Она напомнила Джеффри знакомых ему женщин с янтарным цветом лица — танцовщиц, девиц, потаскушек в Гарлеме и в дешевых городских барах, куда его неудержимо тянуло с тех пор, как он впервые понял, что принадлежит к «цветным». Он часто ловил себя на том, что возвращается к девушкам такого типа.
Мать Джеффри, которая поселилась со своим вторым мужем, итальянским актером Атилио, недалеко от Гринвич-Вилидж, не могла понять поведения сына. Она ведь не могла знать, как велико для него очарование этих чужих, загадочных людей. Что-то непреодолимое влекло его к ним.
Он всегда был чужд предрассудков и охотно сходился с одаренными людьми любой расы. Но с тех пор, как Джеффри узнал, что он «цветной», его не покидало чувство вины за то, что он частенько играл роль покровителя в тех случаях, когда покровительствовать-то должны бы ему самому. Вся его прежняя доброта к «более цветным», которой он так гордился, казалась теперь фальшью. Все переменилось. И хотя Джеффри не видел никакого внешнего сходства между собою и угнетенными, бесправными, неграмотными обитателями Гарлема, он глубоко сознавал свое кровное родство с ними. Во Франции или в Англии это могло бы показаться не таким важным. Но в Америке! Одна капля крови…
— Я могла бы не говорить тебе, — вздохнула мать. — Я цветная, но никто не догадывается об этом. У твоего отца была вест-индская внешность, но он был похож на лорда и вел себя как лорд. А его прекрасный городской дом с тремя слугами и шофером! Почему же ты должен считаться негром?
И все же он продолжал искать друзей среди цветных. На первых порах робея, он посещал трущобы и постигал другой мир. Но скоро это стало для него обычным делом, и они приняли Джеффри как своего, а не как элегантного туриста из далеких краев. Некоторые из его новых друзей даже поверили, что он действительно цветной. Он пытался принимать их у себя дома, но мать не хотела этого.
— На каждого цветного американца приходится десять белых. Неужели ты не можешь найти себе друзей среди них? — удивлялась она. — Ах, Джеффри, если бы ты жил на юге, ты был бы осмотрительнее. Семья моего отца — одна из самых влиятельных в тех краях, и семья моего деда, отца матери, тоже. Но они знали: мы цветные. Вот почему я уехала оттуда и никогда не вернусь назад!
Когда он привел к ним домой негра Томми Сэнсама, студента Колумбийского университета, уроженца Вест-Индии, она дала понять, что с нее достаточно.
— Я не позволю тебе компрометировать Аттилио, — взвизгнула она. — Он знает, что мы цветные, но это не значит, что надо демонстрировать ему весь Гарлем!
— Томми Сэнсам вестиндец. Он из того же племени, что и мой отец, — настаивал Джеффри.
— Твой отец был похож на испанца, — вспомнила она. — А этот юноша…
— Из Вест-Индии, — спокойно прервал Джеффри.
— Тогда и ты убирайся в Вест-Индию вместе с ним!
Злые слова, сказанные в запальчивости, имели неожиданные последствия. Томми Сэнсам уехал домой, а через пять лет из его писем Джеффри узнал, что Оптима-колледжу в Бенбоу-тауне требуется преподаватель испанского. Томми был там старшим преподавателем латыни. Он нажал на все педали, и его друга приняли. Впрочем, испанский язык Джеффри знал блестяще. И не только потому, что старательно изучал его в Колумбийском университете, но и потому, что часто бывал в пуэрто-риканском районе Нью-Йорка, где восполнял пробелы академического образования. Он мог бы даже объясниться в любви по-испански…
— Слушай, кончай волынку. Мне зверски нужен телефон, — сказал он полукитаянке, сознательно сокращая разницу в их социальном положении. И подмигнул ей.
— Мы не разрешаем посетителям звонить по телефону, — объяснила девушка.
— Ну-ка поживее! — он играл с ней, как с большой рыбиной, пойманной на крючок, но все еще натягивавшей гибкую леску.
Девушка прошла через боковую дверь на веранду и обратилась к тому самому с толстой шеей.
— О’кэй, пусть звонит, — разрешил он.
Она сделала знак Джеффри, и он нырнул под стойку, где был устроен удобный проход для прислуги и привилегированных клиентов. Оттуда она провела его мимо играющих в домино к буфету и открыла дверцу. Там стоял телефонный аппарат. Когда она уходила, Джеффри вновь подмигнул ей и снял с рычага телефонную трубку.
Через минуту его соединили с Оптима-колледжем. Джеффри попросил директора, но ему сообщили, что директора нет на месте. Тогда он подозвал Томми Сэнсама.
— Томми! Это я, Джеффри, — сказал он.
