тщательно ухаживала за ними.
Рабинара не умела дружить с представительницами своего же пола. Она с презрением относилась к женщинам в отряде, к доброй и ласковой Изабелле. Она презирала её женственность и слабость. Сторонилась прекрасной Атанаис, словно её красота ослепляла шамширку. Рабинара была привязана только к младшему брату и только его любила. Все остальные были для неё досадной помехой, она не доверяла людям и даже своему дяде, которого так боялись и уважали все шамширцы. В штанах, в длинных сапогах, в удобной одежде и с любым видом оружия в руках Рабинара была принцессой воинов. Но каково ей в платье в образе хорошенькой слабой девушки? Марку хотелось проучить девчонку за её дикость.
— Пойдём со мной, — заявил он и потянул её в толпу.
— Куда ты меня тащишь?! — гаркнула Рабинара, упираясь. — Отпусти меня! Я пырну тебя ножом!
— Я же не на смерть веду тебя! — усмехнулся тот, чувствуя, как музыка позволяет ему наглеть. — Я веду тебя танцевать.
— Я никогда не буду танцевать с тобой, чужак!
— Почему?
— Я ненавижу танцы! И ты мне противен!
— Да ты просто не умеешь!
Его заявление так возмутило Рабинару, что она размахнулась, пытаясь его ударить, но Марк удержал её руку, и девушка бестолково ткнулась носом в его грудь.
— Я научу тебя, — тихо сказал он, глядя ей в глаза.
Слепая ярость сменилась смущением.
— Мне это не нужно… — буркнула та, опустив свои янтарные глаза.
Румянец делал её слишком похожей на обычную девушку. И даже очень миловидную.
— Это всем нужно. Для отдыха. И не смотри на меня так, будто я тебя убиваю. Подними голову, выпрями спину, ты же девушка! Ты должна лететь, а не нестись, как боевой бык!
— Это я бык?! Да как ты?…
— Помолчи уже. Говорить буду я. Возьми меня за руку и ничего не бойся. Танец сам подскажет тебе движения.
И они закружились.
Марк и представить не мог, что такая ловкая и быстрая девушка, как Рабинара, может быть такой скованной и неуклюжей. Ему с превеликим трудом удалось заставить её скользить, а не нервно подпрыгивать. И только под конец танца она смогла довериться ему, поднять голову и глядеть ему в глаза, а не под ноги.
— Теперь не страшно? — усмехнулся Марк, крепко держа её за руку.
— Я ничего не боюсь, — буркнула она, словно обиженный ребенок.
— Тогда улыбнись.
— Зачем? — опешила она.
— У тебя нет повода хмуриться.
— Но зачем мне улыбаться?
«Вот идиотка!» — раздражённо подумал он, закатив глаза, но вслух произнёс:
— Потому что ты не на охоте, ты не на службе у Сакрума сейчас. Ты танцуешь, развлекаешься вместе с людьми, которые не собираются на тебя нападать. Оглянись — они даже не обращают на тебя внимания. Они наслаждаются музыкой. Насладись и ты. Ты же любишь музыку.
— С чего ты взял? — подозрительно осведомилась Рабинара.
— Ты с удовольствием слушаешь, когда кто-то в отряде играет или поёт. Ты улыбаешься, когда кто-то танцует. Теперь и ты сможешь танцевать. Разве это не чудесно — не бояться музыки и движений, когда так хочется танцевать?.. Погляди сама, ты уже не задумываешься о том, как ставить ноги. Ещё пара уроков, и ты сможешь летать.
— Я не умею летать.
— Ещё скажи, что тебе не нужны крылья, — усмехнулся Марк.
Рабинара пристально поглядела на него и ответила:
— Их могут отрезать.
— Кто тебе отрежет крылья? Ты же самая ловкая на свете девушка. Крылья — это свобода. Разве ты не хочешь стать свободной?
— А что значит «стать свободной»? — Рабинара вновь кинула на него свой странный пристальный взор. — Перестать служить Сакруму?
— Для каждого своя свобода, — ответил Марк, тщательно подбирая слова, ибо Рабинара могла поддерживать этот разговор только для того, чтобы проверить его.
— Какая у тебя свобода, карнеоласец?
Марк опасался этого вопроса, но не посмел теряться под её напряженным взглядом проницательных янтарных глаз, и сказал:
— Я долго мечтал выбраться из клетки, Рабинара. И выбрался. Вот только выбираясь, потерял очень много. И теперь не знаю, смогу ли отыскать то, что потерял.
— Что ты потерял? — выдохнула она.
— Упав с того обрыва, я потерял всю свою жизнь, я умер. Вы подобрали меня и возродили. Но возродили к той жизни, которой я никогда не знал и не хотел. Теперь неизвестно, удастся ли мне вернуться. Но даже если я смогу вернуться, удастся ли мне жить той жизнью, которую я потерял?
Рабинара долго и молча глядела на него, затем опустила глаза. Марк не знал, поняла ли девушка его слова, или смысл их остался для неё загадкой.
— Я бы хотела поглядеть на тот мир, где ты жил… — вдруг произнесла она и, будто испугавшись своих слов, захлопнула рот и рыкнула: — Пусти меня!
— В чём дело? — удивился Марк. — Ты разозлилась на меня за свои же слова?
— Не гляди на меня так! — огрызнулась она.
— Хорошо, я вообще не стану глядеть на тебя, — раздражённо проговорил Марк, отворачиваясь. — А ты, оставаясь все такой же дикой, грубой и нетерпимой, никогда не найдёшь того, кто искренне привязался бы к тебе.
— Мне никто не нужен! — гневно воскликнула она, топнув ногой, из миловидной барышни превратившись в хорошо знакомую Марку грубую кровожадную фурию.
— Прости, что заподозрил в тебе человечность, — сказал он и, не слушая её дальнейших излияний, разочарованный и оставивший надежду сделать из неё более нежное существо, Марк намеревался вернуться в паб, но его окликнул чей-то голосок.
Изабелла с красиво убранными волосами в красивом платье подбежала к нему. Неподалеку стояла её мать, Далия, с недовольно сложенными на груди руками.
— Саргон! — выдохнула Изабелла с очаровательным акцентом.
— Амберра эфтель! — поприветствовал её Марк на местном наречии с улыбкой. — Миада дэ аллегрина!
Изабелла, услышав, что он рад видеть её, просияла и ответила тем же. С тех пор, как он спас её от Валефора, она улыбалась ему всегда и смущенно опускала
