Элли вздохнула.
— Не понимаю я, как в эту твою четырехмерную чашку можно кофе-то налить, не говоря уже о целой Галактике.
— Ничего трудного. Ты же можешь затолкать эту тоненькую косыночку в наперсток. Тот же самый принцип. Но дай мне закончить. Понимаешь, раньше думали, что ничто не может двигаться быстрее света. Ну так это было и правильно, и неправильно. Это…
— Ну как может быть одновременно и то и другое?
— Это и есть один из парадоксов Хорста. Нельзя двигаться быстрее света, пока находишься в нашем пространстве. Если попытаешься это сделать, ты из него вырвешься. Но если ты сделаешь это в таком месте, где пространство сложено само с собой и себе конгруэнтно, то снова вырвешься в свое собственное пространство — но очень-очень далеко от первоначального места. Как далеко — это зависит от того, как сложено пространство. А это, в свою очередь, зависит от распределения масс в пространстве, зависит сложным образом, который нельзя описать словами, но можно вычислить.
— Ну, а если попробовать сделать это в первом попавшемся месте?
— Вот так и делали самые первые. Они не вернулись. Именно поэтому опасны разведочные прыжки. Разведочные корабли прорываются сквозь такие аномалии, которые найдены теоретически, но ни разу не опробованы. Это и есть причина, по которой так много платят астронавигаторам. Они должны привести корабль в такое место, которое не отличимо глазом, и они должны привести его сюда со скоростью, почти равной скорости света, и они должны резко придать ему ускорение точно в заданной мировой точке. Опусти при вычислениях последний знак числа или для ускорения дела используй более короткий путь через область, в которой имеется неопределенность, и — будь здоров. Так вот, мы двигаемся с ускорением двадцать четыре g с того самого момента, как вышли из атмосферы. Конечно же, мы не чувствуем этого, мы находимся в разрывном поле, при искусственной гравитации в одно g, — это другой из парадоксов Хорста. Но мы теперь подходим вплотную к скорости света, прямо к самой Эйнштейновой границе; очень скоро нас выщелкнут, словно арбузное семечко между пальцами, и мы выскочим поблизости от Тэты Кентавры, на расстоянии в пятьдесят восемь световых лет. Очень просто, если только верно все делать.
Элли поежилась.
— Ты имеешь в виду — если мы выскочим.
— Ну… Пожалуй, что и так. Но это гораздо безопаснее полета на вертолете. И погляди на это еще с такой стороны: если бы не аномалии, мы бы никогда не достигли звезд, слишком уж они далеко. Но теперь, глядя назад, кажется совершенно очевидным, что все эти огромные пустые пространства не могли быть реальными, аномалии должны были существовать. Так говорил мой дядя.
— Наверное, он был прав, хотя я ничего здесь и не понимаю. — Элли раскутала ноги и поднялась. — А вот что я очень хорошо понимаю, так это, что мне надо бежать наверх, а то миссис Дюмон может и передумать. — Элли потискала Мистера Чипса и сунула мелкую тварь Максу в руки. — Покачай малость ребеночка — ну вот, молодец.
Глава 8
ТРИ ПУТИ НАВЕРХ
Макс намеревался бодрствовать во время первого скачка, но проспал. Скачок был в пять с минутами ночи по корабельному времени. Когда утренняя побудка разбудила его в шесть, все было уже кончено. Он быстро натянул одежду, кипя негодованием на самого себя за то, что не проснулся раньше, и поспешил наверх. Переходы выше палубы С были тихими и пустынными, даже самые ранние пташки из пассажиров не появятся еще по крайней мере час. Он сразу направился в гостиную палубы Б, пересек ее и подошел к иллюминатору, устроенному здесь для удовольствия богатенькой публики.
Звезды были такими же, как обычно, однако привычные с древности созвездия исчезли. Один только Млечный Путь, наша собственная Галактика, казался таким же, как всегда, — для этой чудовищно огромной спирали, состоящей из миллионов звезд, имеющей поперечник в сотни тысяч световых лет, крохотное — менее шести десятков световых лет — перемещение не имело значения.
Одна из звезд была очень яркой, желтоватого цвета. Макс решил, что это и есть Тэта Кентавра, солнце Планеты Гарсона, первой их остановки в пути. Он быстро ушел, не желая рисковать быть пойманным. Шляться без дела в местах, отведенных пассажирам, ему не полагалось. Он быстрее обычного сменил кошачьи посудины — повод для выхода наверх — и к завтраку уже вернулся в кубрик.
Переход к Планете Гарсона занял почти целый месяц даже при огромном ускорении, развиваемом кораблем с движителем Хорста — Конрада. Элдрет продолжала свои ежедневные посещения для свиданий с Мистером Чипсом — а также для того, чтобы поболтать и поиграть в 3-шахматы с Максом. Он узнал от нее, что, хотя она и родилась не на Геспере, а в Окленде, на Земле, все равно родиной своей считает Гесперу.
— Отец послал меня на Землю, чтобы из меня сделали леди, но ко мне это как-то не привилось.
— Что ты хочешь сказать?
— Я трудный ребенок, — ухмыльнулась Элли. — Поэтому меня и послали домой. Макс, тебе шах. Чипси, положи эту штуку на место. Знаешь, эта мелкая тварь всю дорогу тебе подыгрывает.
Мало-помалу он разобрал, что говорила Элли. Школа мисс Мимси была третьей кряду, из которой ее исключили. Ей не нравилась Земля, она была полна решимости вернуться домой и для этого создавала царство ужаса в каждом из заведений; заботам которых ее вверяли. Отец — мать ее умерла — очень хотел дать своей дочери «приличное» образование, но ее стратегическая позиция была куда сильнее, она могла диктовать свою волю. Отцовские адвокаты на Земле умыли руки и спровадили ее домой.
Сэм совершил ошибку, начав поддразнивать Макса про Элдрет.
— Сынок, вы с ней уже назначили день?
— Кто назначил, какой такой день?
— Да брось ты! Про это же знает весь корабль, может, за исключением капитана. Ну для чего пудрить мозги старому другу.
— Не понимаю, про что это ты говоришь.
— Я же тебя не критикую, я тобой восхищаюсь. У меня самого никогда не хватило бы нервов рассчитать такую траекторию. Но, как говаривал мой покойный дедуля, есть только три пути вверх: талант и пот, рождение в нужной семье, хорошая женитьба. Из всех трех лучший — жениться на дочке босса, потому что… Эй, потише! Не заводись! — И Сэм ускользнул из области досягаемости Макса.
— Возьми свои слова назад!
— Беру, беру! Я был неправ. Но имей в виду, что все, мной сказанное, вдохновлялось чистейшим восхищением. Согласен, я ошибался. Посему извиняюсь и беру свои слова назад.
— Но… — Макс не мог сдержать улыбку. На Сэма невозможно было злиться долго. Несомненно, он был бездельник, возможно — дезертир, совершенно точно — циник, во всем видящий только низкое, но (и с этим ничего не поделаешь) Сэм был его другом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
