полдюжины таких трубок — подарки, полученные им во время пребывания в плену в Турции — стояли в углу комнаты. Пригласил Мейнарда взять другую. Они сидели, курили и разговаривали, пока появившийся в окне свет уличной лампы не сообщил, что день закончился.
— А теперь, губернатор, — сказал Мейнард, вставая, — у меня есть к вам еще одна просьба. Не пошлете ли слугу позвать мне кэб?
— Конечно, — ответил Кошут, взявшись за колокольчик, который стоял на столе в его кабинете.
Появилась служанка — девушка, чья невозмутимая немецкая физиономия показалась Мейнарду подозрительной. Дело не в том, что ему не понравилась ее внешность, она не годилась для его целей.
— А разве у вашего превосходительства нет слуги-мужчины? — спросил он. — Прошу простить за такой вопрос!
— Нет, мой дорогой капитан! В своем статусе изгнанника я не могу себе этого позволить. Но если нужно позвать кэб, Гертруда справится. Она для этого достаточно говорит по-английски.
Мейнард по-прежнему недоверчиво посмотрел на девушку.
— Подождите! — сказал Кошут. — К нам по вечерам приходит мужчина. Может, он уже пришел. Гертруда, Карл Штайнер на кухне?
— Да, — последовал лаконичный ответ.
— Попроси его зайти ко мне.
Гертруда вышла, может быть, удивляясь, почему ее считают недостойной вызвать наемный экипаж.
— Он умный парень, этот Карл, — сказал Кошут, когда девушка вышла. — Бегло говорит по-английски, можете поговорить с ним и по-французски. И вполне можете довериться ему.
Вошел Карл.
Внешность его не противоречила характеристике, данной Кошутом.
— В лошадях разбираетесь? — был первый вопрос, заданный ему по-французски.
— Я десять лет прослужил на конюшне графа Телеки. Его превосходительство это знает.
— Да, капитан, этот молодой человек был конюхом нашего друга Телеки, а вы знаете, как граф увлекается лошадьми.
Кошут говорил о знаменитом венгерском дворянине, который теперь, как и он сам, оказался в изгнании в Лондоне.
— Достаточно, — ответил Мейнард, по-видимому, убедившись, что Штайнер ему подойдет. — А теперь, мсье Карл, я хочу только, чтобы вы вызвали мне кэб.
— Какой именно, сеньор? — спросил экс-конюх. — Двухколесный или четырехколесный?
— Двухколесный, — ответил Мейнард, довольный сообразительностью этого человека.
— Хорошо.
— И послушайте меня, мсье Карл. Я хочу, чтобы вы выбрали лошадь, которая умеет двигаться. Вы меня поняли?
— Вполне.
— Когда приведете кэб к воротам, сами заходите внутрь. И не ждите, пока я сяду.
Коснувшись шляпы, Карл вышел выполнять поручение.
Кошут казался в затруднении.
— Надеюсь, капитан, вы не… — начал он.
— Прошу прощения, ваше превосходительство, — прервал его Мейнард. — Я не собираюсь делать ничего такого, что скомпрометирует вас. Я только хочу отплатить за свои чувства — за мои обиды, можно так сказать. И не только мои — моей страны.
Горячая речь подействовала на сердце венгерского патриота. Он больше не пытался сдерживать рассерженного друга. Торопливо выйдя из комнаты, он вскоре вернулся с хлыстом и куском крепа. Хлыст был настоящий охотничий, с рукоятью из рога.
Скрип колес на гравии сообщил, что кэб у ворот.
— Спокойной ночи, губернатор! — сказал Мей-нард, беря у Кошута эти вещи. — Если завтра прочтете в «Таймсе», что какого-то джентльмена отстегали хлыстом, не говорите, что это сделал я.
С таким необычным предупреждением Мейнард попрощался с бывшим диктатором Венгрии.
Глава LXVI
ДВА КЭБА
В Лондоне темные ночи — правило, а не исключение. Особенно в ноябре, когда с Темзы накатывается туман, набрасывая плотный полог на столицу.
Именно в такую ночь можно было увидеть на Южном берегу кэб, который проехал по Парк Роуд и неожиданно через Ганноверские ворота свернул в парк.
Туман был такой густой, что увидеть кэб могли бы только один-два прохожих, оказавшиеся поблизости; они заметили бы, что кэб двухколесный.
Фонарь в передней части кэба показывал, что в экипаже один пассажир мужского пола.
Более пристальный взгляд разглядел бы джентльмена — насколько можно судить по одежде. Джентльмен держал в руках что-то похожее на хлыст.
Но даже самый яркий свет не позволил бы разглядеть его лицо, скрытое под куском крепа.
Прежде, чем кэб миновал сложные повороты Южного берега, и пассажир, и кучер услышали негромкий свист.
Пассажир как будто его ждал и не удивился, увидев другой кэб, тоже двухколесный. Этот кэб стоял за углом, кучер держал в руках вожжи, как будто готовился тронуться.
Не удивился пассажир и тогда, когда, миновав Ганноверские ворота, обнаружил, что второй кэб движется за ним.
Если вы въедете в Риджент-парк через эти ворота, сверните налево и пройдите с четверть мили. Вы достигнете одного из самых уединенных мест в Лондоне. Здесь канал на своем пути через парк проходит между крутыми, высокими берегами, густо заросшими с обеих сторон деревьями. Место такое уединенное, что чужестранец не поверит, что находится в пределах столицы Британской империи.
Но в ту ночь, о которой идет речь, на дороге нельзя было встретить ни бродягу, ни полицейского. Густой, влажный туман делал такую прогулку неприятной для них обоих.
Тем более подходящей оказалась ночь для пассажира кэба — для осуществления его замысла требовалась темнота.
— Кучер! — сказал он через маленькое переднее окошко. — Видите кэб за нами?
— Видеть не могу, сэр, но слышу.
— В нем джентльмен, которого я хочу высечь кнутом.
— Хорошо, сэр. Скажете, когда мне остановиться.
— Остановитесь в трехстах ярдах по эту сторону от Зоологического сада. Там деревья подходят к самой дороге. Встаньте под ними и оставайтесь, пока я к вам не вернусь.
— Хорошо, сэр, — ответил кучер, который, получив соверен
