В личной жизни ему не повезло. В Галлиполи я его встретила уже в чине генерала. Когда он женился, я не знаю, но по приезде в Болгарию жена хотела его оставить и требовала развода. Он застрелил ее и себя. Так бесславно закончил свою жизнь этот легендарный боевой генерал. Остался, убитый горем, его престарелый отец — старорежимный генерал.
Приблизился конец 1918 года. Дела на фронте шли удачно. Белые войска продвигались на Москву, все радовались, что скоро будет конец Гражданской войне. Вавочка познакомилась с офицером-летчиком, и вскоре они сообщили мне радостную весть, что они жених и невеста. Я их поздравила, расцеловались. По этому случаю был устроен в нашей комнате вечер с ужином. Присутствовали несколько врачей и вновь назначенная старшая сестра. С другими сестрами у нас контакт был только по работе, так как они держались отдельно от нас и не пытались сблизиться. Большинство из них каким-то образом выбрались из Петрограда, и мы были для них «провинциалками». Они попали в лазарет одновременно с сестрой Романовой. Поэтому никто из них на наше торжество не был приглашен. За ужином было объявлено две помолвки — Вавина с летчиком (имя его забыла) и моя с доктором Мокиевским. Друзья принесли в подарок шампанское; нас поздравили, желали всех благ и кричали «горько!». Вечер прошел весело и непринужденно. Доктор Морозов, уже перешедший средний возраст, худой, всегда серьезный, неразговорчивый, с младшим персоналом надменный, вообще державшийся с достоинством, разошелся так, что пустился в пляс, очень мило острил, рассказывал смешные анекдоты и некоторое время был центром внимания, так что мы не узнавали нашего «буку» — доктора Морозова. Молодой доктор Гинце очень хорошо играл на рояле, и мы наслаждались прекрасной музыкой. Так незаметно пролетело время, и наступил час лазаретной тишины — девять вечера. Наши гости остались, и в разговорах и тишине мы провели еще несколько часов.
Через день жених Вавы с танкистами уехал на фронт. Вавочка была курсистка медицинского факультета Московского университета. Она была очень хорошенькая, глаза темно-серые, волосы в природных золотистых локонах, худенькая, роста среднего, стройная, с гордой осанкой, неторопливой походкой, всегда спокойная и невозмутимая, на все «выпады» отвечала спокойно, не повышая голоса. У нее в палате лежали два офицера, выздоравливающие после переломов ног. Они написали поэму на нас, «тройку», и на лазарет. О Ваве написали — «…Выступает, словно пава, наша сестра Вава…». О Лине я не запомнила, а обо мне — «…Рыцарь Мокий из укрепленного замка похитил принцессу Зиманду…» и много еще чего о жизни в лазарете. Поэма была длинная, события и характеры тонко подмечены, написана хорошо; кто ее читал, — всем нравилась. Но, к великому моему сожалению, она потерялась во время эвакуации из России и моей тяжелой болезни, а всю ее мне уже не вспомнить.
Как-то я обратила внимание на руки Вавы, они не согласовались с ее внешностью — слишком были красные. Я спросила, почему у нее такие руки, не отморозила ли она их? Она мне ответила, что работала в прачечной, следуя учению Л. Толстого, что все должны работать. Я ее спросила, не было ли ей противно стирать грязное белье неизвестных людей, не будучи опытной в этом деле? Она сказала, что стирала только скатерти из ресторана. «Но ведь ты отнимала, ради своей причуды, заработок у профессиональной прачки, для которой, может быть, это был кусок хлеба?» Она со мной согласилась, сказав, что это было в прошлом и она образумилась.
Лина внешностью была полная противоположность Вавочке. В меру полненькая для своих лет (она была старше нас с Вавой), небольшого роста, шатенка, глаза карие, круглолицая. Характер у нее тоже был спокойный, сама положительная. У нее был жених на фронте, дроздовец-офицер. В Екатеринодар он не приезжал, и мы с Вавой его не знали.
