Благодаря стараниям Умберто работа постепенно приобретала разумные формы. Беллинетти — к моему облегчению — все меньше времени проводил за письменным столом и все больше в кафе. Ко мне он относился с преувеличенной сердечностью — очевидно, пришел к выводу, что новая метла устала мести и пыль снова осядет в тех же углах. Я решил его не разочаровывать. Все шло гладко. В одной из своих еженедельных записок Фитч в шутливом тоне отметил растущую эффективность работы миланского отделения. Я почти пожалел о своем решении уволиться по завершении месяца.
На той неделе я написал Клэр и получил от нее ответ. Также я отправил письмо Холлету, попросив сообщить, если он услышит о вакантной должности в Англии, которая могла бы мне подойти. Помня о вскрытых конвертах, я предложил ему направить ответ на адрес Клэр.
Я нанес еженедельный церемониальный визит в консульство, чтобы узнать, нет ли новостей о моем паспорте, и в полицейский участок, чтобы поставить печать в виде на жительство. Чиновники в консульстве были, как всегда, милы и исполнены сочувствия. Полицейский у дверей управления приветствовал меня по имени. Мы обменялись мнениями о погоде. Вечера я проводил в кино или с Залесхоффом и Тамарой. В теплую погоду — то есть почти каждый день — мы гуляли в новом парке. В субботу мы с Залесхоффом смотрели довольно ожесточенный футбольный матч между командами Милана и Вероны. Гости выиграли, и судья серьезно пострадал от толпы. Через три дня я поехал в Рим.
Приглашение из Рима пришло в четверг после полудня. У одного из клиентов на заводе в пригороде Рима случился пожар. Огонь перекинулся со склада в цех с нашими S2, пять станков получили повреждения. Они были задействованы для выполнения государственного контракта, срыв которого не покрывался страховкой. От меня требовались немедленные рекомендации, скорейшая поставка необходимых запасных частей из Англии, а также вывод о возможности повысить производительность непострадавших станков и оценка нанесенного ущерба.
Беллинетти, как всегда, отсутствовал. Я сказал Умберто, куда еду, и вернулся в «Париж». Там уложил в чемодан все необходимое для ночевки в римском отеле, поужинал и сел на поезд до Рима.
Следующий день мне пришлось провести на развалинах сгоревшего цеха. Ущерб оказался большим, чем я ожидал, и несчастные клиенты, подписавшие контракт, который предусматривал штрафные санкции, совсем потеряли голову. В конечном итоге я составил длинную телеграмму Фитчу и получил от него ответ, подтверждающий отправку запасных частей. Директор завода расцеловал меня в обе щеки. Тем не менее закончил я очень поздно и так устал, что решил переночевать в Риме и вернуться в Милан на следующий день.
Поезд прибыл на центральный вокзал Милана около половины седьмого. Почти всю дорогу вагон был переполнен, теперь он начал пустеть. В проходе толпились пассажиры с багажом. Я стоял рядом со своим купе, нетерпеливо ожидая, пока освободится проход, — и вдруг увидел Залесхоффа.
Платформа была заполнена встречающими. Залесхофф стоял с краю, с беспокойством вглядываясь в выходящих пассажиров. Я наклонился к окну и помахал рукой. Наконец он меня заметил.
Залесхофф не стал махать мне в ответ. Он быстрым взглядом окинул платформу и стал пробиваться сквозь толпу к окну, у которого я стоял. Я хотел спросить, кого он встречает, но тут Залесхофф поднял голову. Выражение его лица меня встревожило.
— Что случилось?
— Возвращайтесь в свое купе и оставайтесь там.
В его голосе слышалась необычная настойчивость. Потом он отвел глаза и снова посмотрел на платформу.
— Что…
— Делайте, как вам говорят.
— Но поезд идет в Венецию.
— Не имеет значения. Возвращайтесь в купе и не высовывайтесь. Откройте чемодан и сделайте вид, что рассматриваете его содержимое. Через минуту я сяду в поезд. Когда тронемся, приду к вам.
Он не повышал голоса, однако говорил так убежденно, что я подчинился: в полной растерянности вернулся в купе и раскрыл чемодан. Краем глаза я все же заметил Залесхоффа, который через минуту появился в вагоне и прижался спиной к стеклянной двери купе. Он не шелохнулся до тех пор, пока поезд не тронулся. Затем достал платок и вытер лоб. Когда мы отъехали от вокзала, Залесхофф вошел в купе, закрыл за собой дверь и опустил шторки на окне.
Потом с улыбкой повернулся ко мне.
— Сегодня я встречал все поезда из Рима. Думаю, на меня обратили внимание.
— Что происходит, черт возьми? — спросил я.
