— Верно я говорю, Брэд?
— Боюсь, что так, — сказал я.
Потому что Таппер стащил у меня полторы тысячи и Цветы взяли те тридцать билетов за образец для листьев. Я и не глядя могу побиться об заклад: на всех этих кустах, на всех листьях— банкнотах повторяются одни и те же тридцать порядковых номеров.
— Интересно знать, — заговорил Чарли Хаггон, — как мы их, по-вашему, станем делить? То есть, понятно, когда они дозреют?
— А я, признаться, об этом еще не подумал, — отозвался мэр. — Наверно, это будет наш общий фонд — и станем выдавать нуждающимся, кому сколько надо.
— Несправедливо! — возразил Чарли, — Эдак одни получат больше, другие меньше. А по-моему, надо разделить всем поровну. Всяк получит свою долю и пускай распоряжается ею, как хочет.
— Что ж, может, и в этом есть резон, — сказал Хигги, — Но только тут нельзя решать наспех. Вот я сегодня же назначу комиссию, она этим займется. У кого есть какие предложения, давайте, мы их обсудим и рассмотрим со всех сторон.
— Уважаемый господин мэр! — тонким голосом выкрикнул Дэниел Виллоуби, — Мне кажется, мы упускаем из виду одно обстоятельство. Что бы мы тут ни говорили, а ведь это не деньги.
— Но они в точности похожи на деньги. Когда листья вырастут, их не отличишь от настоящих.
— Вы правы, они похожи на деньги, — согласился наш банкир. — Такими бумажками очень многих можно будет одурачить. Может быть, даже всех. Может, вообще ни одна душа не догадается, что это не деньги. Но если станет известно, откуда они взялись, как по-вашему, велика ли им будет цена? Хуже того, станут подозревать, что все деньги, сколько их есть в Милвилле, фальшивые. Если мы можем вырастить бумажки по пятьдесят долларов, отчего бы нам не разводить и десятки, и двадцатки?
— И чего вы расшумелись! — выкрикнул Чарли Хаттон. — Никто ничего и не узнает, только болтать ни к чему. Будем держать язык за зубами. Все дадим клятву, что никому и полсловечка не скажем.
Толпа одобрительно загудела. Дэниел Виллоуби весь побагровел — того и гляди, хватит удар. Одна мысль о такой массе фальшивых денег невыносимо оскорбляла его нежную душу.
— Все это сможет решить моя комиссия, — ласково промолвил наш мэр.
По тому, как он это сказал, стало совершенно ясно, что у него на уме и какое решение примет эта самая комиссия.
— Вот что, Хигги, — вмешался адвокат Николе. — Мы упускаем из виду еще одно обстоятельство. Эти деньги не наши.
Мэр в ярости уставился на него:
— А чьи же?
— Как чьи? Конечно, Брэда. Они выросли на его земле — значит, это его собственность. Ни один суд не решит по-другому.
Все так и застыли. Все взгляды обратились на меня. Я почувствовал себя загнанным кроликом, на которого наставлены сотни ружейных дул.
— Вы в этом твердо уверены? — через силу выговорил Хигги.
— Безусловно, — сказал Николе.
В мертвой тишине десятки пар глаз по-прежнему держали меня на прицеле.
Я осмотрелся — все с вызовом встречали мой взгляд. И никто не говорил ни слова.
Несчастные, слепые, сбитые с толку дураки. Они учуяли одно: деньги у себя в кармане, богатство, о каком никто из них и мечтать не смел. И не понимают, что это — угроза (а быть может, обещание?), с какой стучится к нам чуждое, неведомое племя, добиваясь доступа в наш мир. И откуда им знать, что из-за этого чужого племени над куполом, которым накрыт наш город, бешеным шквалом разнузданных, неукротимых сил готова вспыхнуть слепящая смерть?
— Не нужны мне эти бумажки, мэр, — сказал я.
— Что ж, — отозвался Хигги, — это очень благородно с твоей стороны, Брэд. Надо полагать, люди по достоинству оценят твой поступок.
— Не мешает оценить, черт побери, — сказал адвокат Николе.
И вдруг послышался отчаянный женский крик… еще один… Крики доносились откуда-то сзади, я круто обернулся.
С холма, от дома доктора Фабиана, бежала женщина… впрочем, бежала — не то слово. Она силилась бежать, но только еле—еле ковыляла. Все тело ее корчилось в судорогах непомерного напряжения, она протянула вперед руки, чтобы опереться на них, если упадет, шагнула еще раз — и в самом деле не удержалась на ногах, покатилась по косогору и наконец обмякла в какой-то выбоинке бесформенной кучей тряпья.
— Майра! — вскрикнул Николе. — Майра, что случилось?!
