ПУШКИН. Дневник, декабрь 1834 г.
Третьего дня я наконец в Аничковом. Опишу все в подробности. Придворный лакей поутру явился ко мне с приглашением: быть в восемь с половиной в Аничковом, мне в мундирном фраке, Наталье Николаевне как обыкновенно.
В 9 часов мы приехали. На лестнице встретил я старую гр.Бобринскую, которая всегда за меня лжет и выводит меня из хлопот. Она заметила, что у меня треугольная шляпа с плюмажем (не по форме: в Аничков ездят с круглыми шляпами). Гостей было уже довольно, бал начался контрдансами. Гр. Бобринский, заметя мою треугольную шляпу, велел принести мне круглую. Мне дали одну такую засаленную помадой, что перчатки у меня промокли и пожелтели. Вообще бал мне понравился.
Утром того же дня встретил я в Дворцовом саду великого князя (Михаила Павловича): "Что ты один здесь философствуешь?" -- "Гуляю". -- "Пойдем вместе". Разговорились о плешивых: "Вы не в родню, в вашем семействе мужчины молоды оплешивливают". -- "Государь Александр и Константин Павлович оттого рано оплешивели, что при отце моем носили пудру и зачесывали волоса; на морозе сало леденело, -- и волоса лезли. Нет ли новых каламбуров?" -- "Есть, да нехороши, не смею представить их вашему высочеству". -- "У меня их также нет, я замерз". Доведши великого князя до моста, я ему откланялся (вероятно против этикета).
ПУШКИН. Дневник, 18 декабря 1834 г.
(22 дек. Суббота). -- В середу был я у Хитровой, имел долгий разговор с великим князем (Михаилом Павловичем). Началось журналами:
Вообрази, какую глупость напечатали в "Северной Пчеле". Дело идет о пребывании государя в Москве. "Пчела" говорит: "государь император, обошед соборы, возвратился во дворец и с высоты красного крыльца низко (низко!) поклонился народу". Этого не довольно. Журналист-дурак продолжает: "как восхитительно было видеть великого государя, преклоняющего священную главу перед гражданами московскими!" Не забудь, что это читают лавочники.
Великий князь прав, а журналист, конечно, глуп. Потом разговорились о дворянстве... Я заметил: что значит наше старинное дворянство с имениями, уничтоженными бесконечными раздроблениями, с просвещением, с ненавистью противу аристократии и со всеми притязаниями на власть и богатства? Эдакой страшной стихии мятежей нет и в Европе, Кто был на площади 14 декабря? Одни дворяне, сколько же их будет при первом новом возмущении? Не знаю, а кажется много. Говоря о старом дворянстве, я сказал: "Мы, которые такие же родовитые дворяне, как император и вы..." и т, д. Великий князь был очень любезен и откровенен. -- "Вы настоящий представитель вашего семейства, -- сказал я ему: -- все Романовы -- революционеры и уравнители". -- "Спасибо: так ты меня жалуешь в якобинцы! Благодарю, вот репутация, которой мне не доставало". Разговор обратился к воспитанию, любимому предмету его высочества. Я успел высказать ему многое. Дай бог, чтобы слова мои произвели хоть каплю добра!
ПУШКИН. Дневник (фр.-рус.).
Натали много выезжает, танцует ежедневно. Вчера я провела день по-семейному; все мои дети обедали у нас. Только и слышишь разговору, что о праздниках, балах и спектаклях. Н. О. ПУШКИНА -- бар. Е. Н. ВРЕВСКОЙ, 26 дек. 1834 г., из Петербурга. Рус.
Вестн., 1869, т. 84, стр. 90 (фр).
Здесь все по горло в праздниках, Натали (жена Пушкина) много выезжает со своими сестрами; она привезла ко мне однажды Машу (старшая дочь поэта), которая настолько привыкла видеть только изящно одетых, что, увидев меня, начала громко кричать; ее спросили, почему она не хотела поцеловать бабушку; она ответила, что у меня скверный чепчик и скверное платье. Н. О. ПУШКИНА -- О. С. ПАВЛИЩЕВОЙ, 4 января 1835 г. П-н и его совр-ки, XIV, 25 (фр.).
Вчера приехали мы сюда, остановились у Пушкиных (родители поэта)... Пушкин-поэт обещал мне на пятницу билет на "Роберта Дьявола"; но я не думаю, чтоб можно было на него рассчитывать... Поэт очень смешон. Как он растерялся, увидев меня! Можно было умереть со смеху. Бар. Е. Н. ВРЕВСКАЯ -- мужу своему Б. А-ЧУ, 21 янв. 1835 г., из Петербурга.
П-н и его совр-ки, XXI -- XXII, 388 (фр.-рус.).
Поэт находит, что я нисколько не изменилась фигурою и что, несмотря на мою беременность, он меня любит всегда. Он меня спросил, примем ли мы его, если он приедет в Голубово; я ему ответила, что очень на него сердита: какого он об нас мнения, если задает мне подобный вопрос!.. Я сегодня подарила г-же Пушкиной (матери поэта) мантилью, которая доставила ей много удовольствия. Правда, она стоила немножко дорого, -- 60 рублей, но что делать? Она все эти дни ходила в кацавейке, и потом, я хотела ей доставить чем-нибудь удовольствие. Здоровье ее очень плохо; доктор требует консультации, но у них нет денег, чтоб заплатить докторам, и консультация откладывается со дня на день. Бар. Е. Н. ВРЕВСКАЯ -- мужу Б. А-ЧУ, 25 янв. 1835 г., из Петербурга,
П-н и его совр-ки, XXI -- XXII, 388 (фр.).