— Садитесь, и я вам все расскажу.
— Что случилось?
Он достал сигареты и сел напротив меня.
— Стало горячо.
— То есть? — Я волновался и начал раздражаться.
— Вагас бежал в Белград — самолетом. Он едва унес ноги, потому что в семь часов был арестован ваш друг, коммендаторе Бернабо. Его ждали у дома, когда он возвращался со службы. Выдан ордер на ваш арест. Вчера вечером около восьми часов они вломились в ваш офис. Разумеется, ОВРА, а не обычная полиция. Перерыли буквально все. Думаю, Беллинетти был доволен. Единственная неприятность — они не знают, где вы, и следят за всеми тремя вокзалами. При выходе вас бы арестовали.
— Но из-за чего?
— Официальное обвинение — подкуп государственных чиновников. Разумеется, речь идет о Бернабо. Истинная же причина в том, что они узнали о ваших донесениях Вагасу.
Я с трудом сглотнул. Мне вдруг стало очень страшно.
— Кто?.. — пробормотал я.
— Все испортил один человек, о котором мы не подумали, — ваша подружка, мадам Вагас.
13
«У вас нет выбора»
Поезд набирал скорость. Залесхофф продолжал свой рассказ. Я ошеломленно слушал не перебивая.
— Мне это видится так. У мадам Вагас зуб на своего горячо любимого мужа. Доказательством тому может служить записка, которую она сунула вам в карман в тот вечер, когда вы были в опере. Помните? «Он убил Фернинга». Совершенно очевидно, мадам Вагас многое известно. Полагаю, даже больше, чем самому Вагасу. Есть только один способ, с помощью которого она могла выяснить, что Фернинга сбили умышленно. Думаю, люди из ОВРА, зная о том, что жена ненавидит генерала, убедили ее следить за ним. Мадам Вагас согласилась, но с оговорками. Она не сказала им, что на самом деле Вагас немецкий агент. Вероятно, женщина немного не в своем уме. О ее душевном состоянии вы сами можете судить по той записке. Ей было известно, что сам Вагас не убивал Фернинга. Однако она считала, что ответственность все равно несет он — по крайней мере моральную. Ненависть превратила моральную ответственность в непосредственную.
В моей памяти всплыли барочные портьеры в доме на Корсо ди Порта-Нуова, непристойные картины на стенах и бледный, изящный Риккардо в кроваво-красных шелковых штанах до колен, плавно скользящий по холлу. Пропитанный запахом ладана воздух. Я вспомнил внезапную вспышку ярости между мужем и женой. «Разговоры о смерти ее огорчают». На секунду мне показалось, что я понимаю мадам Вагас, читаю ее мысли и нахожу ее абсолютно разумной; потом это ощущение прошло. Я посмотрел на Залесхоффа.
— Вы сказали, Вагас сбежал?
— Да, сбежал. Я даже не уверен, что выписан ордер на его арест. Думаю, случилось вот что: мадам Вагас, выложив все ОВРА, не смогла устоять перед искушением и рассказала о своем поступке мужу. Убедившись, что итальянцы знают, что он немецкий агент, Вагас понял: пора уходить. Люди, которым он платил, до сих пор помогали избегать опасности, но надеяться на них он больше не мог. Невозможно все время откупаться. Рано или поздно столкнешься с людьми, которые не получили своей доли. Тогда вам конец. Вагас пустился в бега, как поступил бы всякий разумный человек. Ему здорово повезло, что представился такой шанс.
— Что вы имели в виду, когда сказали, что они знают о моих отчетах? Мадам Вагас вряд ли была в курсе.
— Ага, я как раз к этому подхожу. Вчера вечером, когда у вас шел обыск, мы с Тамарой сидели в моем офисе. С людьми из ОВРА был Беллинетти — вроде официального представителя. Второй парень ушел домой. Я знал, что вас нет, поскольку накануне вечером звонил вам в отель, чтобы пригласить на ужин, и мне сообщили о вашем отъезде. Как законопослушный гражданин, я поднялся наверх и спросил, что тут, черт возьми, за шум, и пригрозил вызвать полицию. Там было полно головорезов. Перед тем как меня выставили, я успел выяснить две вещи. Во-первых, Беллинетти понятия не имел, где вы, — что странно. А во-вторых, они узнали о письмах до востребования. Входя, я услышал, как один из них приказывал остальным искать переписку с человеком по фамилии Венезетти.
Я кое-что вспомнил.
— Вагас сказал жене, что встречается со мной вечером на шоссе. Она передавала мне привет.
— Точно! Вот вы его и получили. Видимо, чувство собственного достоинства не позволяло Вагасу подозревать жену.
