чей рассудок недавно был помрачен. Да и потом, пережив новые приключения, позабыл об этом деле или по крайней мере думал о нем очень редко.
Однако однажды я был вынужден вспомнить об этой истории. Вскоре после того, как я вернулся в Англию с твердым намерением провести остатки своих дней подальше от новых искушений и уж тем более дальних путешествий, я был вынужден присутствовать на благотворительном вечере и, что гораздо хуже, участвовать в обеде. И хотя сам обед был богато обставлен, мне пришлось принять на себя самые незавидные функции, которые только можно представить. Там было огромное количество народу, частью — высокопоставленные особы, которые пришли, чтобы поддержать благотворительное общество своими взносами или продемонстрировать свои награды, правда, я не знаю за что. Другие, не столь замечательные личности вроде вашего покорного слуги, в большинстве лишь скромные граждане, у которых не было наград, теснились вокруг этой толпы, словно официанты на побегушках, ожидающие указаний метрдотеля.
За обедом, который, кстати, сам по себе был невкусным, я сидел за столом так далеко, что едва мог слышать речи, что было, возможно, и моей удачей. В этих обстоятельствах я погрузился в разговор с соседом — странноватым чернобородым типом, восседавшим с умным видом, и который каким-то образом выяснил, что я знаком с отдаленной частью Африки. Он оказался богатым ученым, чьей страстью было изучение трав, произраставших в дебрях Южной Африки, где он в течение ряда лет имел удовольствие странствовать.
Некоторое время спустя он упомянул некий корень яге, известный индейцам, которые толкли его и делали из порошка таблетки. Эти таблетки производили своеобразный эффект — они позволяли видеть события, которые происходили на расстоянии. В самом деле, он утверждал, что видения, которые возникали у него, вынудили его вернуться домой, потому как увидел, что некая его родственница, кажется сестра-близнец, оказалась серьезно больна. Однако он мог никуда и не ездить, так как прибыл в Лондон на следующий день после ее похорон…
Поскольку я видел, что он действительно интересуется этим вопросом, и заметил, что он чрезвычайно темпераментный человек, не похожий на романтика, я рассказал ему кое-что о моих экспериментах с тадуки. Он слушал меня, затаив дыхание. Когда я сказал, что не очень-то доверяю своим ощущениям, он грубо прервал меня и спросил, почему я отрицаю этот феномен. Может, я просто недостаточно умен, чтобы понять его? Я ответил, что это происходит лишь потому, что подобный феномен не вписывается в существующие в науке теории. На это ученый возразил мне, что прогресс сам по себе состоит из ниспровержения существующих теорий. Кроме того, он умолял меня, если вдруг представится случай, продолжить эксперименты с дымом тадуки и рассказать ему о результатах.
Тут наш разговор внезапно подошел к концу, поскольку оркестр, располагавшийся неподалеку, заиграл «Боже, храни королеву» и мы спешно обменялись визитками и расстались. Я упомянул об этом случае лишь потому, что, если бы не он, то никогда не смог бы взяться за эту историю.
Воспоминания об этом знакомстве запечатлелись в моей беспокойной головушке так глубоко, что, когда представился случай, я тут же вспомнил о нем, хотя я все же уверен, что никогда не сделал бы этого по другой причине, а лишь потому, что хотел до конца во всем разобраться. И такой случай вскоре представился.
Здесь я хотел бы пояснить, что присутствовал на этом самом обеде вскоре после моего возвращения в Англию, куда я переехал после того, как копи царя Соломона сделали меня богатым человеком. Так случилось, что между моим путешествием в страну племени кенда за несколько лет до этого и моим возвращением в Англию я никогда не видел и мало слышал о лорде и леди Регнолл. Однако до меня дошли слухи от сэра Генри Куртиса или от капитана Гуда о том, что лорд умер в результате несчастного случая. Что это было, мой информатор не знал, а я начинал тогда приготовления к долгому путешествию, поэтому времени на расследование у меня не было. Мой разговор с ученым-ботаником заставил меня вспомнить обо всем. В самом деле, через несколько дней я обнаружил в справочнике, что лорд Регнолл умер, не оставив наследника. Его жена была жива.
Я собирался написать ей, когда однажды утром почтальон принес мне сюда, в Грандж, письмо. На конверте, в месте отправителя, было написано: «замок Регнолл». Почерк был мне не знаком, он казался ясным и отчетливым, что, насколько я помню, не было свойственно леди Регнолл. Вот что говорилось в том письме:
«Мой дорогой Квотермейн, это очень странно, но на собрании общества садоводов я видела некоего джентльмена, который рассказал мне, что несколько лет назад он сидел рядом с Вами на обеде. И, видимо, чтобы я поверила ему, он показал мне Вашу визитку с йоркширским адресом.
У нас возник спор о том, где была впервые найдена лилия из рода Crinum — в Африке или Южной Америке? Этот джентльмен, большой специалист по южноамериканской флоре, произнес целую речь о том, что никогда не встречал этот цветок в Южной Америке, но его знакомый, мистер Квотермейн, с которым он разговаривал по этому поводу, заявил, что видел нечто подобное в дебрях Африки (это действительно так, я вспомнил об этом случае. — А. К.). За чаем, который был накрыт после собрания, я разговорилась с этим джентльменом, чье имя я не запомнила, и, к моему удивлению, узнала, что говорит он о Вас, в то время как я считала Вас погибшим, как нам сообщили несколько лет назад. Вдобавок к Вашему имени он описал Вашу внешность и рассказал, что Вы вернулись в Англию.
Мой дорогой друг, могу заверить Вас, что уже давно не слышала такой радостной вести. Прошлое вернулось ко мне, нахлынув как наводнение, но я думаю, что скоро смогу поговорить с Вами, так что оставим воспоминания на потом.
Увы, с тех пор как мы расстались на берегах Красного моря, несчастья следуют за мной по пятам. Насколько Вы знаете, поскольку мой муж и я писали Вам, хотя Вы никогда не отвечали (я никогда не получал этих писем. — А. К.), мы благополучно
