у нее из головы.
— О чем ты думаешь? — спросила за завтраком Шура, заметив озабоченность матери.
— Сон нехороший видела. Уж не беда какая у Жени?..
— Опять сон! Ну-ка давай ешь, ты же ничего не съела! Вот позавтракаем, пойдем к Лагиным, мы у них давно не были.
— Да-да, может, узнаем что.
Мать нехотя стала есть. После завтрака неожиданно пришел Миша Петров.
— Ну, как задача? — спросил, явно напрашиваясь на комплимент. Задачу он помог решить Шуре в прошлый раз, когда забегал к Крыловым.
— У тебя в шестом классе по математике, конечно, «отлично» было? — слукавила Шура. Ей нравилось подтрунивать над Мишей, уж очень он был смешон в постоянстве своих привычек и в своей откровенности.
— Нет, больше «хор» и «пос». Но я ведь тебе правильно объяснил?
— В общем, да, — кокетничала Шура. — А кто тебе самому трудные объяснял?
— Никто, доходил своей головой: где поймешь, а где так.
Рассказывал и смущался Миша так забавно, что и мать повеселела.
«Дети…» — улыбнулась про себя.
Миша пришел позвать Шуру на лыжную прогулку.
— А мы к Лагиным собираемся. Что же делать? — Шуре хотелось и к Лагиным, и покататься на лыжах.
— Погуляй, — предложила мать. — К Лагиным после обеда сходим, а у меня сейчас все равно дела.
— Собирайся! — оживился Миша. — Нам еще к Лене Николаеву заехать надо!
— А маме нехороший сон приснился, — сообщила Шура на улице. — О Жене. Ведь правда, что сны ничего не значат?
— Правда. — Миша был озадачен: его мать тоже верила в сны. — Вон и Леня! Мы с ним теперь в одну смену работаем!
Леня Николаев издали махал им рукой.
* * *
Оставшись одна, мать оделась, взяла из комода десятирублевку, взяла еще одну. «Хорошо, что Шуры нет, — подумала. — Пусть погуляет, а то целыми днями за тетрадями да за книгами…»
Она заперла дверь, вышла на улицу, повернула на тропинку между садовыми оградами и минут через пятнадцать толкнулась в калитку. Залаял и загремел цепью большой лохматый пес.
Хозяйка, неопределенного возраста старуха, была дома.
— К тебе я, Марья Антоновна.
— Вижу, что ко мне, — ответила старуха, бросив на мать острый оценивающий взгляд. — Когда приходит беда, все Марью Антоновну вспоминают.
— Какая беда, матушка? — испугалась мать, подумав о сыне.
— Нешто не знаешь какая? — наслаждаясь своей властью над гостьей, сказала старуха. — У каждого своя, а у всех общая — война. Ну, проходи, садись. Чево услышать хочешь?
Она многозначительно взглянула на мать. Та отдала деньги и пожалела, что не взяла третью десятирублевку: о сыне речь.
— На картах погадать иль на воде?
— Сон плохой я видела, Марья Антоновна. Уж не беда ли какая?
И мать рассказала, какой видела сон.
— Беды, голубушка, нет, жив твой сын, а хлопот у него много. Ну, а где он и что делает, сейчас узнаем. Да ты, милая, не плачь, не навреди мне слезами.
Старуха поставила на стол стакан с водой, набросила поверх черный лоскут, вытянула над ним ладони и зашептала какие-то слова. После этого она ловко откинула лоскут, встряхнула пальцами — вода окрасилась в мутно-коричневый цвет. Тогда старуха сложила ладони трубочкой, накрыла ими стакан и прильнула к ним лицом, так что ее хрящеватый нос почти полностью скрылся из вида.
Во всем этом было что-то колдовское, и мать замерла в ожидании сверхъестественного.
— Вижу, — полушепотом сообщила старуха, — вижу сына твоего. Дороги у него долгие, много дорог, и одна длиннее другой…
— Где же он? — мать и верила и не верила старухе.
— Сидит в лесу у костра, держит на коленях… конпас и дорогу свою разбирает.
Домой мать шла немного успокоенная. По правде говоря, она не очень-то поверила в это гадание на мутной воде. Скорее всего, старая колдунья ничего не видела в стакане, но ее уверенность, что сын жив и здоров, помогла матери справиться с тревогой. И как это она сама не догадалась, что у сына много дорог, и одна длиннее другой! Только дороги-то эти ой какие трудные…
* * *
С лыжной прогулки Шура возвратилась раскрасневшаяся, веселая, и мать еще чуть-чуть успокоилась, словно улыбка дочери каким-то образом оберегала семью Крыловых от беды.
За обедом Шура рассказывала, как катались с горок и как всем было весело. Сообщила: Леня Николаев хочет пойти добровольцем в армию, а на заводе его не отпускают, потому что он хороший токарь. Мать слушала не перебивая и, лишь когда Шура израсходовала запас своих лыжных впечатлений, спросила:
— Дочка, а что такое… конпас?
— Не знаю. Может быть, — «компас»?
— Может, и так. На нем… дороги разбирают?
Шура объяснила матери, что такое компас, и не удержалась от вопроса:
— А зачем тебе компас?
— Так… — уклончиво ответила мать, скрывая от дочери свой визит к гадалке. — Давай убираться.
— Тебе приснилось? — допытывалась Шура.
— Приснилось. Сидит Женя у костра и конпас на коленях разбирает.
— Его не разбирают, его в кармане или на руке носят, как часы! — рассмеялась Шура. — Это и есть твой плохой сон?
Мать тоже рассмеялась, но вдаваться в подробности с компасом не стала.
* * *
Савелий чмокнул Шуру в лоб, деликатно помог матери раздеться, пригласил обеих в большую комнату. Здесь блестела кафельная печь, у перегородки стоял широкий диван, а на стене висели домашние фотографии, среди которых, конечно, была фотокарточка Саши. Шура с постоянным интересом разглядывала ее. Саша, взрослый и недосягаемый, был рыцарем ее мечты, смелым и благородным.
— Вот, — улыбался Савелий, показывая газету. — Про Сашу. Читали?
Шура с загоревшимися от радости глазами прочитала вслух газетную статью, а Савелий слушал и удовлетворенно кивал головой, прося Шуру повторить особо важные места.
«…гитлеровцы по нескольку раз в сутки пытаются выбить наших бойцов из дома, но мужественный гарнизон сержанта Лагина стойко удерживает важный опорный пункт. Сотни уничтоженных врагов — таков боевой счет отважного гарнизона. Душой обороны является бесстрашный воин-комсомолец Александр Лагин из подмосковного города Покровки…»
Радость — все-таки ненадежная гостья в дни войны. Радуясь доброй вести о Саше, все трое невольно подумали о Женьке, затерявшемся неведомо где.
— А мама нехороший сон видела. — сказала Шура. — Женя обещал писать каждую неделю, а сам с августа не пишет. Вон и тетя Лиза! — оживилась она, уже тяготясь паузой в разговоре.
— А мы о Саше читаем, Лизок! — встретил ее Савелий.
— Хорошее, теть Лиз, хорошее! Давайте я прочитаю!
Тетя Лиза как-то механически разделась, прислонила руки к теплой печке и затихла.
Шура опять читала вслух. Савелий с удовлетворением поглаживал бороду, мать думала о Жене, а тетя Лиза повернулась лицом к печке