Это была миссис Фабиан; на зелени травы, в солнечных лучах сверкали до странности яркой белизной ее седые волосы. Она всегда была маленькая, хрупкая — в чем только душа держится, — да еще много лет назад ее скрючил артрит, и теперь страшно и жалко было смотреть на этот несчастный, чуть живой комочек.
Я кинулся к ней, за мной — остальные.
Билл Доневен добежал первым, опустился на колени и взял ее на руки.
— Все хорошо, — уговаривал он, — все обойдется! Поглядите, тут все — ваши друзья.
Миссис Фабиан открыла глаза; казалось, она цела и невредима, но она лежала на руках у Билла как младенец и даже не пробовала шевельнуться. Седые волосы упали ей на лицо. Билл бережно отвел их огромной, неловкой, заскорузлой от черной работы ручищей.
— Доктору плохо, — выговорила наконец миссис Фабиан, — Он без сознания…
— Да он же час назад был жив и здоров! — заспорил Хигги. — Я только час назад с ним говорил.
Миссис Фабиан подождала, пока он замолчит, и повторила:
— Он без сознания, и я не могу привести его в чувство. Он прилег вздремнуть, а теперь его никак не добудиться.
Билл Доневен поднялся, все еще держа ее на руках как ребенка. Она была такая крохотная, а Билл такой огромный, что казалось — в руках у него кукла, просто кукла с милым сморщенным личиком.
— Помогите ему, — попросила миссис Фабиан, — Он всю свою жизнь вам помогал. А теперь ему самому нужно помочь.
Норма Шепард тронула Доневена за локоть:
— Отнесите ее в дом. Я о ней позабочусь.
— А мой муж? — настойчиво повторила миссис Фабиан, — Кто ему поможет? Вы придумаете, как ему помочь?
— Ну конечно, Майра, — пообещал Хигги, — Мы его без помощи не оставим. Мы ему стольким обязаны. Конечно, мы что-нибудь да придумаем.
С миссис Фабиан на руках Доневен двинулся в гору. Норма Шепард побежала вперед.
— Пойдемте еще кто-нибудь, — предложил Батч Ормсби. — Поглядим, что можно сделать для нашего доктора.
— Ну что скажешь, Хигги? — спросил Чарли Хаттон. — Ты, жирная морда, тут разорялся громче всех. А как ты ему поможешь?
— Кто-то должен же ему помочь! — объявил дядюшка Эндрюс и для пущей выразительности стукнул костылем оземь, — Сейчас док нужен как никогда, без него мы пропадем. Так ли, эдак ли, а надо поскорей поставить его на ноги, больше некому лечить наших больных.
— Все, что можно, мы сделаем, — сказал Лен Стритер. — Прежде всего уложим его поудобнее. И вообще в меру нашего разумения о нем позаботимся. Но ведь никто из нас в медицине не смыслит…
— Вот что, — опять заговорил Хигги. — Свяжитесь-ка кто-нибудь по телефону с кем-нибудь из врачей и расскажите им, что к чему. Мы им опишем, что творится с больным, может, тогда они определят, какая это болезнь, и присоветуют, как быть. Норма у нас сестра — ну, хоть без настоящего образования, а все-таки уже года четыре доктору помогает, так что и она сейчас нам опора.
— Да, пожалуй, больше ничего не выдумаешь, — сказал Стритер. — Но только этого мало.
— Слушайте, люди добрые! — громким голосом заявил дядюшка Эндрюс. — Стоять да языки чесать — от этого толку не будет. Надо дело делать, да поживей!
Что и говорить, Стритер прав. Может, ничего больше мы сделать не в силах, но этого слишком мало. Медицина — это не только слова и советы по телефону. А в Милвилле и кроме лежащего без памяти доктора есть больные, и они нуждаются в таком сложном лечении, что он не сумеет им помочь, даже если сам и поднимется на ноги.
Но, пожалуй, тут может помочь еще кое-кто — и, если они могут, пусть не пробуют отвертеться, не то я уж как-нибудь да проберусь к ним опять и с корнями повыдергаю их из земли.
Пора уже тому, другому, миру раскачаться. Ведь не кто-нибудь, а Цветы втравили нас в беду, так пускай теперь выручают. Они непременно хотят доказать нам, что умеют творить чудеса? Нам нужнее другие доказательства, куда более веские, чем кусты с долларами вместо листьев и прочие дурацкие фокусы.
Можно бы, конечно, позвонить по одному из телефонов, взятых в лачуге у Шкалика, они хранятся в муниципалитете, но чтоб до них добраться, мне сперва пришлось бы, наверно, проломить башку Хайраму. Нет, новой стычки с Хайрамом я сейчас не жажду.
Я поискал глазами Шервуда — ни его, ни Нэнси не видать. Может, кто-нибудь из них сейчас дома, тогда я смогу позвонить из кабинета Шервуда.
Довольно много народа двинулось к дому доктора Фабиана; я повернулся и пошел в противоположную сторону.
Глава 20
