на листе я выписал самое важное…
Дурной вынул из-за пазухи рулончик с тезисами своей речи. Здесь было самое главное. Прежде всего, конкретика: что нужно сделать и для чего.
Федор Алексеевич лукаво улыбнулся и кивнул одному из дьяков: прими, мол.
— Имеем мы опасения, что это не все твои дары?
— Так и есть, государь, — Дурной с улыбкой развел руками. — Жил я долгие годы в плену у богдыхана. И там проведал одну тайну китайского государства и одну — гишпанского…
Царь аж ахнул.
— А гишпанского-то откуда⁈ Снова подивил меня, Сашко…
— У богдыхана в столице живут португальские иезуиты. Они поведали китайским людишкам, а от тех уже я проведал, — соврал Дурной, который никаких иезуитов в Пекине не встречал. А все секреты знал из учебников по истории.
— Тайны — это хорошо, — задумался Федор Алексеевич. — Приходи назавтра, после обедни.
И ушел.
Остаток дня Дурной потратил на то, чтобы сводить Олешу в Аптекарский приказ. Тот располагался за западной стеной Кремля на углу Смоленской улицы и Шуйского переулка. Когда-то это было подворье князя Милославского, которое тот от щедрот подарил под приказ.
Увы. Какой бы то ни было протобольницы или хотя бы фармацевтического центра Большак с щуплым даосом не нашли. В основном — продовольственные склады и погреба. В них кое-где можно было отыскать целебные травы. Но почти все полки занимали сладости да солености. И лекари иноземные, что недавно пытали Олешу, тут не жили и не работали. У каждого имелась своя собственная «практика».
— Ну, ничего, — улыбнулся Хун Бяо. — Всё равно для главное — не зелья.
— Как ты умудрился ему помочь так быстро? — все-таки спросил Дурной.
— Пока никак, — вздохнул китайский лекарь и, заметив недовольство друга, улыбнулся. — Просто пою его настоем женьшеня. Чудесный корень сейчас живет за него. Но это не лечение. Я пока изучаю, как царь живет… Это ужасно! Что он делает. Что он ест. Как он спит. Всё ужасно. Его тело измученно, а он пытает его дальше. Энергия зажата, потоки жидкостей нарушены. И на мои предложения все охают. Я говорю об упражнениях, укрепляющих Ци, а они — кричат про бесовские ритуалы… Столько суеверий!
— Ты осторожнее с этим! — испугался Дурной. — Не вздумай им про суеверия сказать. Иначе не то, что Тверь свою не увидишь, но и головы лишишься. Самый верный способ здесь попасть на плаху: либо против царя умыслить, либо против веры. А ты под обеими статьями по краю ходишь.
— Я буду осторожен, друг, — улыбнулся щуплый даос.
У него будто и не было никаких трудностей. Потомок русичей оказался в земле своих предков и только от этого был полностью счастлив. В гармонии с собой, как он сам говорил.
Глава 64
На следующий день Дурной околачивался по Кремлю (куда у него теперь имелся постоянный доступ) чуть ли не с утра. Вернее, утром он съехал от Волынского, утешил перед этим старика, как мог, и пообещал, что замолвит за него словечко.
— Ты верную ставку сделал, Василий Семенович, — улыбнулся Большак. — Был я у царя намедни, зван и ныне. Так что радения твои не будут забыты.
Волынский только махнул рукой, но на прощание своего непокорного дикаря всё ж таки перекрестил.
Гостиный двор стоял за торговыми рядами, которые примыкали к восточной стене Кремля. С трудом в этом месте можно было опознать Красную площадь. Как и следует из названия (гость — это купец), в огромном жилом и складском комплексе, занимающем целый квартал, жили торговцы. Тут же они хранили свои товары. Но в последние годы в этих — довольно роскошных по местным меркам — апартаментах стали селить и послов. Вот по этой «статье» пошли и Дурной с Хун Бяо. С такой роскошью расставаться не хотелось мучительно, но беглец из будущего с утра сидел на лавке и старательно готовился ко «второму уроку». Новые «темы» будут посложнее.
На этот раз обстановка была еще более камерной: царь, два дьяка, пяток рынд с топориками. А единственным боярином при царе был… Волынский. Когда Дурнова привели, тот что-то в лицах рассказывал Федору Алексеевичу, и от баек Василия Семеновича серьезный царь еле сдерживал смех. С появлением чернорусского «дикаря» боярин умолк, буравя того своими глазами… но не удержался и подмигнул, втайне от государя.
— А вот и ведун тайн царств далеких! — то ли с иронией, то ли искренне обрадовавшись, возгласил Федор Алексеевич. — Проходи, садись — измучили меня твои загадки.
«На то и был расчет» — утаил улыбку Большак и старательно поотвешивал поклоны, прежде чем сесть.
— Прежде, чем говорить о тайнах Китая и Гишпании, я хочу тебе сказать еще одно важное, государь. Знай, что спустя годы запасы злата и пушнины, что добывают в Черной Руси, понемногу иссякнут. Ты, верно, ведаешь, какой богатой на соболя была Мангазея. Еще при дедушке твоем, в тех кроях собирали сотни сороков за зиму. А ныне тот городок в полное запустение пришел. Выбили соболя. Так и у нас со временем станет, ежели будем бить зверя без меры. Так же и со златом. Ныне вся Русь Черная за лето сможет намыть 5–7 пудов. А в первые годы столько с одной речки Желты собирали. То злато копилось по крупицам тысячи лет. Мы же черпаем его полной ложкой.
Дурной увидел несколько пар глаз, которые с тревогой уставились на него. Даже рынды не могли сдержать невозмутимость.
— Но это, государь, не дурная, а хорошая весть, — улыбнулся беглец из будущего и снова приступил к азам политэкономии.
Почему-то он решил, что не техническими новшествами нужно одаривать русского царя. Что из этого сможет восприять Россия, толком не имеющая системы образования, не имеющая своей производственной базы? Скорее, получится… «засветить» передовые открытия, которые какая-нибудь Англия или даже Речь Посполитая быстрее возьмет в оборот — и Россия снова останется на обочине… Если только какой-нибудь неистовый Петр Великий не оседлает ее, не потащит силой вперед через потоки пота и крови…
Лучше уж объяснить царю… Прямо по Пушкину: как государство богатеет, когда простой продукт имеет. Самый ценный продукт, который ныне загнали в полную крепость и выжимают досуха, чтобы дворянство и боярство могло жить безбедно.
— Вот, что проведал я от португальских иезуитов, — вернулся Большак к своим тайнам. — Полтора века назад открыла
