Летчиков бросили в тюрьму по разным камерам. Начались бесконечные допросы. Но недели через две, сопоставляя вопросы коменданта, Капрэлян понял, что никто из экипажа не проговорился, не отошел от условленной версии, что полет их был предпринят исключительно для сбрасывания листовок.
На вопросы военного характера сам Капрэлян отвечать сразу же категорически отказался. Относительно экипажа заявил, что люди они гражданские, летавшие на линиях воздушных сообщений, мобилизованные в начале войны и потому ни в какие военные секреты не посвященные.
Так же, очевидно, отвечали и другие. За три недели коменданту это надоело, и он предписал выслать их в концлагерь на Темводе.
Дистрофия в этом концлагере съедала человека физически. Но пуще голода была неизвестность: как там, на Родине, есть ли еще надежда?
Апатия умерщвляла в узниках дух сопротивления, веру в победу своего народа. Впадая в отчаяние, многие искали себе смерти, сходили с ума.
В этой обстановке не потерять себя могли лишь люди исключительной духовной силы. Среди таких оказался и Капрэлян.
Мало того, что сам Рафаил держался стойко, он бодростью и верой своей делился с теми, кто был рядом в бараке. Здесь и проявились незаурядные способности Капрэляна объединять вокруг себя людей, уменье согревать их сердца.
Однажды Рафаил сказал своим соседям по бараку:
— Друзья, дух сопротивления крепнет не от лишней корки хлеба… Люди истомились здесь по нравственной поддержке. Правдивое, ободряющее человеческое слово необходимо им, как ковш студеной родниковой воды страдающим от жажды в пустыне.
— Слова все… Что ты предлагаешь?
— А вот что: давайте создадим "живую газету".
— Как это?
Капрэлян взглянул на нары… Он увидел, как в усталых, потухших глазах вспыхнули искорки любопытства.
— Как?.. Подберем толковых редакторов, чтецов, кто звучно говорит, умеет прочесть стихи…
— Так-то оно так… А где брать информацию?
— По крохам собирать! Когда бываем на работах в городе — из разговоров с населением. Кое-кто из жителей слушает радио — можно будет добывать даже сводки Совинформбюро…
Посыпались предложения:
— Не забудьте о событиях в мире… Как там насчет второго фронта?
— К черту второй фронт!.. Трепотня одна…
— Побольше раздел лагерной жизни.
— Ага! Происшествия всякие… Кому как удалось бежать!
— В порядке обмена опытом, что ли?
— А как же. Это дело…
— Еще, чтоб едко, озорно подавался материал. Надо расшевелить людей.
Капрэлян улыбнулся:
— Увидите, как расшевелим — затанцуют!
— Раф, предлагаю тебя в редколлегию главным, а ты подбирай кого надо. Как, братва?
— Факт, Капрэляна главным!
— Ладно, идет, — согласился он и тут же обернулся настороженно: — Стоп, тишина… Охранник на подходе! — И уже совсем тихо добавил:
— Итак, первый номер выйдет через неделю.
"Живая" газета успешно работала несколько месяцев, до первого их побега. А о побеге задумались сразу же. Но долгое время возможностей для этого не было. Только в июне, когда их отправили эшелоном в Германию, Рафаилу с группой товарищей удалось на ходу поезда выпрыгнуть из окошка товарного вагона. Дело было ночью, оконце, как известно, под самой крышей, и, чтобы не разбиться насмерть, бросаясь во тьму, приходилось приспускаться по жгуту из связанных портянок.
Увы!.. Утро застало их в поле. Под наблюдением немцев там велись полевые работы. Беглецов поймали и вернули в концлагерь. Заточили в карцер. Пришлось испытать и психологическую обработку, побывав в камере смертников. В карцере Капрэлян потерял треть своего веса — 23 килограмма и уже всерьез подумывал, что, если теперь и представится случай, вряд ли он им воспользуется — сил не хватит убежать. Но когда летчика выпустили из карцера, друзья, отрывая крохи от своего жалкого пайка, подкрепили его, как могли.
И вот снова их вывели из концлагеря, построили в длиннющую колонну и повели к железной дороге. Шагая, Капрэлян видел перед собой спины товарищей с намалеванными несмываемой краской буквами «S»: "Строжайший режим!"
Рафаил смотрел на июльские — розовые с синей поволокой — облака, на призывное до боли в сердце небо, и наплыло нестерпимое желание спеть песню.
— Какую? — спросил сосед.
— Да хоть бы эту… "Смело, товарищи, в ногу!.."Ее знают все.
— Давай.
Они запели. Негромко сперва, нащупывая тональность, как зыбкую почву под ногами. Песню подхватили спереди и сзади, голоса становились все громче, и песня покатилась по колонне.
Охранники не поняли сперва, о чем они поют. Маршевый ритм песни заставил и немцев чеканить шаг. Это продолжалось, пока люди, стоявшие у заборов, не стали выкрикивать слова явного сочувствия. Тогда офицер, обозлившись, приказал прекратить пение.
Потом они шли вдоль эшелона. Вагоны в нем оказались бельгийские, и это радовало — стенки в них из тонких досок. Но каждый вагон имел тормозную площадку, и на них стояли автоматчики.
Что касается надписей на дверях, они не произвели на военнопленных впечатления: тогда еще мало кто знал смысл слова «Майданек».
Распределив по группам, их заставили раздеться догола и в пяти метрах перед строем сложить свои пожитки. Прикрываясь руками, униженные, уродливые в своей страшной худобе, они мрачно глядели, как охранники роются в их одежде, прощупывая каждую складку. Казалось, тут не утаиться и булавке. Но вот Рафаил увидел, как солдат, приподняв белье его соседа, заметил под ним сложенный вчетверо кусок газеты. Видно, борясь с собой: "Поднять — не поднять?", немец медлил. Спину летчика перетряхнул нервический холодок: "Ну, держись, сейчас начнется!" Немец, однако, метнул взгляд по сторонам, и, заметив, что рядом своих нет, бросил на газету белье и равнодушно отошел.
"Вот те на! — прошептал Капрэлян. — Неужели и среди этих есть нам сочувствующие?!"
Сосед вместо ответа тяжело перевел дух. Под газетой у него был самодельный нож.
Когда поезд тронулся, Капрэляна избрали старшим по вагону, куда поместили одних летчиков. Первым его распоряжением было распределиться по пятеркам по принципу: кто кого лучше знает. И, в общем, быть осторожней, никакой болтовни о побегах не затевать.
На рассвете вторых суток пути, лишь только поезд остановился на большой станции, в вагонах услышали явный переполох среди охраны. Судя по крикам, яростной брани и беготне солдат вдоль вагонов, произошло что-то из ряда вон выходящее. Все затворники притиснулись к дощатым стенам вагона и старались уловить, в чем дело.
Но постепенно крики и топот ног стали замирать в отдалении.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
