И смутная радость от телепатического общения с женщинами вскоре сменилась глухим раздражением на них, отбивших легкую работу в теплом помещении, где можно было спокойно заработать на «ларек».
Многие еще надеялись, что «пронесет Господь»: на вновь построенной территории женского лагеря возвели и один корпус «швейки», где поместили все машинки, которые нашлись на складе. Мастер работал без выходных, устанавливая оборудование.
Но это зависело от численности этапа в женскую колонию. А надежды, что пришлют меньше обещанного, не было никакой. Что положено, то и пришлют. Больше могли, меньше — вряд ли.
Приблатненные надеялись, правда, на «князя», который должен был блюсти их интересы, но и он вряд ли что мог сделать в такой ситуации.
Пархатый сумел влезть «без мыла» в душу Арика, друга и соплеменника «князя», и за свое будущее уже не беспокоился. Титул «блатного» уже никто не мог у него отнять, несмотря на прежнюю тесную дружбу с казненным Ступой.
Желая ублажить Арика и еще несколько блатных, прибывших вместе с ним этапом, Пархатый предложил устроить «групповуху» с профессиональным гомосексуалистом Семеном Кренделем из Одессы. Это был тот самый хрупкий юноша, которого в наказание за «грехи» отправили в мужскую колонию, по принципу — «и щуку бросили в реку». Свои профессиональные возможности он уже продемонстрировал на Горбане, когда надо было взять у него пробу спермы.
«Групповуху» Пархатый предложил устроить на «швейке», где была оборудована еще Полковником уютная комнатка отдыха для блатных авторитетов. Там было тихо и сухо.
Приготовления Пархатого не прошли мимо внимания мастера «швейки». Он прекрасно помнил предложение Дарзиньша сдать ему остаток свиты Ступы, но те затаились и боялись нос высунуть, пока гроза не пронесется, а то вслед за своим Ступой и они могли потерять головы.
А тут сам шел в сеть такой отборный блатняк вместе с правой рукой самого «князя». Дарзиньш обязан был это оценить и отправить мастера раньше времени с последней баржей в город, чтобы он смог спокойно досидеть оставшееся ему время и не попасть в надвигающуюся войну между двумя «хозяевами» зоны.
Мастер рванул на «вахту» и предупредил Васю, что вечером произойдет прощание братвы с приятным местом отдыха на зоне, где всегда можно было выпить, закусить, выкурить «косячок», «ширнуться» или трахнуть мальчика.
Вася обрадовался и обговорил с мастером подробно и точно, чтобы не было никаких разночтений и, соответственно, потом разногласий и оправданий.
Мастер обязан был, как только братва «кирнет», «ширнется» и начнет заниматься непотребством с Семеном Кренделем, валютчиком-гомосексуалистом из Одессы, открыть среднее окно «швейки», забранное решеткой, и уйти.
А Вася со своим «спецназом», как он называл в шутку отобранный им специальный отряд контролеров, должны были тут же «повязать» «лопухов», сданных «с потрохами» мастером и застигнутых на месте преступления.
Дальше было уже делом техники.
Утром, когда Вася выпускал Игоря Васильева из самодельного карцера, Игорь попытался было спросить Васю, не собирался ли тот выпустить его раньше времени, но как-то к слову не пришлось, а потом и тем более, времени на общение уже не оставалось.
Дарзиньш пробыл на зоне до позднего вечера, чтобы не «светиться» на камлании, а так он и не обязан был знать, чем там занимается с прибывшими родственниками его сожительница, для всех экономка и кухарка Ама.
Решив, что с рабочим временем накануне перебрал, Дарзиньш до обеда не собирался приходить в вверенное ему исправительно-трудовое учреждение. Тем более, что ласковая и покорная Ама так его ублажила, что он просто проспал до самого обеда.
Так что Игорь Васильев остался без традиционного «ленча», второго завтрака. Но после обжираловки с олениной и бараниной требовался небольшой перерыв, диета, хотя в столовой ИТУ торопились избавиться от забитых цыплят с какой-то мудреной болезнью. Но больные были цыплята или здоровые, сваренные в котле умелыми поварами, они все равно считались вкусной и здоровой пищей.
А потому особой надобности во втором завтраке и не было. Была надобность в человеческом общении. Поскольку Игорь ничего не помнил о соитии с Амой, то никаких угрызений совести он и не испытывал.
Он себя прекрасно чувствовал, ощущая такой прилив сил, которого и не помнил. Обычно он более десяти раз не подтягивался на косяке двери, пальцы рук уставали, но утром свободно подтянулся двадцать раз и, спрыгнув, недоуменно посмотрел на свои пальцы, которые даже не ныли от перенапряжения.
