«Но никто не боялся. Никто. Даже те, кто не успели…»
Что — не успели?
Стена летучего пламени колыхнулась перед ребятами и на миг закрыла их от зрителей. Яр вздрогнул. Мальчишки скомкали шеренги, смешались, но продолжали стрелять. Они быстро отходили к каменному выступу, по которому тянулась железная лестница. Яр понял, что это угол башни.
Опять полыхнул огонь…
Мальчишки стали по одному взбегать по ступенькам. За часто взлетающими крыльями огня их стало видно совсем плохо.
Потом Яр увидел зубчатый верх башни. Увидел как бы снизу, со двора. Ребята на башне уже не стреляли. Они отомкнули штыки и теперь били ими по стволам. Ударяли ритмично, враз — отбивали резкую мелодию какого-то марша. Среди них мелькнула жёлтая рубашка и жёлтые летучие волосы. «Денёк!..» Но огонь поднялся клубящимся валом, взвился к башенным зубцам и словно смахнул несколько мальчишек. Они взлетели, исчезли, и огонь на их месте скрутился на миг в спиральные языки.
«Как я могу на это смотреть?» — леденея внутри, подумал Яр. Но смотрел. И другие смотрели.
Магистр небрежно произнёс:
— Видите, никаких барабанщиков. Просто лихорадочный звон и шум перепуганных ребятишек.
— Однако вы боялись подойти, — глухо сказал Глеб.
— Да… Они случайно выбрали ритм из пяти тактов. Это нас задержало на время. Но это совсем не барабанщики из песни. Не правда ли, Глеб Сергеевич?
— Неправда! — звонко сказал Алька. — А вон тот! Он же с барабаном!
У обугленного зубца стоял темноволосый мальчишка и вскидывал руки с тонкими палочками.
— А, этот… Он же всего один, — отозвался Магистр. — Всего-навсего. Да и барабан у него не настоящий. Смотрите…
Мальчишка придвинулся. Будто оказался здесь, в комнате. И было странно, что не слышно ударов. Он бил грубо оструганными палочками не то в кожу, не то в клеёнку, туго натянутую на круглый походный котелок. На его грязной голубой рубашке мотался измочаленный аксельбант.
Глеб резко подался вперёд.
Полыхнул жёлтый огонь. Мальчик медленно повернул большеглазое тёмное лицо с закушенной губой. Взглянул на всех отчаянно и упрямо.
Глеб сдавленно сказал:
— Юрка…
ОСОБАЯ ЦЕЛЬ
1
Гелька и Янка шли из школы. Лениво брели и молчали.
Сентябрь кончался, но дни стояли по-прежнему тёплые. Было совсем безветренно. Пушистые семена белоцвета висели в воздухе неподвижно. На пустырях цвели мелкие городские ромашки, и над ними летали поздние бабочки. Солнце ещё грело сквозь рубашки плечи, но не сильно — словно осторожно трогало на прощанье тёплой ладошкой. У Гельки в такие дни было спокойное тихое настроение. Даже тревога за Юрку почти угасала, и казалось, что скоро всё объяснится и всё будет хорошо…
Гелька сказал:
— Пойдём к реке, Янка…
— Зачем? — Янка оторвался от своих мыслей. Что это были за мысли, Гелька не знал. Но, видимо, не такие спокойные, как Гелькины.
— Просто так, — сказал Гелька.
— Вода уже холодная… — Янка смотрел как-то озабоченно.
— Да не купаться же. Посидим на обрыве. Вон какой хороший денёк..
— Что? — Янка остановился. Не то испугался, не то сильно удивился. Или обиделся?
Гелька тоже испуганно остановился.
— С тобой что? Янка…
Янка сморщил лицо, тряхнул головой.
— Ты скажи… Ты что сейчас сказал?
Гелька ошеломлённо пробормотал:
— А что такого… Сказал: хороший денёк…
— Сейчас… — Янка опять поморщился. Уронил с плеча сумку, быстро сел на край каменного тротуара, обхватил колени, съёжил плечи — на них горбились мягкие погончики школьной рубашки.
Гелька торопливо сел рядом. Тихое настроение пропало, и опять пришла тревога — она стала такой привычной в дни августа и сентября. Гелька ничего не спросил. Он ждал, что скажет Янка.
Янка медленно посмотрел из-за поднятого плеча. Горько прошептал:
— Теперь ясно, почему она кружилась…
— Что?
— Голова… Помнишь, как я стал бояться высоты?
— Ну… не так уж ты боялся. Это хоть с кем бывает, — осторожно сказал Гелька. — Это случайно.
Янка уткнулся носом в колени. Сказал опять шёпотом :
— Не случайно… Это всегда так бывает перед тем, как начинаешь летать. Очень боишься высоты, и этот страх надо пересилить… Теперь-то я всё вспомнил.
— Янка…
— Гелька, я не Янка.
Гелька, не показывая испуга, сказал очень бережно:
— Пойдём домой потихонечку. Ты, наверно, немного заболел. Тогда вечером продрогли на свалке…
— Гелька, я правда не Янка…
— А кто?
