Игорь и Рагуил ехали впереди.
— Княже, — вполголоса сказал тысяцкий, — мой повеса, как ты знаешь, увивается за Настей. Молодица красивая, приглядная, ничего не скажешь, но чует моё сердце, что может он поплатиться головой! Ей-богу, поплатится! Стоит только вернуться хану Туглию и узнать про их шуры-муры…
— Я уже говорил с ним об этом, Рагуил. Но твой баламут не только отца не слушается, но и князя. Не бить же его! Да и не маленький уже — сам должен понимать на что идёт! — ответил Игорь.
Рагуил тяжело вздохнул и, оглядываясь, ещё понизил голос:
— Но я сейчас не о том, княже… Яню хоть кол на голове теши, а он как был ухарем, волокитой, так и останется им, несмотря ни на что! Махнул бы я на всё это рукой, но сердце-то болит: не сносить ему головы, если не обережётся… Однако ему, как сам знаешь, когда надо — ни находчивости, ни смелости, да и ума тоже не занимать стать. Смекалист, ох до чего смекалист и ловок! Ты видишь, как быстро он нашёл общий язык с нашими сторожами — стал для них совсем как свой. Сразу втёрся в доверие, больше времени проводит с ними, чем с нами. Они никогда теперь его не останавливают, когда он идёт в кочевье. Он даже по ночам свободно шатается невесть где… А этой ночью вернулся и шепчет мне: «Батько, есть возможность для князя Игоря бежать!» — «Хлопец, ты часом не пьяный? За нами следят двадцать пар глаз, коней нам дают только для охоты и прогулок, затем сразу отбирают… Какая тут возможность?» — ответил я. Он придвинулся ещё ближе и шепчет на ухо: «Настя меня познакомила с крещёным половцем, его мать Рута — русинка; так вот этот Овлур, или и по- нашему Лавр, может достать коней и оружие и проводить его до самого дома. Он согласился ехать с ним на Русь…» Что ты на это скажешь, княже?
Игорь задумался.
— А не западня ли это?
Рагуил пожал плечами.
— Не похоже. Для чего такое Насте? Янь клянётся, что верит ей. Да она же сестра Ждана — хочет помочь брату и всем нам. С северщины она. И чего греха таить — разумна и хитра. Говорит: пока Кончак с ханами в походе, самое время бежать! А не тогда, как вернутся домой тысячи половецких воинов и заполонят всю степь…
Игорь покачал головой.
— Она, пожалуй, правильно рассуждает… Но бежать я не соглашусь!
— Почему, княже? — не удержался и воскликнул тысяцкий, но тут же понизил голос. — Так ведь ты уже здоров. Раньше, понятно, и речи не могло об этом идти — куда с пораненной рукой?! А теперь — самое время. Почему не бежать?… Если посчастливится, не понадобится собирать людям северщины такой непомерно большой выкуп. Это раз… Потом, прибыв домой, расстараешься добыть столько серебра и злата, чтобы хватило выкупить всех нас — князей, воевод, бояр. Это — два… А кто кроме тебя крепко подумает о дружине и черных людях, что изнемогают в неволе? Тебе это лучше, чем кому другому удастся сделать! Попросишь у князей, у кого много половцев пленённых, чтобы выкупили, обменяли. Это — три… Но важнее всего то, что ты сможешь найти силы, войско — князья не откажут тебе в этом, чтобы защитить нашу Северщину, которая осталась совсем незащищённой от степняков… Вот что даст твоё бегство!.. Что же касается нас, то мы можем и не бежать. Только бы ты смог!
Игорь долго молчал, ехал, понурив голову. А потом, вздохнув, ответил:
— Всё это разумно, Рагуил, и я благодарен тебе, что ты заботишься и обо мне, и обо всем княжестве… Но только не могу я бежать!
— Почему же?
— Как я могу покинуть в неволе брата, сына, племянника, а сам сбегу? Как покину дружину всю, которую из-за своей гордыни и недальновидности завёл сюда? Что скажут мне люди, если один вернусь в землю свою, а братию, боярство и дружину оставлю здесь на расправу? Как смогу смотреть в глаза отцам и матерям, жёнам и детям? Нет, не уговаривай меня! Если терпеть муки неволи, то всем вместе! И мне прежде всего!
— Ну, по правде говоря, не такие уж муки мы испытываем.
— Видишь ли, пока половцы надеются взять с нас такой богатый выкуп, они будут обращаться с нами сносно. А после моего бегства всё сразу изменится. На князей наденут путы железные, вас забьют в колодки, а то и в ямы бросят, простых же людей истязать начнут…
— Княже, мы согласны всё вытерпеть! — воскликнул Рагуил. — Ибо верим, что когда ты окажешься на воле, то сумеешь заступиться за нас и вырвать из половецкого полона! Соглашайся, княже, другого пути для всех нас не может быть!..