Время проходило в повседневной работе. Как-то в одно мое суточное дежурство прибыла вечером партия раненых пленных красноармейцев. Нужно было их переодеть в больничное белье, а их одежду сдать каптенармусу. Когда я начала одному помогать снимать нательную рубаху, то ощутила под пальцами что-то странное, как крупный песок. Я спросила фельдшера, который также переодевал раненого, что это такое, и попросила его посмотреть. Он сказал, что на внутренней стороне рубахи сплошные насекомые — вши. Меня это поразило, потому что я никогда такого не видела и не предполагала, что может быть что-нибудь подобное. Доктор распорядился все зараженные насекомыми вещи сжечь, а полы продезинфицировать, пока вши не расползлись. В то время тифом уже многие болели. Всех красноармейцев отправили в изолятор для прохождения карантина. Слава Богу, обошлось благополучно, и никто из нас, дежурных, не набрался насекомых.
В конце февраля пришло очень неприятное известие — танкист, друг жениха Вавы, попал в плен (с танком) к красным, и больше мы о нем ничего не могли узнать. Жених Вавы не давал о себе знать. Она, бедняжка, волновалась, но с виду была спокойна. Когда ее спрашивали любопытные, она отвечала: «Когда-нибудь да объявится, если жив!» А позже пришло известие, что он пропал без вести. Вава ничем не показала свое горе, переживала в себе, но очень изменилась и начала употреблять морфий. Стала очень нервной и уже иначе реагировала на «выпады». Такой она оставалась до Галлиполи, где мы с ней расстались, и, к сожалению, навсегда. Она уехала в Болгарию, а после выступления коммунистов переписка наша оборвалась, и я о ней больше не слышала.
Глава 4. НА МОСКВУ (1919)
Как-то вечером, после работы, в начале февраля 1919 года, доктор Мокиевский (теперь мы его звали Левушка) зашел к нам в комнату и сообщил новость: в Ростове формируется Кавказская Добровольческая армия. Начальник санитарной части профессор Ушинский, который знал доктора Мокиевского и ценил его, предложил принять должность помощника. Лев Степанович согласился перевестись, но не на должность помощника начальника Санитарной части, а врачом для поручений. Профессор Ушинский дал свое согласие. На совете нашей «тройки» было решено, что я поеду с Львом Степановичем в Ростов, а когда там устроюсь, тогда выпишем Ваву с Линой.
В апреле мы переехали в Ростов, и там мне удалось устроиться в 19-й Полевой запасный госпиталь в Нахичевани с прикомандированием к зубоврачебному кабинету при штабе Кавказской армии. Зубной врач Нина Афанасьевна Кошелева (из Москвы) приняла меня очень мило, радушно, и мы с ней скоро сдружились. Нина Афанасьевна была молодая, худенькая, роста небольшого, хорошенькая, но близорукая, что ей мешало, так как она не носила очки. Меня и ее поместили в отделении Отдела снабжения, где у нас с Левушкой был знакомый инженер-полковник — Дудышкин Александр Яковлевич, начальник Отдела снабжения. Он был наш большой друг и впоследствии, уже будучи в Югославии, крестил нашу дочь Ирину. Он был немолодой, старше доктора Мокиевского, имел дочь немного моложе меня и называл меня «доченька». Его семья еще находилась в Петрограде, и он надеялся, что все-таки они выберутся оттуда. Нам с Ниной Афанасьевной он много помогал и все, что мог, делал. Для нашего зубоврачебного кабинета было предоставлено помещение при зубоклинике. Служащие штаба помещались в отеле «Монтре». Нас составилась небольшая группа: жена бывшего дипломата, который теперь работал при штабе, мадам Доценко (из Киева), Нина Афанасьевна, я, Александр Яковлевич и инженер Месарош, помощник Дудышкина. Муж мадам Доценко и Лев Степанович приходили поздно, работая в канцелярии, а иногда бывали и в отъездах. Мадам Доценко была очень красивая женщина, с прядью седых волос над лбом, хотя и молодая — ей было не больше тридцати лет. Часто наша группа собиралась по вечерам после работы у мадам Доценко. Мы очень приятно проводили вечера за чашкой чаю. Разговаривали на злободневные темы. Дудышкин был хороший рассказчик и нам доставлял большое удовольствие, излагая с большим комизмом самые малозначащие события. К этому времени в Ростов отовсюду съехались артистические силы. Давали концерты, работали театры, выступали известные балетчики — Емельянова и Монахов, пел Вертинский, имела успех популярная в то время оперетта «Сильва». Ее напевы можно было слышать всегда и везде. Было много и других выступлений. Кафе и рестораны были по-прежнему полны, только на этот раз прибавились англичане в военной форме — члены Военной миссии, которая также находилась в Ростове. В питании не было недостатка, продавали все свободно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
