20 мая я писал: «Утром ходил на лыжах. Ветер, не стихавший всю последнюю неделю, опять сильно поломал лед во многих направлениях. Перебираться через полыньи нелегко – они забиты мелким битым льдом, а сверху запорошены снегом. Такой лед имеет очень обманчивый вид: глядя на него, думаешь, что под тобой крепкий лед, а воткнешь в него палку – и она сразу проваливается в воду».
Во время лыжных прогулок я не раз попадал на такой снег. Бывало, идешь и вдруг чувствуешь, что снег расступается под тобой, и тогда немалых трудов стоило вернуться поскорее назад, на крепкий лед.
5 июля поверхность льда и снега была приблизительно такой же, как и прежде. Я писал: «Только что вернулся с лыжной прогулки, предпринятой вместе со Свердрупом в южном направлении. Это первая прогулка после долгого перерыва. Лед изменился, но не к лучшему; лыжный путь хороший, крепкий, но торосы трудно проходимы, и во всех направлениях рассеяны трещины и бугры. По такому льду на санях недалеко уйдешь».
И все же движение по льду было до сих пор возможно; но вот снег стал таять, и препятствия возросли. 13 июня записано: «Лед с каждым днем делается все более рыхлым, и везде вокруг на льдинах образовались большие озера талой воды. Короче говоря – настоящая распутица; лыжи то и дело проваливаются в воду. Словом, путь ни к черту. Вряд ли далеко удалось бы уйти теперь за день, если пришлось бы пробираться на юг или на запад. Все выходы закрыты, а мы в цепях, в цепях!
Подчас меня прямо удивляет, что никто из наших молодцов не тревожится, – ведь нас уносит все дальше на север, дальше и дальше в неведомое. Ни у кого ни тени боязни. Все по-прежнему огорчаются, когда нас гонит к югу или слишком далеко к западу, и сияют от радости, когда дрейфуем прямо на север. Чем дальше, тем лучше!
А ведь ни один не закрывает глаза на грозящую нам смертельную опасность, случись одна из тех бед, которые пророчили почти все и каждый. Да, если корабль наш будет раздавлен льдами и пойдет ко дну, как «Жаннетта», прежде чем удастся спасти достаточно припасов для продолжения дрейфа на льдине, – мы вынуждены будем немедленно двинуться обратно к югу, и тогда вряд ли останутся какие-либо сомнения насчет того, что может нас ожидать. Экипажу «Жаннетты» пришлось плохо.
А ведь их корабль затонул на 77° северной широты. Нас же отделяет от ближайшей земли во много раз больше, чем двойное расстояние, не говоря уже о расстоянии до мест, обитаемых людьми. До мыса Челюскина теперь от нас больше 550 километров, а оттуда до населенной местности тоже еще порядочно. Но все дело в том, что «Фрам» не будет раздавлен; никто и не помышляет о возможности чего-либо подобного.
Мы – как гребец на каяке: он хорошо знает, что одного неверного взмаха весла достаточно, чтобы каяк опрокинулся и гребец отправился к праотцам; но тем не менее он спокойно плывет дальше, так как знает, что не сделает неверного взмаха. Положительно, это самый комфортабельный способ для полярной экспедиции; даже поездка по железной дороге не может быть более комфортабельной: там приходится менять вагоны. Однако некоторая перемена была бы для нас нелишней».
Попозже – в июле – поверхность льда испортилась еще больше: льдины были повсюду покрыты самой отвратительной слякотью из снежного месива, под которым стояла вода; среди ледяных бугров и торосов, перемежавшихся глубокими снежными сугробами, зачастую можно было провалиться по пояс, так как мягкий снег не держал даже лыжи. К концу июля, однако, по мере того как снег постепенно стаял, обнажилась твердая зернистая ледяная поверхность, и путь снова улучшился.
Зато на льдинах появились настоящие озера. Еще в начале июня (8-го и 9-го) такое озеро образовалось вокруг судна, и «Фрам» очутился среди воды. Чтобы сойти на лед, пришлось устроить мост. Некоторые из пресноводных озер тянулись на довольно значительные расстояния и были довольно глубоки. Одно из них, с правого борта, было настолько велико, что мы в середине июля катались по нему на парусной лодке.
Это было любимейшее развлечение по вечерам. Лодка имела полный офицерский состав: свой капитан, свой штурман и свой подштурман, но без единого матроса. Товарищи рады были превосходному случаю поупражняться в плавании под парусом. Остальные, оставаясь на «берегу», находили еще более забавным бомбардировать мореплавателей снежками и ледяшками.
В этом же озерке мы однажды решили попробовать, подымет ли которая-нибудь из наших лодок всех нас, тринадцать человек, сразу. Увидев, что мы все оставили судно и направляемся к озеру, собаки сперва с большим удивлением последовали за нами, не понимая, что означает этот необычный выход. Но потом, когда все сели в лодку и отчалили, псы разом забегали и завыли в диком отчаянии, предполагая, вероятно, что больше никогда нас не увидят. Некоторые из них пустились за нами вплавь, а двух хитрецов – Пана и Квик – осенила блестящая мысль пуститься галопом вокруг озера, чтобы перехватить нас по другую его сторону. Спустя несколько дней я с огорчением заметил, что озеро высохло. Проточив во льду отверстие, пресная вода ушла в море. Так пришел конец нашему развлечению.
Во время экскурсий в окрестностях «Фрама», кроме таких озер, во всех направлениях летом попадались и полыньи, но перебираться через них было легко, перепрыгивая в более узких местах или переплывая на льдинах с одного берега на другой. Большой ширины эти полыньи никогда не достигали, и, конечно, нечего было и думать провести по какой-нибудь из них «Фрам». Если бы даже это оказалось возможным, то особенного значения не могло иметь, так как ни одна полынья не имела большого протяжения, и мы не могли бы пройти по ней даже несколько кабельтовых[204] к северу.
Иной раз цвет неба указывал как будто на то, что неподалеку находятся большие пространства открытой воды, и действительно случалось видеть из наблюдательной бочки большие разводья на горизонте. Но все же они не могли быть настолько обширными, чтобы, пользуясь ими, можно было пройти на судне особенно далеко. Сангвиники наши, однако, возлагали на эти разводья большие надежды.
15 июня у меня в дневнике записано: «В различных направлениях виднеются полыньи, но ни одна из них не достигает значительной ширины или сколько-нибудь большого протяжения. Штурман, однако, не перестает уверять, что мы еще до осени найдем открытую воду и сможем пройти к северу. Мнение это, кажется, разделяется всем экипажем, за исключением Свердрупа. Откуда возьмется эта открытая вода, желал бы я знать. Вообще наша экспедиция, вероятно, первая преспокойно дрейфующая во льдах, а не тратящая время на поиски чистой воды и на охи и вздохи о том, чтобы лед вскрылся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
