Рашер тем временем поднимался по служебной лестнице. В конце 1942 года за заслуги ему было вручено эсэсовское кольцо с «мертвой головой». В 1944 года он рассчитывал на крест за боевые заслуги, который был введен в СС в сентябре 1943 года.
Между тем в доме Рашеров справляли новое «рождение». Третий ребенок, опять же сын (Гиммлер любил семьи, где были мальчики), был записан 25 ноября 1942 года в отделе регистрации актов гражданского состояния как Дитер Герхардт. На самом деле его звали Кнабе Уто и родился он в семье бедной швеи. Гиммлер, узнав о появлении у его изобретательного врача третьего ребенка, был настолько восхищен, что передал фото трех детей Рашера шефу главного управления СС, чтобы тот опубликовал ее во внутренних эсэсовских изданиях. И тут Рашер решил замести следы.
В середине декабря 1943 года пропала кузина Нини Диль, которая не только страдала от неверно назначенного Рашером комплекса лечения, но и была замешана во всех трех похищениях. Ее тело было обнаружено лишь в апреле 1944 года. До сих пор не ясно, что с ней произошло. То ли супруги Рашер решили избавиться от нежелательной свидетельницы, которая слишком много знала, то ли она сама покончила с собой, не вынеся тяжкого заболевания, как это предположили тогда в мюнхенской полиции. Так или иначе, но смерть Юлии Мушер стала косвенной причиной окончания «эры Рашера» (так называли этот период в Дахау). Даже лишившись помощницы, Нини Диль не отказалась от мысли совершить четвертое похищение. Она начала знакомиться с матерями, которые родили детей 13 февраля 1944 года (среди них была даже холостая цыганка). Почему-то ее выбор пал на фрау Тайсс, которая сразу после пропажи ребенка заявила об этом полиции. Увидев объявления в газетах, Нини впала в панику– впервые ее план дал трещину. Она подкинула Раймонда Тайсса, так звали похищенного ребенка, в больницу, решив проработать вариант с цыганенком. Но тут в дело вмешалась полиция.
Позже во время следствия было установлено, что Нини похитила не четырех, а восьмерых детей! В мае 1944 года в мюнхенской тюрьме вслед за своим мужем оказалась и сама Нини. Даже здесь она не теряла надежду: она смогла заманить к себе в камеру санитарку, где напала на нее, пытаясь бежать. 20 ноября было принято решение препроводить ее в концентрационный лагерь Равенсбрюк. На транспорте, следовавшем в лагерь, разыгралась новая сцена. Закованная Нини Рашер представилась фрау Дёрфлер, заявив, что якобы Рашер поменялась в Мюнхене с ней одеждой, а сама бежала на свободу. Но трюк не сработал, и она была доставлена в Равенсбрюк, где ее поместили в отдельную камеру. Тут она разыграла новый спектакль. «Жизнь больше ничего не значит. Прошу Вас не оставлять моего мужа, который ни в чем не виноват», – начеркала она на клочке бумаге, адресованном перед ее «самоубийством» лично Гиммлеру. «Позвольте ему заниматься наукой. Виноватая, я покидаю жизнь. Я умоляю Вас позаботиться о Петере. Я больше не смогу увидеть моих любимых детишек! Мне очень трудно уходить из жизни, так как я люблю своего мужа и детей». Все эти сентиментальные строки предназначались только для того, чтобы рейхсфюрер обеспечил ей особые условия пребывания в концлагере. Гиммлер в ответ распорядился обходиться с ней «корректно», не дав никаких привилегий за исключением того, что она могла читать и работать швеей; она могла не носить робу заключенной и не брить волосы наголо. И никто, кроме самого коменданта лагеря, не знал, кто эта заключенная. Несколько месяцев Гиммлер решал, что сделать с супругами. Их дети были направлены в один из филиалов «Лебенсборна». В начале 1945 года он подписал Нини Диль смертный приговор – она закончила свои дни на виселице.
Зигмунду Рашеру повезло не намного больше. Несмотря на то, что он никогда не принимал активного участия в похищении детей, Гиммлер решил держать его под арестом в мюнхенских казармах СС. В конце февраля 1945 года он оказался в Бухенвальде, где был посажен в подвальную камеру вместе с английским капитаном Пейном Бестом. Последний был в курсе многих эсэсовских дел, в том числе знал подробности проведения экспериментов над людьми. Он предложил Рашеру бежать, а результаты его экспериментов опубликовать в швейцарской прессе, что могло стать своего рода индульгенцией для доктора-садиста. Гиммлер, предчувствовавший бесславный конец войны, очень опасался чересчур много знавшего Рашера. Но он пока не решался ликвидировать ненужных свидетелей. Было решено перевести их на юг. 3 апреля Рашер и еще несколько особых заключенных были эвакуированы на юг страны. По пути следования Рашер пытался развлекать своих спутников практическими медицинскими советами. Неурядицы войны привели эвакуационную команду на старое «место работы» Рашера в лагерь Дахау. 17 апреля их разместили в специальных бараках, с отдельными камерами. 26 апреля, за несколько дней до окончания войны, хауптштурмфюрер Бонгартц принял решение ликвидировать всех «особых заключенных». По иронии судьбы Рашер погиб там, где обрекал на мучительную смерть сотни людей.
Была ли подобная история типичной для эсэсовских чинов? Надо заметить, что Рашер представлял особый тип эсэсовца, к которому принадлежала дюжина жесточайших офицеров «черного корпуса», взять хотя бы коменданта Бухенвальда Коха. Нини Диль-Рашер была тоже характерным типом эсэсовских женщин, к которым относились жена коменданта Коха и санитарка из Освенцима Ирма Грезе. Этот случай представлял скорее интерес для психологов, нежели историков. У всех них была одна общая черта: презрение к традиционным нормам морали и ощущение себя эсэсовской элитой – все это приводило к развитию в них криминальных наклонностей, а имеющиеся возможности и фактическая неподконтрольность превратили их в омерзительных преступников. Почему Гиммлер решил ликвидировать супругов Рашеров? Потому, что они нарушили строгий кодекс «черного ордена» или потому, что видел в них опасных свидетелей?
На эти вопросы нельзя ответить однозначно. Известно, что оба супруга рано разочаровались в жизни, а потому использовали свое положение в Дахау, чтобы играть чужими жизнями. Фрау Рашер считала, что все, с кем она вступала в контакт, должны были ей подчиниться. Это относилось и к ее мужу, и к заключенным, которых она использовала в качестве уборщиков и ассистентов. Во время следствия было установлено, что она давала заключенным далеко идущие намеки на то, что она «могла бы взять их под свое покровительство». Рашер же, являясь по своей сути нигилистом, устроил заключенным настоящий ад. В нем, как почти во всех эсэсовцах, извращенным образом переплелись жажда знаний и понимание неизбежности смерти. В любой деятельности он проявлял себя как садист: не важно, шла речь об исследовании рака, хирургии или опытах по заморозке– главным для него была власть над жизнью других.
