За весну в полк прибыло и несколько новых летчиков. Но, так же как самолеты, летчиков этих, в сущности, неправильно было назвать новыми, были это люди, раненные в начале войны на разных фронтах, отлежавшие свое в госпиталях и теперь вернувшиеся в строй. Одного летчика получил и Лунин в свою эскадрилью. Впрочем, летчик этот никогда ранен не был, да и летчиком его назвать можно было только условно.
В полк привез его комиссар дивизии Уваров: прилетел на своем "У-2", а сзади у него сидел высокий сержант с костистым лицом, довольно угрюмый на вид. Звали его Антон Кузнецов, и до случайной встречи с Уваровым он служил в одном из аэродромных батальонов - корчевал пни, подметал снег.
- А, знакомый! - сказал, увидя его, Уваров, обладавший замечательной памятью на лица.
Этого Кузнецова он встречал до войны в одном из лётных училищ и сразу припомнил его историю. Кузнецов был исключен из училища за пьянство.
Он тоже узнал Уварова и стал еще угрюмее.
- Как вы сюда попали? - спросил Уваров.
- На войну, товарищ полковой комиссар? - переспросил Кузнецов, вытянувшись перед Уваровым. - По мобилизации.
В этом нарочито глупом ответе был вызов, но Уваров сделал вид, что ничего не заметил.
- Не на войну, а в батальон аэродромного обслуживания.
- Сюда в батальон? Выпросился, - объяснил Кузнецов уже без всякого вызова, но всё так же хмуро. - Меня хотели в какую-то автороту направить, потому что я с мотором знаком, а я выпросился в аэродромный батальон. Всё-таки к самолетам поближе.
- Любите самолеты?
- Люблю...
Он умолк. Этот разговор явно тяготил его.
- А летать не разучились? - спросил Уваров.
- Не знаю... С тех пор не пробовал...
- А хотели бы попробовать?
Кузнецов исподлобья посмотрел на Уварова - не шутит ли.
Но Уваров не шутил.
- Вы, конечно, курса не кончили, но я помню, как вы летали, - сказал он. И как вы стреляли по конусу, помню... Из вас получится летчик-истребитель. Как вы думаете?
- Не знаю, - сказал Кузнецов.
Он всё еще не был убежден, что Уваров говорит серьезно.
- А я знаю, - сказал Уваров. - Раз я вам говорю, что из вас получится летчик-истребитель, можете не сомневаться. Было бы желание...
- Желание есть, товарищ полковой комиссар, - проговорил Кузнецов твердо.
В полку к Кузнецову отнеслись недоверчиво. Летчики не верили в его уменье летать. Но особенно не понравился он Ермакову. Ермаков был человек непьющий, глубоко презиравший пьяниц и склонный относиться к ним сурово. Он поморщился, услышав, что Уваров хочет назначить Кузнецова во вторую эскадрилью.
- В такую эскадрилью, товарищ полковой комиссар!
- Ну так что ж, - сказал Уваров. - Лунину нужен ведомый.
- А если он запьет?
- Он теперь не пьет.
- Совсем не пьет?
- Совсем.
- Простите, товарищ полковой комиссар, а откуда это известно?
- Он мне сказал.
- Ах, вот что... - протянул Ермаков, не смея спорить с комиссаром дивизии, но откровенно дивясь его легковерию. - А если он всё-таки запьет?
- Тогда отправьте его в штрафную роту, - сказал Уваров. И прибавил, смеясь:
- И меня вместе с ним.
Кузнецову дали один из новоприбывших "И-16", и под руководством Лунина он произвел несколько пробных полетов. Летал он сначала неуверенно, чувствовалось отсутствие навыка и тренировки, но Лунин опытным взором инструктора, обучившего за свою жизнь сотни летчиков, сразу подметил и оценил его находчивость, понятливость, упорство и отвагу.
Дней через десять Проскуряков спросил у Лунина:
- Будет из него толк?
- Толк будет, - сказал Лунин.
- Смотрите, гвардии майор; как бы он вас не подвел, - сказал Ермаков. - Ведь ему защищать ваш хвост.
- Не подведет, - ответил Лунин.
И через день взял Кузнецова с собой на боевое задание.
В первых же стычках с "Мессершмиттами" над озером Кузнецов показал себя дисциплинированным, смелым, разумным бойцом. На него действительно можно было положиться: он не вырывался вперед и не отставал, не покидал Лунина в опасности и всё свое внимание направлял на то, чтобы охранять его самолет сзади.
В полку и в эскадрилье к Кузнецову скоро привыкли, однако довольно долго был он окружен некоторым холодком. В столовой Хильда обслуживала его равнодушно, не глядя на него, и явно не считала его своим. В холодке этом был виноват прежде всего он сам, - он со всеми держал себя суховато. Видом своим он словно говорил:
"Я знаю, что вы обо мне дурно думаете, но мне это всё равно. Я делаю свое дело и вашим мнением не интересуюсь".
Лунин относился к нему, пожалуй, лучше всех. Он чувствовал к нему симпатию и, безошибочно знал, что Кузнецов втайне относится к нему с уважением и благодарностью. Но холодок оставался и между ними. И главная причина этого заключалась, вероятно, в том, что Лунин, не отдавая себе отчета, в глубине души не мог простить Кузнецову, что тот, став его ведомым, занял место Серова. Лунин слишком любил Серова, чтобы позволить себе относиться к своему новому ведомому так же, как к прежнему.
Всё это произошло в мае, а в июне Проскуряков был вызван в штаб ВВС и вернулся оттуда радостно озабоченный. Он привез замечательный приказ: одной из эскадрилий полка вместе со всем хозяйством явиться на аэродром, расположенный далеко в тылу, чтобы принять там новых летчиков и получить новые самолеты.
- Вот теперь мы наконец посмотрим, что за новые самолеты! - говорил Ермаков. - Хоть одна эскадрилья будет у нас полностью укомплектована.
Командование полка само должно было решить, какую из трех эскадрилий отправить на переформирование. Проскуряков и Ермаков решили отправить вторую. Многое заставляло их принять такое решение: и уважение к памяти Рассохина, и то, что из трех командиров эскадрилий Лунин был самый опытный летчик, и то, что как ни мало осталось летчиков и самолетов в первой и третьей эскадрильях, во второй их осталось еще меньше. И Лунин стал готовить свою эскадрилью к отъезду.
Ему пришлось наконец расстаться со своим самолетом, который он получил в августе прошлого года и на котором до него летал Никритин. Он отдал его в первую эскадрилью, где был летчик, потерявший самолет. Кузнецов отдал свой самолет в третью.
Ехать должны были железной дорогой, эшелоном со станции Волховстрой. Перед отъездом на командный пункт полка позвонили из штаба дивизии и сообщили, что восемь молодых летчиков, предназначенных для укомплектования второй эскадрильи, уже находятся на тыловом аэродроме и ждут. Так как эшелон мог добраться туда только через несколько дней, Ермаков решил немедленно вылететь к ним на "У-2", чтобы устроить их, разместить, принять, не оставить без надзора и, главное, посмотреть, что это за народ. Вместе с ним вылетел и инженер полка, так как все были уверены, что вслед за летчиками прибудут и самолеты.
