— Ээ… гм… ну это не совсем телеграф, но неважно, — махнул рукой хирург. — Так вот. Бог придумал, как сделать так, чтобы всем было хорошо. Он вставил в свой комп загрузочный диск, убедился, что программа работает, а сам отправился дальше, покорять другие миры. То есть… как бы тебе понятнее… Скажем, на диске не указано, что я, Толик Ромашка, непременно должен закончить первый медицинский, затем должен жениться и развестись, а на пике своей карьеры оперировать раненых кентавров… Таких мелочей бог, конечно, не записывал, это допустимые отклонения. И про то, что мы будем преть в желудке гусеницы, он тоже не писал. Но он записал всю программу развития мира…
Гусеница дернулась и едва заметно пошла на снижение. На пару секунд, оглянувшись назад, Толик увидел в щели между тюками осколок неба и следующий за ними хвост каравана. Мохнатые дирижабли плыли по два в ряд, строго соблюдая дистанцию. Далеко на западе, там, где небо буйно фонтанировало всеми оттенками алого, плыли три настоящих воздушных шара. Даже можно было разглядеть крошечные огоньки горелок. Но вот гусеница закончила маневр, и дивное видение пропало…
— Постой, — остановила Марта. — Ты произнес много непонятных слов. Вот что я поняла. Ты и твой знакомый Милош считаете так: бог предписал мужчинам любить и оберегать женщин, женщинам надлежит рожать и любить детей, детям надлежит быть послушными и походить на родителей, так? И что нельзя воровать и лгать, и прелюбодействовать с чужими женами, и убивать… так придумал ваш бог? — Марта озорно подмигнула, наблюдая за растерянностью Толика.
— Но… ты права, ты абсолютно права! — встрепенулся Ромашка. — Как же ты верно все угадала! Бог оставил нам главное, а повседневность мы должны доделать сами. Это вроде как мелкие куски, которые он нам поручил. Могут убить меня или тебя, для основной задачи это не принципиально, понимаешь? Зато если все будут долго нарушать заповеди, включится… гм… такая всплывающая подпрограмма и будет нас мучить, укорять, разъедать… Вот так я думаю, домина. Дисковод попискивает себе, поколения чередуются, пандемии сменяются демографическими всплесками, на месте руин цветут новые цивилизации… Эээ, извини, я говорю много непонятных слов?
— Ты мечтатель. — Женщина-гроза печально отвернулась. — Ты в чем-то похож на моего Зорана. Он тоже мечтал.
— А хочешь правду? — разошелся вдруг Ромашка. — Если бы меня спросили, я бы сделал перезагрузку.
— Не понимаю. Пе-ре-за-гур?..
— Перезагрузка. — Толик забыл, что следует дышать ртом, и едва не задохнулся, втянув в ноздри желудочные ароматы гусеницы. — Кхе… ахх, уфф, пакость какая! Перезагрузка — это… В смысле, я бы начисто сменил на планете все религии. Или объявил одну для всех, чтобы не дрались.
— Это верно, — оживилась Марта. — Учение Креста мне тоже не нравится.
— Почему? А-а, наверное, из-за инквизиции? — ахнул Толик. — Из-за костров?
— На Великой степи нет инквизиторов, — возразила волчица. — А на Зеленой улыбке папа тоже запретил жечь ведьмаков. Дело не в кострах. Зоран мечтал, чтобы меня окунули в купель, он мечтал надеть мне на шею крест. Мать Зорана была поражена, когда увидела, что я не возражаю. Она едва не скакала от счастья! Отчего же мне возражать? Не знаю, поймешь ли ты меня, лекарь… Мне было немножко жаль старую домину Ивачич. Она прожила на свете столько лет и искренне считала, что бог вяжет чулки внутри ее фамильной иконы.
Я поехала с Зораном вместе в одно святое место… Это был монастырь Блаженной… забыла, как звали ее! Анна, или Ксандра? Неважно… Мы прогулялись по кладбищу, завернули в часовню этой святой. Горели сотни свечей, тоскливые молчаливые люди стояли в очереди. Они стояли, чтобы поцеловать грязный заляпанный лик и сунуть свернутую записку с просьбой между камней. Потом эти записки достает и сжигает служка, я сама видела. Косой слабоумный мальчик сгребает их в ведро и швыряет в печь… Я спросила Зорана, о чем пишут люди в этих обрывках. Я думала, они говорят со своей любимой святой о чем-то важном. Я думала, они, как Зоран, пишут о свободе для родины, о гордых балканских горах, о будущем детей. Но оказалось, они просят бога о сотне динаров, о том, чтобы разродилась коза, или чтобы не пьянствовал муж…
Мы не попали внутрь часовни. Меня там обругали за слишком светлое платье и слишком веселую улыбку. Тогда я много улыбалась, лекарь, тогда я носила светлое… Женщины в черном бродили вокруг часовни, касаясь ее руками, с мрачными, насупленными лицами. Зоран, сказала я, тут нет ни одного счастливого человека! Зачем мне господь, подле которого все несчастны, потому что никогда не сумеют искупить свою вину? Ивачич тогда обиделся на меня, но я была тверда, как гранит. Я сказала ему: на свете так много мест, где следует трижды что-то обходить, прикасаться, потереть или оставить записку… И совсем необязательно, что это святыни Креста. Но люди любых исповеданий трут, касаются, пишут и ходят вокруг. В стране Вед, в свейском Тралленберге, в Иерусалиме, в папской резиденции, в пагодах страны Бамбука… Тогда зачем очередь в часовню? Если тот, кто нам нужен, везде? Мать Зорана так и не поняла этого. Зато мне тогда спустилась на душу великая печаль. Я увидела, как слепы эти люди, и как они порой ненавидят все радостное…
— Ну да, вы же «Камасутру» изобрели. — Ромашка решил ловко сменить печальную тему. — А для правильных христиан это разврат.
— О боги! Ты говоришь о Кама-шатре, своде искусств, записанном в прошлом веке великим мастером полезных трактатов Ватсьяяной? Но Кама-шатра — это вовсе не наука разврата. Понаблюдай за собой, лекарь, ты тоже стремишься загнать квадратное в круг… Это трактат о желаниях и способах услаждения всех чувств человека, книга о шестидесяти четырех чату шашти и кала, владение которыми дает счастье, уважение и привязанности как женщин, так и мужчин… Среди прочего следует выделить пение, игру на струнных инструментах, танцы традиций, нанесение краски на тело, ранголи золой на полу…
Услышав возглас погонщика, Марта легко поднялась, выглянула в щель. Толик тоже высунулся. Встречным курсом прошел караван гусениц со штандартами ланкийского королевского двора. Шелковый путь внизу сузился, подпираемый изгибами пересохшей Ямуны. По галечным плесам бродили стада тощих коров, звездными россыпями засияли огоньки рыбачьих деревушек. Далеко справа по курсу колыхалось могучее зарево.
— Агра, старая столица, — сказала Марта.
— А еще? — вернулся в тему Толик. — Что еще в Кама-шатре?
— Еще многое. — Женщина-гроза задумалась. — Умение составлять букеты и рисунки хной, складывание мозаик, украшение спальни, плетение гирлянд, создание диковинных причесок, составление ароматов из редких цветов и трав, умение создавать новое в одежде, знание магических основ, приемы Кучумары по усилению храбрости… Это лишь малая часть. Когда меня девчонкой продали в Черную пагоду, нас начинали обучать Кама-шатре, но я не закончила обучения. Я сбежала на корабле с джайном, после меня выкрал пират Одноглазый Нгао, а у Нгао меня отбил Рахмани.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