— Нет, Рагуил, не соглашусь! И давай оставим этот разговор! — не повышая голоса, но твёрдо, даже строго сказал Игорь.
Рагуил замолчал и с досадой махнул рукой. Ну что тут поделаешь? Изболелась, выгорела Игорева душа! Совесть замучила его! Казнится князь, казнится изо дня в день, и по ночам не получит покоя, пока последний его воин не будет вызволен из неволи половецкой! Но что за помощь им всем — его муки и раскаяние?
Они долго ехали молча, углублённые в свои нелёгкие мысли. Даже забыли, куда и зачем едут. И только громкий голос Яня вывел их из задумчивости.
— Смотрите, смотрите! Лебеди!
Они взглянули в ту сторону, куда указывал Янь. Там, вдалеке, над голубым степным озером степенно поднялась пара ясно-белых долгошеих птиц и начала набирать высоту.
Игорь встрепенулся. В нём сразу проснулся охотник.
— Ждан! Соколов!
Подскакав к князю, молодой сокольник передал ему ловчую птицу. Князь снял с её головы колпачок, дал некоторое время привыкнуть её глазам к яркому свету и подкинул высоко вверх. Потом также выпустил второго сокола и сразу помчался вдогонку, чтобы не потерять их из вида.
Все устремились за ним.
Сокол никогда не берет свою добычу на земле и почти никогда не хватает её, подобно ястребу, когтями. Ловы его артистично красивы, точны, изящны. Это действительно захватывающее зрелище. Особенно оно впечатляет в ясный день, когда на фоне голубого неба сокол сначала гонит свою жертву ввысь и лишь там настигает её. Не удивительно, что соколиная охота издавна стала любимым развлечением воевод, бояр, князей, позже — царей. Она обставлялась пышно, богато, превращаясь со временем в настоящий праздник ловецкого искусства.
Заметив жертву, сокол не бросается за нею стремглав, а как бы подплывает под неё снизу, пугает и гонит кверху, как можно выше и выше. Потом делает крутой разворот, заходит сзади и взлетает ещё выше над нею. Вот теперь несчастная птица полностью в его власти!
Деваться ей некуда! С высоты, внезапно, как стрела, выпущенная из лука, падает сокол на неё и оттопыренным когтём наносит ей смертельный удар под левое крыло.
Жертва камнем падает вниз, на землю.
Сокол тут же мчится за нею, одним взмахом когтя перерезает ей горло и, торжествуя, пьёт ещё живую, горячую кровь…
Игорь остановился на пригорке и, приложив ладонь козырьком над глазами, стал следить за каждым движением ловчих птиц.
Вот они догоняют лебедей, загоняют высоко в небо, а потом бросаются на них с высоты — и те с жалобным криком, смертельно раненные, камнем падают вниз, в сизую ковыльную степь.
Тут все увидели, как содрогнулись плечи князя, смежились веки и голова упала на грудь. И близкие услышали скорбные, наполненные слезами и горечью слова:
— И ты, сокол, далеко залетел, птиц побиваючи, — до самого моря! Но не взлететь тебе снова в небо, не взлететь! Ибо навсегда подрезаны у тебя крылья! Подрезаны саблями поганых!..
Он не захотел видеть лебедей, не стал брать их с собой. Молча повернул коня и, ни на кого не глядя, поскакал назад.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
1
Хан Кза лютовал на землях вдоль Сейма. Десятки сел сжёг дотла, сотни северян погнал в неволю, ещё больше, в основном детей и стариков, лишил жизни. Он взял приступом деревянный острог, что защищал Путивль, и спалил его. Защитников же острога, тех кто остался в живых, связал верёвками и, привязав к конским хвостам, стащил вниз по круче к реке и потопил. Трупы плыли по течению на виду у князя Владимира и всех путивльчан для устрашения их.
Потом Кза осадил Путивль.
Он знал, что в небольшом городе всего полтораста княжеских дружинников-гридней, которые хорошо владеют оружием, а остальные — беглецы из пригорода и ближайших сел. Разве это воины? Знал он также и то, что вокруг на много-много вёрст — до самого Чернигова и Киева — нет ни одной княжеской дружины, так как всё войско Игоря, ушедшее в половецкую степь, там и осталось… Ни Ярослав Черниговский, ни Владимир Переяславский, ни Святослав Киевский не придут Северской земле на подмогу, так как сами связаны силами Кончака. Поэтому чувствовал себя Кза здесь полным хозяином, как у себя в юрте. Свои силы, чтобы охватить как можно большую территорию, разделил на три неравные части: с большей остался сам с сыном Романом под Путивлем, надеясь без особых проволочек овладеть им, со второй частью послал Костука на речку Клевень, покорять ту округу, а третью поручил младшему сыну Чугаю, чтобы разорял берега верхнего Сейма.
