Выяснив онтологический смысл и мифологический образ Эроса, обратимся теперь к исследованию его природы в аспекте пневматологичес-ком. Эрос есть актуальное раскрытие всеобщего единства космоса, божественности человеческого духа, его утверждение как самобытного ноумена. Всякое актуальное сознание довлеет раскрыть свое первородное достоинство и в изменчивом мире форм и явлений осознать себя самобытным центром мира. Оно стремится к своей духовной монаде, а через нее к Существу Первоначальному. Антитезис бинера первого вида тяготеет достигнуть путем эволюции полного обнаружения содержания тезиса. Стихия этого тяготения есть стихия эротическая. Этот путь двойственен. — С одной стороны, человек живет в эмпирическом процессе, развертывает формы и образы и познает их, а с другой — он в этих тленных формах провидит их вечные прототипы, прообразы идеального мира. Если эмпирический процесс, путь феноменального развития, есть стихия Антэроса, развертывание парностей и их любовных слияний, то провидение в их конкретном смысле смысла вечного есть стихия Эроса, творческое сопряжение начал различных иерархических достоинств. Если феноменологически возвышение конечного до смысла бесконечного представляется новым творчеством, то онтологически это есть только актуальное осознание истинной связи, есть воспоминание (ocvafivrjEOic,) душой красот ее первородной природы. Это воспоминание раскрывается в экстазе, который Платон называет «божественным исступлением, посылаемым Афродитой и Эросом, а потому и именующимся эротическим»32. «В нем находится тот, кто, видя здешнюю красоту и вспоминая о красоте истинной, окрыляется и, окрылившись, пламенно желает лететь ввысь. Еще не имея сил, он, уже подобно птице, смотрит вверх, а о дольнем не заботится, как будто и в самом деле сумасшедший. Такой восторг по самому происхождению своему лучше всех восторгов — и для того, кто сообщает его, и для того, кому он сообщается»33. Итак, Эрос есть одновременно и стихия внутреннего единства космоса, онтологически связывающая первичное генетическое единство с многообразием его конкретных модусов, и стихия динамического становления этого единства космоса как единства синтетического, актуально объединяющего множественность состояний, форм и явлений. Но в обоих случаях Эрос одинаково не есть само онтологическое единство космоса, не есть ovoia Реальности, ее мистическая ипостась, но единство структуры космоса в созвучности свершающихся в нем процессов. Эрос есть единство связи вселенской многообразности с Реальностью как Первопричиной34 и конечной Целью35. Если мистика есть ovaia Самосущего Бытия (Свайамбху, го ovtoc, ov), то Эрос есть avoia космического процесса. Эта доктрина изъясняет исконную причину того, что Эрос хотя и раскрывается во всех трех пневматологических категориях, но-, в то же время, он наиболее родственен стихии мистической. С другой стороны, это гармонирует с ранее раскрытой идеей, что для актуального сознания мистика является как prima inter pares среди других пневматологических категорий. Действительно, актуальное сознание имеет бытие прежде всего по своей причастности к Бытию Безусловному; его конкретное содержание существует только как модус содержания Сущего. Эта причастность конечного к Бесконечному есть следствие раскрытия древнего Эроса, а осознание этого факта осуществляется по благодати динамического Эроса — в экстазе эротической стихии.
Конкретный акт любви есть органическое сопряжение полюсов бинера. Такое сопряжение одинаково происходит между полюсами бинеров обоих видов. Познавая из конкретного эмпирического и в то же время обедняя и извращая его истинный смысл, мы обычно ограничиваем брачный союз как соединение равновеликих противоположных начал. Соответственно этому мы считаем coitus исключительной принадлежностью любви, а потому и противопоставляем его союзу духовной любви. Между тем такое ограничение смысла coitus'a не только разрывает его корни со смыслом ноуменальным, но и влечет за собой полную невозможность верного восприятия и адекватного познания естества любви духа. В конкретном акте духовной любви совершается нечто, что по существу своему не может быть определено иначе как в гармоническом сопряжении с понятием coitus'a плотской любви. Но так как иерархически низшее есть естественный символ высшего, то единственный путь к усвоению этого высшего заключается в углублении и расширении смысла символа. Если актуальная конкретизация стихии Антэроса есть coitus плотской любви, то стихия Эроса актуально конкретизируется в coitus'e любви духовной. Этим мы и переходим от понимания coitus'a как повседневного явления конкретно-эмпирической феноменальности к утверждению понятия coitus'a как всеобщего конкретно-спекулятивного смысла.