Встреченный им поутру со шваброй Котов, завистливо принюхавшись к запаху перегара изо рта Игоря, сказал странную фразу:
— Не будьте рабами неба, если вы хотите быть свободными на земле. — И добавил: — «Никакой религии! — такова моя религия…» Людвиг Фейербах.
Он гордо исчез за поворотом коридора, а Игорь подумал тоскливо:
«Кажется, уже все знают, что мы с Васей гуляли вчера на камлании».
Но Игоря утешило хотя бы то, что Котов никак не мог знать о предсказании Амы, которое в некоторой своей части полностью совпадало с его вещим сном.
Легкая тень налетела и затуманила сознание Игоря, оказавшись ложкой дегтя в бочке с медом его прекрасного самочувствия, и эту ложку дегтя вычерпать было пока невозможно.
После вчерашнего камлания совершенно не работалось. Дарзиньш до обеда так и не появился, Вася ходил в каком-то приподнятом и таинственном настроении, Игорь не мог и предположить, что Вася уже чувствовал себя охотником и находился в засаде, а на него гнали крупного зверя, которого он, к своей очевидной славе, обязательно подстрелит, и его карьера лишь упрочится. И у него не было ни малейшего сомнения в своей правоте, он не ощущал, что нарушает законодательство, которое предписывало предупреждать преступление, а не способствовать его свершению, чтобы потом поймать на месте преступления. В законопослушной стране опытный адвокат за пять минут доказал бы несостоятельность подобной тактики обвинения и добился бы оправдания подзащитных. Но это — в правопорядочной стране, а не в коммунистической, где делают одно, говорят другое, а думают, на самом-то деле, третье.
Игорь заметил посещение мастера, но принцип «моя хата с краю, я ничего не знаю» — свято им соблюдался, да и как бы он вмешался…
Семе Кренделю с детства очень нравились мужчины, и с этим он ничего не мог поделать, да и не хотел. Со временем он научился обслуживать мужчин так, что они оставались довольными, и, в свою очередь, так обслуживали Сему, что он тоже был на вершине счастья. И, когда его посадили за то, что нашли при нем валюту, полученную им от иностранного клиента, то главное всегда оставалось при нем: мужчины! Причем столько, что удовольствия у Семы было хоть отбавляй.
Когда Пархатый пригласил Сему на новеньких, возражения он не получил. Семе очень нравился Арик, и он сам подумывал, как бы к нему подвалить. А тут выходило как нельзя лучше: и удовольствие, и кое-какая мзда была обещана в виде гуманитарной помощи, Сема был ужасный сладкоежка, а тут ему сразу же пообещали целую плитку шоколада.
Гулять начали традиционно, с водочки, правда, под хорошую закуску, та же баночная китайская ветчина, что и у Дарзиньша. Затем солидно выкурили по «косячку» «травки» и уже сытые и довольные завершили гулянку мужеложством.
Мастер, спрятавшийся в укромном уголке «швейки», где он знал все ходы-выходы, не торопился давать сигнал к облаве. Он прекрасно знал, что нужны весомые доказательства соития, а так пока все могло обойтись неделей БУРа и все.
Потому он дождался, когда Сема Крендель стал обслуживать братву на высшем уровне.
И, только когда удовлетворенная братва стала вновь раскуривать второй «косячок» перед тем, как разбежаться по баракам, мастер открыл обусловленное окно на втором этаже «швейки», в то время как оргия происходила на первом этаже рядом с раскроечным участком «швейки».
Вася, дрожавший от нетерпения, со своими «орлами», вооруженными резиновыми дубинками и наручниками, бросился на «швейку».
Повязать расслабленных водкой, наркотиком и любовью парней было делом несложным. Они настолько были поражены появлению контролеров в своем, закутке для отдыха, что даже не пытались сопротивляться.
Вместе с братвой взяли и Сему Кренделя.
Вася, не откладывая дела в долгий ящик, принялся допрашивать Кренделя, потому что без его показаний и согласия сотрудничать дела не могло получиться, ничего бы не «выгорело».
— Слушай, Крендель! — сурово произнес Вася, когда конвоир оставил Сему и ушел. — Я знаю, что ты сейчас будешь делать!
Его легкий одесский акцент, прекрасно скопированный, вызвал у Кренделя радостное возбуждение.
— Я согласен, гражданин начальник!
Первое, что могло придти ему в голову, было то, что гражданин начальник хочет, чтобы и его обслужили по первому разряду.
