— Жиллиман остановит его.
— Робаут слишком далеко.
— Тогда Русс. Лев. Или Хан.
Дорн покачал головой:
— Вряд ли они его остановят. Думаю, он будет продвигаться вперед, пока не столкнется с нами.
— Тогда мы его остановим, — сказал Архамус. — Ведь так, сэр?
— Конечно. Просто мне бы хотелось…
— Чего?
— Ничего.
— Чего бы вам хотелось, милорд? — повторил Архамус.
— Ничего.
Внезапный порыв ветра взметнул меховой плащ Дорна. Высоко над ними щиты отключились, а затем тест начался заново.
— Могу я задать вам вопрос, сэр? — проговорил Архамус.
— Конечно.
— Чего вы на самом деле боитесь?
* * *
«Подумай над вопросом, Рогал Дорн. Первейшая из аксиом обороны: надо понимать, против кого ты обороняешься. Чего ты боишься? Кого ты боишься?»
Дорн мерил шагами залы Территории Кат-Мандау, где располагались офисы Адептус Терра. Кат-Мандау — ступенчатый город, заключенный в стенах внутреннего дворца, — никогда не спал. Клерки в монашеских робах и начищенные сервиторы сновали по широким проспектам. Министры и послы вели дела под километровой высоты крышей Гегемона. Вокруг Дорна вращался исполинский, отлаженный как часы механизм Империума. Именно это и принесла Эра Единства — сложнейшую государственную машину плюс неисчислимое множество подчинявшихся ей миров и доминионов.
Император и его примархи сражались в течение двух столетий, создавая Империум. Они вели свой Великий Крестовый Поход от звезды к звезде, дабы воздвигнуть империю людей, — грандиозное начинание, которому они без колебаний посвятили жизнь. Они делали это, потому что верили, верили с абсолютной убежденностью, что их труды послужат возвышению человеческой расы. Все они верили. Все.
Чего он боялся? Кого он боялся? Ангрона? Нет, не его. Дорн без сожаления размозжил бы Ангрону голову, встреться они лицом к лицу. Лоргара? Магнуса? От этих двоих всегда несло тухловатым колдовским душком, но страха перед ними Дорн не испытывал. Фулгрим? Нет. Феникс мог быть устрашающим противником, но не причиной для смертного ужаса. Пертурабо? Что ж, их соперничество было давней историей — ядовитые перепалки двух братьев, боровшихся за отцовское внимание…
Вопреки мрачному настроению, Дорн улыбнулся. Годы их взаимных оскорблений с Пертурабо казались чуть ли не забавными по сравнению с тем, что происходило сейчас. Они были слишком похожи, слишком ревниво относились к собственным — почти одинаковым — талантам. Дорн знал, что, отвечая на подначки Железного Воина, он проявляет лишь глупость и слабость. Но соперничество всегда было движущей силой братьев-примархов. Оно поощрялось, дабы сподвигнуть братьев на еще большие свершения.
Нет, он не боялся Пертурабо.
Кого тогда? Хоруса Луперкаля?
Бесцельные блуждания привели Дорна в Инвестиарий. В этом широком, открытом ночному небу амфитеатре возвышалось двадцать статуй, выстроившихся молчаливым кругом на постаментах из ауслита.
Вокруг не было никого, даже стражей из Гвардии Кустодес. На железных столбах тускло светились люминесцентные шары. Диаметр амфитеатра равнялся двум километрам. Под колючими звездами он казался ареной, на которой двадцать воинов вот-вот сойдутся в жестоком поединке.
Второй и одиннадцатый постаменты давно пустовали. О двух отсутствующих братьях никогда не упоминали вслух. Их трагические истории выглядели как нелепые отклонения. Но не были ли они предупреждением, которому не вняли вовремя?
Сигизмунд настаивал на том, чтобы убрать из Инвестиария и статуи предателей. Капитан Кулаков даже вызвался проделать всю работу самостоятельно, чем изрядно насмешил Императора.
Пока что изображения отступников накрыли тканью. В голубом полумраке высокие задрапированные фигуры смахивали на призраков.
Значит, Хорус? Он боялся Хоруса?
Возможно. Дорн знал, что Хорус был величайшим из примархов, и это превратило его в опаснейшего врага. Сможет ли кто-нибудь из них одолеть Луперкаля на поле битвы?
Дело не в боевом мастерстве. Никогда в жизни Дорн не испытывал страха перед противником лишь потому, что тот был сильнее или искуснее. Поединок всегда оставался простым испытанием.
То, что имело значение, что внушало страх, — это почему враг вступил в бой? Что заставило его сражаться?