— Меня звали знаешь как? Да-ни-ил. Данила, Данилка… Данька… Мама звала Денёк. Потом и все так звали…
— Ну, хорошо. Пойдём к маме…
— Да я не про эту маму. Той мамы нет… — тихо сказал Янка.
— Ну… смотри. Листик и Васька идут. Давай мы тебя домой проводим. А?
Янка быстро встал. Накинул на плечо белый ремень сумки. Отбросил назад волосы. И сделался какой-то непривычный: сразу подросший, строгий, незнакомый. Сказал негромко, но решительно:
— Лучше пойдём к тебе, Гелик. На крышу. Все вместе. Там никто не мешает, я про всё расскажу.
Они проговорили до вечера.
В сентябре сумерки приходят рано. Они зябкие, осенние. Но у нагретого кожуха энергосборника на крыше было тепло.
Над головами зажглись первые звёзды. Янка грустно сказал:
— Я с самого начала чувствовал, что Юрка уйдёт. И что я должен ему помочь. Это была особая цель. Думаете, я тогда случайно вагон с искоркой разогнал? Я понимал, что так надо. Только не знал, зачем…
Всё случилось раньше времени, потому что появился Глеб. Мы с ребятами не рассчитали… Ну, кто мог подумать, что в Старогорске неизвестно откуда появится какой-то Глеб? Из-за него всё и сорвалось…
— Может, всё-таки не сорвалось? — робко спросил Листик. Они с Васькой почти всё время молчали, но теперь Листик подал голос.
— Как же не сорвалось? — с беспощадной досадой сказал Янка. — Я должен был увести Юрку к отцу вот сейчас, в сентябре, когда всё вспомню… Отец просил хотя бы узнать про Юрку, весточку от него принести, а все ветерки решили: это не выход. Решили, что надо вытащить Юрку туда вот такого, пока он не вырос, рвануть его на сорок лет вперёд. Через все эти чёртовы пространства и временные поля, напролом… А я это дело провалил.
— Но ты же не виноват, — сказал Гелька.
— Какая разница, виноват я или нет? Юрка-то с отцом никогда не встретятся.
— А может, всё-таки встретятся? — робко проговорил Листик. — Может, Юрик отца сам найдёт?
Янка трахнул кулаком по энергосборнику и сказал почти со слезами:
— Ну как вы не понимаете? Он его н е н а ш ё л. Раз он был с нами во время восстания. Теперь-то я знаю, что Музыкант — это Юрка… А восстание было за сорок лет до того, как на Планете появился Яр…
— Да как это может быть? — беспомощно спросил Гелька. — Юрка ушёл от нас полтора месяца назад. А эскадер-«девятка» ещё не построен… Так не бывает.
Он говорил это уже не первый раз.
— Значит, бывает… — уныло ответил Янка. — Значит, о н и замкнули время в кольцо.
— Эти… которые клоуны? — прошептал Листик и придвинулся к Гельке.
— Ну да…
— А как это «в кольцо»? Мы ещё не проходили…
— Этого никто не проходил и никто не понимает, — со вздохом сказал Янка-Денёк. — Но они замкнули. Вот и пошла карусель.
— Янка… — Гелька морщился, будто решал головоломку. — Но если ты вернёшься… Когда ты вернёшься т у д а, ты же можешь встретить Яра и объяснить, что Юрка стал ветерком. Что он теперь в Пустом Городе. Они же смогут увидеться. Ну… хоть ненадолго…
— Да не вернусь я туда, — устало проговорил Янка. — Время-то в кольце. Меня принесёт к самому началу, и всё опять… Опять перестрелка Берегов, пароход тонет, на котором мама и я. Меня воздушной волной в воду… Потом лицей, восстание… Потом мы — ветерки, летаем, летаем столько лет. Наконец — поляна, Яр, я лечу сюда. Делаюсь совсем крошечный, живу в Приморске, потом здесь… И снова круг. И мне кажется, так было уже тысячу раз…
Прозвучало в тихом Янкином рассказе такое отчаяние, что Гелька передёрнул плечами и плотнее прижался к тёплому кожуху.
Листик недоумённо спросил:
— А зачем делаться крошечным? Нельзя разве сразу?
— Сразу… нет, нельзя, — вздохнул Янка. — Если ветерок хочет надолго превратиться в человека, он это может, но надо с самого начала. Будто бы только родился… Это совсем даже не плохо, я так и хотел. Хорошо ведь, когда ты снова настоящий и у тебя есть дом и родные… — Янка виновато улыбнулся. — Это называется «идти в подкидыши». Другие ветерки тоже так делают. Некоторые…
— А почему не все? — шёпотом спросил Гелька.
— Кое-кто не умеет. А многие боятся…
— Разве это опасно?
— Это не опасно… Ветеркам вообще ничего не опасно. Только в конце очень тяжело… Ну, когда приходит время улетать. Когда знаешь, что надо прощаться навсегда…
