешивалась грусть.
«Мы упустили что-то очень важное, – говорила себе она. – Нас ожидало удивительное любовное приключение, но никто не захотел сделать первый шаг. От Матайаса я слишком многого ждала. Глупо. А теперь поздно… У меня есть Робин».
Сделай Санди хоть одно движение, произнеси лишь слово, и Миковски положил бы ей на руку свою тяжелую ладонь и сказал: «Давай забудем всю эту чертовщину и подумаем о нас…» Но разве способна она переступить через свою гордыню? Что толку в том, что она психолог? Она все время вела себя неправильно, с самого начала. Чаще всего так и бывает: сапожник – без сапог. Большинство ее коллег по уши увязали в леденящих кровь сердечных неурядицах, в которых были не в состоянии разобраться. Мужья или жены наставляли им рога, дети становились наркоманами. Из своей учености, в муках приобретенной на университетской скамье или в кабинете психоаналитика, они не могли извлечь для себя ни малейшей пользы! И она не исключение.
Санди разобрала ящики стола, передала дела сотруднице и покинула местное отделение Федерального бюро, чтобы никогда туда не возвращаться. Напоследок ей пришлось устроить нечто вроде прощальной вечеринки, на которую явилось не так уж много народа. Даже Миковски ушел раньше других под каким-то благовидным предлогом. Поговаривали, что в последнее время он пристрастился к алкоголю и вечерами таскался по барам. Как следует набравшись, специальный агент всем надоедал рассказами о криминальном гении десятилетнего возраста, который под покровом ночи совершал свои гнусные злодеяния, сидя на кубышке с сокровищами, спрятанными в лесу. Никто не принимал эти сказки всерьез, и полицейские любезно доставляли его домой, когда он был не в состоянии вести машину сам. Санди к выходкам бывшего начальника относилась с недоверием. Не хитрил ли Матайас? Не пробовал ли усыпить ее бдительность?
Миковски вполне мог прикидываться дурачком, чтобы заставить ее совершить ошибку, а когда она окончательно почувствует себя в безопасности, выйти из тени и защелкнуть на ее запястьях стальные кольца наручников. Нет, она ни за что не даст себя провести. Так легко он ее не получит.
Наконец Санди решила, что ночью уедет из города, поместив Робина в багажник. Больше ни дня не хотела она выносить мрачной атмосферы квартиры, всегда погруженной в полумрак, не говоря уж о заметно участившихся визитах консьержки. От затворничества, к которому они оба были приговорены, Санди страдала сильнее, чем ребенок.
В Малибу ощущение замкнутого пространства сразу смягчилось близостью океана. Можно было не только видеть, но и слышать его голос… и крики чаек. Правда, с Робином контакт налаживался медленно. Санди с изумлением стала замечать, что иногда разговаривает сама с собой, чтобы не жить в полной тишине. Ей так и не удалось понять, что же скрывается в белокурой головке мальчика. Всегда вежливый, спокойный, он не проявлял по отношению к ней никакого участия и сердечности, а ей так хотелось видеть его веселым и ласковым. «Ты слишком спешишь, – утешала себя Санди. – Робин к тебе еще не привык. Чего он только не натерпелся за эти месяцы, а ты хочешь, чтобы он бросился в объятия к первому встречному?»
Когда Робин поинтересовался, нет ли новостей о Декстере, Санди протянула ему газету. Отвечая на его вопрос о судьбе Джудит Пакхей и Джедеди, она не стала скрывать от него обстоятельств трагедии, произошедшей на ферме. Ни то ни другое событие мальчик никак не прокомментировал.
– Ради Бога, не смотри на меня как на психолога, – однажды вечером сказала ему Санди. – Ничто больше не связывает меня с Федеральным бюро. Теперь я – твоя сообщница. Если нас схватят, обоим грозит тюрьма. Вот почему мы вынуждены скрываться. Через некоторое время, когда я все подготовлю, мы уедем с тобой далеко отсюда, на север, и наша жизнь изменится. А пока наберись терпения: такие дела не делаются за пару недель.
Робин покорно кивал, а Санди не могла отделаться от ощущения, что он ей не верит. Она догадывалась, о чем думает мальчик: она похитила его для себя, для собственного удовольствия. Для этого и поселила здесь, на берегу океана…
