В его темном царстве их разделяла пропасть, хотя они и доносились почти с одного и того же места и даже как будто исходили из одного и того же источника. Но один голос принадлежал Аничке, а другой - Яничке. Он уже никогда не спутает их.
Наконец наступила минута, которую дети ждали с таким нетерпением. Они могут идти!
Пусть Ян померится силами с ними, - думает пани Бедржишка. - Пусть подерутся немного! Пусть его разокт другой хлопнут - три девочки на одного, но и разберутся между собой пусть тоже сами! Быть с ними, слушать их, охранять Еника - нет, это было бы свыше ее сил! Это было бы только мукой для нее и для него!..
- Почему ты не хотел прийти к нам? - спросила мальчика с упреком Гана, когда дети остались одни. - Я уже была у тебя, теперь ты должен был прийти к нам...
- Для меня это было бы трудно, пойми же наконец! Здесь я все знаю, понимаешь? Здесь я не заблужусь!
- У нас ты тоже не разбил бы себе нос,-начала Яничка, средняя из тройни. Все три девочки были на одно лицо - Яничка отличалась от сестер только тем, что ее любопытный носик был усыпан мелкими веснушками и что она ужасно любила смеяться. Ян установил еще за столом, что голосок с этим оттенком называли Яничкой.
Яна рассмеялась, увидя апельсиновое деревце, стоявшее в углу комнаты. Она не заметила круглые, уже золотившиеся плоды, которыми оно было увешано. Ее рассмешила трубочка с кремом, по странному капризу случая оказавшаяся в цветочном горшке; она торчала там, как бы вырастая из земли. Наверное, в этом был виноват Еник, его слепота, а мама не может усмотреть за всем...
- Чему ты смеешься, Яничка? - спросил он.
- Там растет трубочка! - хохотала она. И вдруг обернулась к нему: - А откуда ты знаешь, что я Яничка? Я не Яничка! Я же Аня!
- Я узнаю тебя по голосу, - самодовольно улыбнулся Ян. - И, даже если бы здесь щебетала вся школа, я моментально узнал бы твой голос, Япичка...
Яна кивнула Ане и начала быстро шептать ей в сторонке:
- Стань на мое место! Изображай меня, а я буду изображать тебя. Посмотрим, узнает ли он...
- Я не хочу, - запротестовала Аня. - Иди сама...
Аня немного побаивалась Яна. В каком-то радостном изумлении она смотрела на все кругом широко раскрытыми глазами. Все в этом доме казалось ей странным и необыкновенным. И удивленное выражение ее прекрасных голубых глаз не было только кажущимся. Аня и в самом деле постоянно всему удивлялась. Вещи, с которыми она встречалась первый раз в жизни, неизменно приводили ее в неописуемый восторг; она очень любила поражаться чем-нибудь и в восклицание "о-о-о-о-й!" вкладывала всю гамму удивления, произнося его нараспев. Отец однажды назвал ее "наше голубое удивление", и с той поры очень многие ее так называли. Во всем остальном Аня походила на сестер, и, если бы она когда-нибудь перестала "удивляться", ее нельзя было бы отличить от них.
- О чем там шепчутся Яна с Аней?! - спросил вдруг Ян. Он назвал обеих девочек по именам, чтобы доказать, что не путает их. Яну доставляло удовольствие говорить о том, что он улавливал на слух; создавалось впечатление, что он видит. Он всегда радовался, когда другие не могли этого понять.
- Откуда ты знаешь, что мы с Аней шепчемся? - спросила Яна.
- Я даже знаю, о чем вы шепчетесь!
- Ну, о чем?
- Тебе хотелось, чтобы я вас перепутал. Чтобы я подумал, что Аня - это Яна. Да или нет?
Изумление Ани передалось и Яне. Только на лице Ганички было как будто написано: теперь я уже ничему не удивляюсь. И с гордым видом старой знакомой, которая тут уже все знает, она стала объяснять, как взрослая:
- Ты не поверила бы, Яна, но он даже различает цвета, клянусь в этом всеми знаками Зодиака.
(Это выражение она подхватила у отца.) Она хотела рассказать историю с белыми и красными пионами, но, вспомнив о красном, ничего не сказала...
- Так давайте играть в краски, - предложила Яна.
Еник, как ни странно, согласился.
- Вот что, - стал он выспрашивать девочек, делая вид, что экзаменует их.- Кто из вас скажет мне, как выглядит белый цвет?
Подумав немного, Гана ответила: - Белый - как бумага. Белый - как снег.
Яна добавила: - Белый - как молоко. Белый - как пена.
- А у меня белый фартучек, - воскликнула Аня удивленно и начала тут же снимать его, как будто хотела отдать свой фартучек Яну. Ян развеселился:
- Ну вот, теперь вы мне объяснили. Теперь вы мне открыли глаза! Чего ни один учитель на свете не мог сделать, чего не в состоянии была бы сделать даже вся Академия... впрочем, ладно. Это я только так...
Сестры не поняли ни одного словечка из того, что он говорил.
- Ты тоже играешь на рояле? - спросила Ганичка и подошла к инструменту.
- Сыграй лучше ты что-нибудь!-попросил он.
- Ну, хорошо!
Она уселась за рояль и стала в терциях выстукивать известную детскую песенку. А Аня, заслышав знакомую мелодию, вдруг запела голоском, тоненьким и ровным, кaк ее косички:
Когда на небе погаснет луна .
И взойдет утренняя заря,
Я спущусь с тобой в "Наутилусе"
На самое дно морское.
Я увижу подводные сады,
Где цветут чудесные живые цветы,
Рыбы плавают с фонариками на носу
И сами светят себе в глубину...
- У тебя хороший голос, - одобрительно заметил Ян.
Обрадованная его похвалой, Аня запела "Колыбельную":
Прежде чем ты закроешь, мой сынок,
Розовые лепестки своих век,
Взгляни последний разок
Из окошечка на луну!
Наш папа там ходит
По морям из песка и лавы,
В кратере Криштофа Бернарда
Для воздушного корабля ангар будет строить.
- Ну, а дальше? - спросил Ян, когда Аня умолкла.
- Дальше я не знаю, - заявила певица.
- Тогда слушай! - сказал он. - Я спою конец.
Ян сел к роялю, положил руки на клавиатуру и стал сам себе аккомпанировать. Его голос звучал, совсем как у взрослого, словно он уже выходил из детского возраста:
Серп луны, ты растешь потихоньку,
Все кругом так ясно и просто,
Ты увеличиваешься на небе,
А у нас растет любовь к папе.
И, прежде чем луна снова начнет убывать,
Прежде чем она совсем исчезнет,
Пусть наш папа с Луны поскорее
Живой и здоровый вернется к маме.
Три сестрицы в одинаковых фартучках сидели на диване рядком и, затаив дыхание, с умилением слушали.
- Ну что? - обратился к ним Ян, кончив играть и петь. - Ведь так?
И, не дождавшись ответа, он снова повернулся к роялю и заиграл легкий менуэт Моцарта.
Сестер удивляло, что, играя, он не смотрит ни вниз, ни перед собой, а глядит вверх, на потолок. Словно он играл кому-то, кто находился над ним, словно слушатели парили над его головой. Лицо его выражало при этом блаженство и какую-то отрешенность. Только изредка, не прерывая игры, он обращался к девочкам и говорил:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