— Мой бог! — поразился Томми. — Где ты? Директор час назад уехал за тобой. Вы разминулись?
Джеффри рассказал, как он прозевал автобус, а потом не мог найти нужную заправочную станцию.
— Ладно, я приеду за тобой, — сказал Томми. — Где ты сейчас?
— В баре «Рио-Рита»!
— Ничего себе местечко! Не удивлюсь, если ты кончишь где-нибудь еще похуже, — простонал Томми. — Я буду через десять минут. Колледж от тебя в двух милях. Оставайся там и никуда не двигайся. Я выезжаю.
Джеффри повесил трубку и направился в бар. Проходя мимо играющих, он улыбнулся, и Толстая Шея взглянул на него. Во рту у него торчал замусоленный огрызок сигары.
— Спасибо за телефон, — сказал Джеффри. Он чувствовал, что Толстая Шея здесь настоящий хозяин.
— Не за что меня благодарить, — сказал Толстая Шея. Лицо его блестело от пота, а налитые кровью глаза ворочались над отекшими мешками. — Знай я, что ты американец, не пустил бы к телефону. Терпеть не могу белых, но больше всего — американцев.
Толстяк сплюнул, и струйка коричневой жидкости окрасила пол в двух дюймах от ботинка Джеффри.
— Живо сматывайся отсюда! — вопил хозяин. — Какого черта вы не торчите у себя, в вашей белой стране? Оставьте нам нашу черную!
Джеффри побледнел, но не терял хладнокровия.
— Я не белый, — возразил он спокойно.
— Ха-ха! — весело загоготал Толстая Шея. — Вот здорово! Ты что же, настоящий мулат, а? Я их тоже ненавижу… Давай, проваливай!
Джеффри медленно прошел мимо него и нырнул под стойку. Он посмотрел на полукитаянку, но та деловито расставляла бутылки. А Толстая Шея все не унимался.
— Марджи, — заорал он, обращаясь к барменше, — разве я не говорил тебе, чтоб ты не смела обслуживать ни одного американского солдата? — Он повернулся к сидящим за столом: — Марджи думает, я из ума выжил. Она любит симпатичных белых. Лучше бы меня любила!
Джеффри миновал вращающуюся дверь, вышел на улицу и стал ждать Томми Сэнсама.
Р. Мэйз (Ямайка)
ЗАТЕМНЕНИЕ
Перевод с английского В. Рамзеса
В связи с войной в городе ввели частичное затемнение и уличных фонарей не зажигали; коттеджи за невысокой живой изгородью казались в полутьме чрезвычайно респектабельными.
На остановке ждала автобуса молодая женщина. Она была совершенно спокойна, несмотря на панические слухи о бандитских шайках, якобы выходящих на улицы с наступлением темноты и нападающих на одиноких женщин. Во-первых, она американка, а молодую американку не так-то легко напугать. Во-вторых, достаточно ей крикнуть, как обитатели этих респектабельных домов сейчас же придут ей на помощь.
На другой стороне улицы из мрака возникла крадущаяся тень. Тень медленно приближалась, но ничего, кроме легкого любопытства, американка не испытывала.
Это был рослый юноша в обычной рубашке и брюках, на ногах — парусиновые туфли. Ступал он в них бесшумно и шел чуть-чуть сутулясь, поэтому казалось, что он крадется. Беспокойный, голодный взгляд. Но главное, он черен! Все остальное не шло с этим обстоятельством ни в какое сравнение. У нее на родине ни один негр не рискнул бы вечером подойти к белой женщине. Во всем этом есть интригующий элемент новизны. Да, видимо, тропические острова Вест-Индии сулят иностранцу немало приключений.
— Не найдется ли у вас спичек, мадам? — спросил юноша.
Она только что закурила сигарету об окурок догоревшей — спичек у нее не было. Поверит ли он в это?
— К сожалению, у меня нет спичек.
Юноша посмотрел ей в лицо, недоуменно сморщил лоб и, поколебавшись секунду, сказал:
— Но вы же курите.
Крыть нечем. Давать ему прикурить от своей сигареты американке не хотелось. Может, и глупо, но в этом заключена какая-то интимность — так ей, во всяком случае, казалось. Она заколебалась под пристальным взглядом юноши. В этом взгляде были и гордость, и вызов, и даже насмешка.
— Вот, прикурите. — Она протянула ему свою зажженную сигарету.
Она думала, что юноша возьмет сигарету у нее из рук, но вместо этого он нагнулся к ней, едва не коснувшись ее. Потом выпрямился, глубоко затянулся и с удовольствием выпустил дым. Тут она разглядела, что во рту у него окурок.
— Спасибо, — вежливо сказал юноша и уже собирался уйти, когда американка как бы неосознанно швырнула свою только что начатую сигарету в канаву.
