Она до сих пор терзается угрызениями совести, о чем со всей очевидностью свидетельствуют ночные кошмары, постоянно одолевающие ее, а значит, заслуживает снисхождения. Так рассуждала я, завороженная сонным взглядом Эмили; но потом в мгновение ока чары рассеялись.
— Да, кстати, — вдруг промолвила она небрежно-властным тоном, — доктор Мэнли посоветовал мне уехать из Англии до конца зимы. Он полагает, перемена климата пойдет мне на пользу. Я займусь приготовлениями к отъезду сразу по нашем возвращении в Эвенвуд. Пожалуйста, позвоните, чтобы подали чаю. У меня во рту пересохло.
Не промолвив боле ни слова, она взяла журнал, раскрыла и принялась читать.
Я чуть не лишилась дара речи от неожиданности.
— Уехать из Англии? На какой срок?
Эмили подняла на меня глаза и сняла очки.
— Полагаю, это мне решать.
— Вы сейчас говорите со мной как с подругой или как с платной компаньонкой? — спросила я по возможности спокойно.
Ответ последовал незамедлительно.
— Вы забываетесь, Алиса, — резко произнесла она, посуровев лицом. — Наша дружба здесь ни при чем. Я намерена внять совету доктора Мэнли, вот и весь разговор.
Я поняла, что протестовать не имеет смысла. Она не сочла нужным посоветоваться со мной, но приняла решение, руководствуясь единственно своими желаниями, — снова как моя госпожа, а не как настоящая подруга, какой хотела казаться. Так вот, значит, что такое дружеское равноправие в ее понимании.
Господи, какая же я легковерная дурочка! Ведь мадам предупреждала, чтобы я не рассчитывала на неизменную благосклонность леди Тансор, даже когда между нами установятся близкие отношения, ибо нашу дружбу всегда будет отравлять ее гордыня, эгоизм и постоянное желание сохранить превосходство надо мной.
— Складывается впечатление, будто вы не хотите ехать со мной, — сказала она, вперив в меня ледяной взгляд. — Это так?
— Вовсе нет. — Я заставила себя примирительно улыбнуться и, подавшись вперед, взяла ее руку. — Ничего приятнее для меня и быть не может — и уж, конечно, я хочу этого больше всего на свете, если речь идет о пользе для вашего здоровья.
Хотя Эмили промолчала, было заметно, что она несколько смягчилась, услышав мои почтительные слова, и потому я, всем своим видом изобразив воодушевленный интерес, спросила, куда мы отправимся.
— Я еще не решила окончательно, — ответила она. — Но доктор Мэнли посоветовал поехать на Мадейру.
27
ИСКУШЕНИЕ МИСТЕРА ПЕРСЕЯ
I
Мистер Персей принимает мою сторону
— На Мадейру!
В один момент все мои планы пошли кувырком. События принимали не просто совершенно непредвиденный, а и крайне нежелательный оборот. Великое Предприятие требовало, чтобы я отбросила все личные соображения и изыскала способ выйти замуж за мистера Персея, пусть я по-прежнему считала, что такое мне не под силу. Отсрочка могла оказаться роковой — сейчас объясню почему.
Эмили недавно сообщила мне, что старший сын намерен в скором будущем поселиться в одном из многочисленных лондонских домов, принадлежащих семейству Дюпоров, поскольку в столице ему будет удобнее заниматься своей литературной карьерой. Персей Дюпор в Лондоне! Наследник баронства Тансоров — и поэт вдобавок! Да все богатые и знатные одинокие девицы тотчас начнут виться вокруг него, точно мухи вокруг горшка с медом, — как мистер Морис Фицморис и другие поклонники вьются вокруг его матери.
Эмили связывала с любимым сыном много честолюбивых надежд, но сильнее всего хотела, чтобы он рано женился и произвел на свет наследника, ибо она не меньше своего предшественника жаждала продления рода Дюпоров. А вдруг по возвращении с Мадейры я обнаружу, что он попался в сети какой-нибудь хитролукавой красавицы или — упаси боже! — влюбился, тем самым поставив крест на мечте моего отца о восстановлении своих законных прав через меня? Почувствовала ли я укол ревности при мысли, что он может отдать свое сердце другой, пускай сама почти не надеялась выйти за него замуж? Не стану скрывать — да. Вдобавок ко всему меня премного обеспокоило упоминание о Мадейре. Действительно ли доктор Мэнли порекомендовал своей пациентке отправиться туда — или здесь кроется какой-то опасный подвох?
Приведенная в замешательство неожиданным поворотом событий, я начала склоняться к предположению, что Эмили стало известно, кто я такая на самом деле, и что она вовсе не собирается ехать на Мадейру, а просто ведет со мной какую-то тонкую игру, чтобы сперва помучить, а потом разоблачить меня.