Пушкин решительно поддался мистификации Мериме (выдавшего сочиненные им "Песни западных славян" за подлинные), от которого я должен был выписать письменное подтверждение, чтобы уверить Пушкина в истине пересказанного мной ему, чему он не верил и думал, что я ошибаюсь. После этой переписки Пушкин часто рассказывал об этом, говоря, что Мериме не одного его надул, но что этому поддался и Мицкевич. -- Я дал себя мистифицировать в очень хорошей компании, -- прибавлял он всякий раз. С. А. СОБОЛЕВСКИЙ -- М. Н. ЛОНГИНОВУ, в 1855 г. П-н и его совр-ки, XXXI -XXXII, 42 (рус.-фр.).
С генваря я очень занят Петром. На балах был раза 3; уезжал с них рано. Придворными сплетнями мало занят.
ПУШКИН. Дневник, 18 февраля 1835 г.
Когда Пушкин писал историю Петра I, он просил представить его графине В. Н. Ягужинской, старухе-невестке одного из ближайших друзей Петра; она отказалась принять Пушкина и сказала, что у нее нет в обычае делить общество с рифмачами и писаришками. Ей возражали, что Пушкин принадлежит к одной из древнейших фамилий русского дворянства; на это она ответила, что охотно приняла бы его, если бы он не был прикосновенен к писательству, и прибавила: "он напечатает, что я могла бы ему рассказать или сообщить, и бог знает, что из этого может выйти. Моя бедная свекровь умерла в Сибири, с вырезанным языком, высеченная кнутом; а я хочу спокойно умереть в своей постели, в Сафорине".
Кн. П. В. ДОЛГОРУКОВ. Memoires Geneve, 1867, стр. 190 (фр.).
В публике очень бранят моего Пугачева, а что хуже, -- не покупают. Уваров (министр народного просвещения) большой подлец. Он кричит о моей книге, как о возмутительном сочинении. Его клеврет Дундуков (дурак и бардаш) преследует меня своим ценсурным комитетом. Он не соглашается, чтоб я печатал свои сочинения с одного согласия государя. Царь любит, да псарь не любит. Кстати об Уварове; это большой негодяй и шарлатан. Разврат его известен. Низость до того доходит, что он у детей Канкрина был на посылках. Об нем сказали, что он начал тем, что был б..., потом нянькой, и попал в президенты Академии Наук, как княгиня Дашкова в президенты Российской Академии. -- Он крал казенные дрова и до сих пор на нем есть счеты (у него 11.000 душ), казенных слесарей употреблял в собственную работу и т. д. Дашков (министр), встретив Жуковского под руку с Уваровым, отвел его в сторону, говоря: "Как тебе не стыдно гулять публично с таким человеком!"
ПУШКИН. Дневник. Февраль 1835.
Пушкин остался должен Жадимировскому по контракту за наем в доме его квартиры 1.063 р. 33 1/2 к., по неплатежу коих, решением С.-Пб. Надворного суда 4-го Департамента 15 апреля 1835 г. искомую с Пушкина сумму присуждено с него взыскать, а в случае неплатежа описать его имение, о чем сообщено было в Управу Благочиния; по желанию же Пушкина об обращении такового взыскания с имения его Нижегородской губ. Лукояновского уезда в сельце Кистеневе, 4-й Департамент суда и сообщил в Лукояновский Земский Суд, чтобы он из свободного в сельце Кистеневе имения, заключающегося в 7 душах крестьян, описал следующее количество душ на удовлетворение иска 1.063 р. 33 1/2 к. и штрафных 106 р. 30 к.
Объявление купца П. А. ЖАДИМИРОВСКОГО от 3 марта 1837 г. в Опеку над детьми и имуществом Пушкина, П-н и его совр-ки, XIII, 95.
Дела мои не в хорошем состоянии. Думаю оставить Петербург и ехать в деревню, если только этим не навлеку на себя неудовольствия.
ПУШКИН -- Н. И. ПАВЛИЩЕВУ, 2-го мая 1835 г., из Петербурга.
Александр вчера уехал в Тригорское и должен возвратиться прежде десяти дней, чтобы поспеть к родам Наташи. Ты подумаешь, быть может, что он отправился по делу, -- совсем нет; а единственно ради удовольствия путешествовать, да еще в дурную погоду! Мы очень были удивлены, когда Александр пришел с нами проститься накануне отъезда, и его жена очень опечалена; надо сознаться, что твои братья оригиналы, которые никогда не перестанут быть таковыми.
Н. О. ПУШКИНА (мать поэта) -- О. С. ПАВЛИЩЕВОЙ, 7 мая 1835 г., из
Петербурга. Л. Павлищев, 385.
Д-р Кошец встретил Александра на боровичской станции, когда он отправился в Тригорское; твой брат был, по словам Кошеца, очень озабочен, рассеян, и я почти уверена, что мой "старший" не расслышал ничего, о чем ему толковал доктор, потому что вчера, когда я ему сообщала о Кошеце, Александр удивился и стал раскаиваться в оказанном холодном приеме доктору. Думаю, что Александр не пустился с ним на станции в беседу, принимая его за одного из многих любопытных пассажиров, добивающихся его знакомства.
