Метнувшись в сторону, Аэйт влетел в растопыренные руки какого-то дюжего матроса. Его окатило крепким запахом табака и портянок. Он увидел мокрые губы и два железных зуба. На одном из толстых пальцев было наколото кольцо.
Аэйт резко присел, увильнув от этих лап и, петляя, побежал прочь от берега. Вокруг свистели и кричали. Два камня хлопнули его по спине.
Выскочив к виселице, он неожиданно столкнулся с неопрятным стариком, и тот, кривясь, с силой ткнул Аэйта в лицо палкой, на которую опирался. По скуле потекла кровь.
Третий камень, пущенный с завидной меткостью, ударил его по лбу, и Аэйт, теряя сознание, стал оседать на землю. Он увидел, как старик опять занес над ним палку.
Косматый Бьярни что-то выкрикивал, стоя на помосте. Глядя на него сквозь розовый туман, Аэйт выговорил немеющими губами:
— Я все равно убью тебя, Бьярни…
Фигура Бьярни расплывалась у него перед глазами. На Аэйта надвигалась темнота. Вместо озлобленных лиц и грязной портовой площади он снова видел черную равнину и мертвых птиц под голыми деревьями. Его били, забрасывали камнями и комьями глины, но он уже не чувствовал боли. Там, среди безмолвных фиолетовых теней, все было тихо.
Он узнал этот безотрадный пейзаж. Здесь ничего не изменилось с того дня, как он зарыл на берегу реки тело Вальхейма. И только не было горящего меча, вонзенного в землю. Одна лишь алая звезда вдруг проглянула между туч и озарила красноватым светом растрескавшуюся почву. От нее исходила сила, и Аэйт поднялся и пошел на тонкий луч.
В голове у него мутилось. Где же меч Гатала, где светлый клинок, в котором заключено Зло, ненавидящее само себя? Почему он не пришел, когда Аэйт позвал его?
Звезда торопила, не давала опомниться. Она вела его, не выпуская ни на миг, и когда он послушно шагнул ей навстречу, его мгновенно пронзила острая боль. И он закричал, но голоса своего не услышал, только увидел, как ярче вспыхнула между туч красная точка. Тогда Аэйт понял, что это всего лишь уголек, который разгорается под живым дыханием.
Но неведомая сила не позволяла остановиться. Она была беспощадна. Ей не было дела до того, что каждый шаг точно пронзал Аэйта раскаленным железом.
Порой ему чудилось, что он бежит по порту, петляет среди складов и завалов, среди нагромождений ящиков и куч с отбросами, скользит в лужах, несется через подворотни незнакомых домов, по дворам, путаясь в гирляндах сырого белья, все дальше, дальше, вниз, к заливу…
Но это ощущение исчезало, и он снова начинал думать, будто все еще лежит на площади, возле виселицы, и сейчас его забьют насмерть.
И когда алая звезда внезапно погасла между туч, боль, терзавшая Аэйта, ушла, и он даже не успел понять, была ли это смерть.
Осень наступила вдруг, за одну ночь, как по волшебству, словно в одно прекрасное утро поднялось вместе с туманом и растаяло короткое лето. Небо затянуло облаками, на опадающие листья сыпался слабый дождь.
В этот день Фарзой ждал своего врага, чтобы дать ему ответ. С раннего утра он стоял возле частокола. В притихшем поселке уже собиралась толпа, но никто не решался подходить к старому вождю. Ему казалось, что он стоит в одиночестве уже вечность. Потом — он не заметил, когда и как — рядом с ним очутилась Асантао. Втайне он был благодарен ей и злился на себя за это.
Они молчали. Между ними все уже было переговорено за те пять дней, что дал им на раздумья Эохайд. И теперь они просто стояли рядом — старый вождь со шрамом на лице и молодая женщина в длинном белом платье.
Потом Асантао сказала:
— Они идут.
Как и в прошлый раз, они шли втроем: Эохайд, Эоган и Фейнне. Но сегодня их сопровождали воины — хорошо вооруженные, сытые; ярко разрисованные щиты были в их руках; среди белых волос яркой медью горел шлем Эохайда.
Мела видел, как постарел Фарзой, каким изможденным и больным он выглядит.
«Я не хотел мстить», — повторил Мела про себя уже в который раз и тут же понял, что лжет самому себе.
Нет, он все же хотел отомстить. И весь ужас заключался в том, что ему это удалось.
Они остановились, когда расстояние между врагами сократилось до пяти шагов. Фарзой, не отрываясь, смотрел на прямые узкие губы Эохайда. Это была единственная часть лица, которую оставлял открытой медный шлем. Сейчас эти губы шевельнутся, и зазвучит спокойный, ненавистный голос.
Но, как и в прошлый раз, первым заговорил Эоган.
— Свет Хорса на твоем пути, Фарзой.
Фарзой стиснул зубы, не желая отвечать учтивостью на учтивость. Выждав несколько секунд, Эоган продолжал:
— Мы пришли за твоим ответом.
Фарзой хрипло проговорил:
— Мы согласны.
Эоган улыбнулся, но Фарзой не заметил этого. Он не сводил глаз с медного шлема.
— Это мудрое решение, — сказал кузнец.
Фарзой молчал, не двигаясь с места. Тогда кузнец мягко сказал ему:
— Позволь нам войти в поселок.
Неожиданно Фарзой вскинул голову и закричал, с лютой ненавистью пожирая глазами скрытое шлемом лицо Эохайда:
— Пусть он снимет шлем! Я хочу видеть его!
Эохайд помедлил мгновение, потом неторопливо снял шлем, выпрямился и тряхнул волосами.
Фарзой увидел широко расставленные глаза, острый нос, бледные веснушки на щеке. Лицо было молодое, грустное и очень знакомое. Оно словно возникло из давних, полузабытых воспоминаний.
Фарзой задохнулся. Сделал шаг назад. Схватился за горло.
— Арванд… — шепнул он. — Боги морского берега… Почему ты пришел? Ты так долго лежал в могиле… Я думал, ты простил меня…
Знакомые серые глаза слегка расширились, и негромкий голос произнес:
— Как ты назвал меня?
— Арванд…
— Мое имя Эохайд, — сказал Мела. — Тебе что-то чудится, старик.
Отстранив дрожащую руку Фарзоя, которая цеплялась за его плечо, Мела в сопровождении своих воинов вошел в родной поселок.
Возле медного котла на площади стояла Асантао. Ее волосы были заплетены в пятнадцать мелких косичек, каждая из которых заканчивалась связкой легких бубенцов. Длинное белое платье резко выделялось на фоне потемневшей меди котла. Поднимаясь на носках, она покачивалась из стороны в сторону, попеременно ударяя по котлу то одной рукой, то другой. Серебряные кольца на ее пальцах звенели о медь. Поселок был полон гула. Золотой Лось горел в вышине и, точно отвечая ему, светилась в сером небе пожелтевшая листва на макушке тонкой березки.
Толпа на площади собиралась все больше. Морасты старались не смешиваться с пришельцами.
Мела оказался словно на границе двух миров. Справа от него были худые лица, угасшие глаза, горько сжатые губы. Слева над яркими щитами мелькали улыбки. Эохайд обещал жестоко карать любое насилие, и никто из победителей не сомневался в том, что угрозу свою он выполнит. Но они были достаточно горды, чтобы и без всяких угроз и запретов спокойно стоять у главной святыни завоеванного поселка и не огрызаться в ответ на злой шепот побежденных.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