Услышав в моем невольном восклицании тревогу, вызванную подобными мыслями, Эмили снова уставилась на меня пронзительным взглядом.
— Почему вас так удивляет мое желание отправиться на Мадейру? — раздраженно осведомилась она. — По словам доктора Мэнли, лучшего места для поправки здоровья не найти и там приятное английское сообщество. Многие мои знакомые тоже рассказывали мне о благотворном влиянии тамошнего климата, но вам, похоже, совсем не хочется туда ехать. Почему?
— Просто я плохо переношу качку — а до Мадейры плыть долго.
Я рассчитывала, что Эмили отнесется к такому объяснению сочувственно, но она, напротив, возмутилась еще сильнее.
— Право слово, Алиса, до чего же вы эгоистичны! Разве мое здоровье для вас не важнее незначительных временных неудобств? Меня удивляет, очень удивляет, что вы говорите такое.
Эмили продолжает сурово выговаривать мне, и я осознаю всю нелепость моих недавних страхов: ведь она просто-напросто остается самой собой — испорченным ребенком, каким всегда была и всегда будет, тщеславным, эгоистичным и нетерпимым даже к малейшим проявлениям своеволия со стороны тех, кого она считает ниже себя, то есть почти всех на свете. Теперь, когда ко мне вернулась уверенность, что она по-прежнему пребывает в неведении относительно моей подлинной личности, я решаю подчиниться со смиренными извинениями — тем более что прекрасно понимаю: отговорить Эмили от намерения отправиться на Мадейру все равно не удастся сейчас, пока она кипит негодованием и обидой.
Мои покаянные слова оказывают мгновенное действие: ее взгляд смягчается. Я звоню, чтобы подали чаю, и вскоре спокойствие восстанавливается.
— Итак, дорогая, нам нужно продумать наши планы, — говорит она, когда входит служанка, чтобы зажечь лампы. — Мне понадобятся новые наряды, разумеется, и вам тоже, а посему мы отложим отъезд в Эвенвуд до завтрашнего вечера и совершим поход на Риджент-стрит, как я вам обещала. Боже мой, я уже чувствую прилив сил! Доктор Мэнли прав: я слишком долго не выезжала из Англии. Перемена места и благословенное солнце — вот что мне необходимо для поднятия духа.
Затем Эмили осеняет мысль написать сэру Маркусу Леверету — спросить, не может ли он договориться о приличном жилье для нас в Лиссабоне, нашем первом порту захода по пути на Мадейру.
— Бумагу мне… скорее, дорогая моя!.. и что-нибудь, чем писать!
Охваченная возбуждением, она нетерпеливо указывает на бюро.
— Нам надо все записывать по ходу дела, знаете ли, — говорит она, когда я возвращаюсь к дивану с несколькими листами почтовой бумаги и карандашом. — Всего ведь и не упомнишь.
До самого вечера Эмили лихорадочно составляет списки вещей, которые нам понадобятся в путешествии, и делает различные заметки на память. На следующее утро мы едем в карете на Риджент-стрит. Эмили бледна, она явно плохо спала ночью, хотя и не вызывала меня посидеть с ней. Но по прибытии к месту назначения она оживляется, и мы проводим добрых три часа в роскошных магазинах с огромными витринами, где Эмили обслуживают с величайшим подобострастием, покуда она не помечает галочками все пункты в своих списках. Наконец мы возвращаемся на Гросвенор-сквер, чтобы отдохнуть перед отъездом на вокзал.
Когда наша карета трогается прочь от дома, я бросаю рассеянный взгляд в окошко.
На углу Норт-Одли-стрит стоит мужчина. Седоволосый, с густыми черными бровями.
На следующий вечер мы с Эмили ужинали вдвоем в Красно-золотой столовой зале.
Мистер Рандольф все еще не вернулся из Уэльса, где опять гостил у своего друга мистера Риса Пейджета, а мистер Персей работал над новой поэмой, уединившись наверху. Позже, однако, он спустился в гостиную, где мы с Эмили читали у камина.
— Персей, милый, вот и ты, — проворковала она, когда он вошел. — Иди сюда, посиди с нами. Нам недоставало тебя за ужином.
В присутствии матери он, само собой, был вынужден держаться со мной любезно, тем более что после нашего возвращения из города мы с ним увиделись впервые. Усевшись на диван рядом с матерью, он принялся скучающим тоном задавать вполне предсказуемые вопросы. Хорошо ли я провела время в Лондоне? Какие достопримечательности показались мне наиболее интересными? Не правда ли, набережная Виктории — одно из величайших чудес нашего времени? На эти и прочие вопросы я отвечала учтиво, но коротко, чувствуя на себе проницательный взгляд Эмили.