Вот оно. Вот и ответ.
Дорн почувствовал, как волоски у него на коже встают дыбом.
Я не боюсь Хоруса. Я боюсь обнаружить, почему он обратился против нас. Я не могу придумать ни одного оправдания этой ереси, но у Хоруса должна быть причина. И я страшусь, что, узнав ее, получив объяснение, я смогу… согласиться.
— Вы бы низвергли их всех?
Дорн обернулся на голос. В первую секунду примарху почудилось, что он слышит приглушенный рык отца, но перед ним был лишь человек в мантии с капюшоном, человек, едва доходивший Дорну до пояса. Судя по одежде, обыкновенный дворцовый администратор.
— Что ты сказал? — переспросил Дорн.
Человек ступил на арену Инвестиария и встал лицом к Дорну. Вместо того чтобы поприветствовать примарха знаком аквилы, он использовал старый салют Единства.
— Вы разглядывали статуи своей родни, — заметил он. — Я спросил… готовы ли вы их низвергнуть?
— Статуи или родню, Сигиллит?
— И то и другое.
— Тогда остановимся на статуях. С людьми Хорус неплохо справляется и без меня.
Малькадор улыбнулся и взглянул на собеседника снизу вверх. Как и у Дорна, волосы Сигиллита отливали белизной, но, в отличие от короткой стрижки примарха, они падали на плечи львиной гривой. Малькадор был выдающейся личностью. Он находился рядом с Императором с начала Объединительных Войн, выполняя роль адъютанта, доверенного лица и советника. С тех пор он возвысился до должности председателя Совета Терры. Император и примархи были генетически модифицированными сверхлюдьми, а Малькадор всего лишь обычным человеком, но именно это и делало его столь исключительным. Сигиллит стоял наравне с высшими существами, повелевающими Империумом, и все же оставался человеком.
— Рогал Дорн, не могли бы вы пройтись со мной?
— Неужели не найдется государственных дел, требующих вашего внимания даже в этот поздний час? Совету не понравится ваше отсутствие за столом дебатов.
— Совет пока как-нибудь обойдется без меня, — ответил Малькадор. — В это время я обычно совершаю прогулки на свежем воздухе. Империум никогда не спит, но ночью в прохладном дыхании древнего Гималазийского хребта я обретаю хотя бы иллюзию спокойствия. Время прочистить мозги и поразмыслить о важном. Я прогуливаюсь. Я закрываю глаза. И, как это ни удивительно, звезды не гаснут оттого, что я на них не смотрю.
— Еще не гаснут, — ответил Дорн.
Малькадор рассмеялся:
— Да. Еще не гаснут.
* * *
Поначалу они почти не разговаривали. Покинув Инвестиарий, Малькадор и Дорн прошли по плитам из песчаника верхней терассы Кат-Мандау меж рядами плакучих фонтанов. Спутники добрались до самых Львиных Врат, откуда открывался вид на причальные кольца и посадочные площадки плато Брахмапутра. Еще недавно Врата являли собой величественное зрелище: два позолоченных зверя, вставших на дыбы и сцепившихся лапами в яростном поединке. По приказу Дорна их заменили гигантскими серыми донжонами в черных пятнах бойниц и казематных окон. Врата теперь окружала защитная стена из серого рокрита, по краю которой, как гребень доисторического ящера, торчали лопасти пустотных щитов.
Остановившись, советник и примарх долго разглядывали сооружение.
— Я человек не особенно деликатный, — наконец проговорил Малькадор.
Дорн заломил бровь.
— Ну ладно, — согласился Малькадор, — может, и деликатный. Политики быстро обучаются лицемерию. Я знаю, что меня считают хитрецом.
— Старое слово, означающее не более чем «проницательный», — ответил Дорн.
— Пожалуй. Принимаю это как комплимент. Все, что я пытался сказать, — это то, что сейчас я не собираюсь деликатничать.
— Нет?
— Император выражает озабоченность.
— В смысле? — поинтересовался Дорн.
Малькадор ответил с еле слышным вздохом:
— Он считает, что вас переполняют дурные предчувствия.
— Учитывая обстоятельства, это вполне объяснимо, — заметил Дорн.
Сигиллит кивнул:
— Он доверил вам оборону. Он рассчитывает на вас. Терра не должна пасть, с чем бы ни пришел сюда Хорус. Этот дворец не должен пасть. Если война завершится здесь, она должна завершиться нашей победой. Но Император знает, и я знаю, и вы знаете, что оборона крепка настолько, насколько крепко ее слабейшее звено: вера, убеждение, сила духа.