Стихия Антэроса вторична, лишена самобытных независимых онтологических корней и существует только в причастности к первичной стихии Эроса. Этим онтологически обосновывается эмпирический факт, что односторонний coitus стихии Антэроса есть нечто невозможное. Действительно, даже в самых низинах животного влечения не только действует сексуальный инстинкт, т. е. бессознательное стремление к осуществлению велений высших законов к продолжению рода и эволюции типа, но и всегда наиболее притягивает большая красота хотя бы внешних форм тела, т. е. отражены веяния Красоты Горней. Всякий инстинкт, толкающий к плотскому сближению, неизменно в себе эротичен, есть веяние высших иерархических реальностей. Этот спекулятивный его смысл макрокосм и чен и может быть вовсе не сознаваем отдельным человеком, но его действительность и неизменность этим нисколько не нарушаются. Что же касается второго элемента, то он существенно микрокосмичен: если инстинкт проявляется одинаково на всех ступенях развития и может быть только направляем, т. е. из слепой силы может быть превращен в пределе в некое орудие к достижению высших целей, то стремление к феноменологической красоте непрерывно растет у человека на пути его развития.
Итак, в инстинкте эротическая стихия всегда и неизменно присутствует и пользуется стихией Антэроса только как методом и орудием исполнения своих законов и достижения своих целей. Совершенно так же и в стремлении к красоте любимого внутренним двигателем является тот же Эрос. Вначале это стремление только инстинктивно, т. е. внутренний смысл не усваивается узкими рамками субъективного сознания и проявляется только как внешний (макрокосмический) категорический императив. Но с каждым дальнейшим шагом развития растет и жажда обладания более высокой красотой, делающаяся первым и необходимым условием сексуального союза, в чем и раскрывается его высший смысл. Человек поднимается до смутного Предчувствия идеала и в красоте внешних форм начинает искать только его воплощения. Этот путь долог и сложен. В его первом этапе идеал рисуется только как апофеоз внешней красоты. Так рождается тип одностороннего эстетического идеализма — Дон Жуан, Далее понятие красоты продолжает углубляться, и соответственно этому она переходит из области внешней в область внутренюю. Соответственно этому идеал приобретает этические ка-чествования. В ряде последующих этапов идеал продолжает расти в достоинстве во всех трех пневматологических категориях. — Так мы начинаем искать в идеале женщины глубинность и чуткость души, развитость разума и воли.
Соответственно взаимоотношениям возрастания по трем пневматр-логическим категориям возникает целая иерархия частных идеалов, стремящихся к Вечной Женственности. Но вот наступает конечный этап — идеал поднимается до самого естества духа. Эволюция идеала в сознании человека есть мерило и показатель его собственной эволюции. Когда представление об идеале возрастает до его истинного горнего смысла, то это свидетельствует о достижении конкретным сознанием актуального сопричисления к царству духа. Если на пути эволюции идеала благодать Эроса последовательно проходит возрастающую иерархию фаз и видов раскрытия, то при совпадении возрастающего идеала с его энтелехией благодать Эроса впервые раскрывается в своем первородном естестве. В этом акте сопряжения с Вечным и Необусловленным все преходящее и условное получает новый смысл, как бы заново возникает к бытию, становится живым символом и бездонно глубоким откровением. Эта эволюция любви — развитие и углубление тяготения человека к возвышенному и прекрасному — выражена Платоном в диалоге «Пир». — «Идущий, говорит, к этому предмету правильно должен с юности начать свое шествие к прекрасным телам, и притом, если руководитель руководствует верно, сперва любить одно тело и здесь рождать прекрасные речи; потом сообразить, что прекрасное в каком-нибудь одном теле сродно с прекрасным в другом, и как скоро надобно преследовать прекрасное видовое, то было бы великое безумие не почитать его одним и тем же во всех телах. Думая же так, он должен сделаться любителем всех прекрасных тел, а ту сильную любовь к одному, презрев и уничижив, ослабить. После сего следует ему прекрасное в душах ценить выше, чем прекрасное в теле, так что если бы кто, по душе благонравный, лицо имел и мало цветущее, — этого довольно должно быть ему, чтобы любить его, заботиться о нем и стараться рождать в нем такие речи, которые делают юношей лучшими. Таким образом, он опять принужден будет созерцать прекрасное в занятиях и законах, и видеть его, как сродное себе, а красоту телесную уничижать. От занятий же ему надобно переводить любимца к знаниям, чтобы последний испытал красоту познаний и, смотря уже на прекрасное многоразличное, не любил более красоты в одном прекрасном или мальчике, или человеке, или занятии, будто раб, дабы, служа ему, не сделаться плохим или мелочным, но, обратившись к обширному морю красоты и созерцая различные, прекрасные и величественные речи, порождал мысли в недре независтливой философии, пока, укрепившись в этом и усилившись, не усмотрит такого одного знания, которое есть знание прекрасного самого в себе. Постарайся же теперь, говорит, слушать меня со всем вниманием, с каким только можешь. Кто, относительно предмета эротического, возведен до этой степени последовательного и верного созерцания красоты, тот в эротическом, приближаясь уже к концу, вдруг увидит такое дивное по природе прекрасное, — то самое прекрасное, Сократ, ради которого предпринимаемы были все прежние труды»36.
