И это нравилось нам, блокадникам. Она жила вместе с нами. Ведь статуи города живут вместе с ним "во дни торжеств и бед народных"!
Но ведь и по-другому – уже не возвышенно, а просто, по-бытовому – все они тоже "живут".
Многие из них "хворают". Пойдите в Летний сад, приглядитесь к его статуям, с самых юных лет милым каждому ленинградцу. Поезжайте в Некрополь, к Невской лавре. Странная проказа поражает лица, руки, ноги многих изваяний, точит пальцы, покрывает щербинками щеки, уродует носы… В воздухе современного города с каждым годом повышается процент взвешенной в тумане, во влажности серной кислоты: она образуется из каменноугольного дыма. Дождем и росой она оседает на поверхность мраморных тел, разъедает их, превращая мрамор в гипс…
Возникла целая медицина, скорая помощь статуям. Им делают компрессы и примочки, их оперируют, им "приживляют" даже новые носы, пальцы, уши. Они проходят "душевые процедуры"… Помогает? Как и людям: чтобы излечиться окончательно, надо переменить условия. Надо позаботиться, чтобы воздух Ленинграда очистился от вредных примесей: это будет полезно не только каменным существам… Ну, а пока он еще засорен, – конечно, их надо лечить…
Лечить и соблюдать гигиену. Знаете ли вы, что бронзовые и мраморные гиганты наших площадей и садов ходят в баню? Не часто, но раз в году обязательно.
Накануне Первого мая наступает их "банный день", а точнее – "банная ночь". Из многих пожарных частей выезжают в это раннее утро машины с брандспойтами и рассыпаются по городу. Струи воды ударяют в позеленевшую бронзу, в потемневший от копоти и пыли камень. Статуи купаются и к празднику предстают обновленными.
Обычно эта процедура проходит без всяких осложнений. Но случаются и неожиданности.
Лет двадцать назад мощность пожарных автонасосов неожиданно для тех, кто ведает этими купаниями, резко повысилась: новая техника! Струи стали бить под значительно большим напором. Конечно, было рассчитано, что никаких поломок от этого возникнуть не может, но всего предусмотреть нельзя.
…Красная огромная машина развернулась против бронзовой Екатерины. Струи ударились о памятник. И вдруг из-под складок пышных одежд, из порфиры царицы, из кринолина Дашковой, из ботфорт и камзолов царедворцев взвились и раскатились по гравию дорожек черные и пестрые мячики: маленькие крепкие мячики-арапчики дореволюционных лет; современные многоцветные; зашитые в войлочную шкурку теннисные; хрупкие пластмассовые, типа пинг-понговых… Десяток, второй, третий… Больше сорока мячей собрали пожарные в этом сквере.
Сколько же десятилетий мальчишки бомбардировали "богоподобную царевну Киргиз-Кайсацкия орды" своими непочтительными снарядами, и половина из них навсегда оставалась во власти бронзовых царедворцев! Старые пожарные машины ничего не могли поделать с этим: силы их струй не хватало. А вот новое оборудование дало свой эффект незамедлительно: мячики брызнули оттуда вместе с клокочущей водой.
Забавная история? По-моему – забавная! И она тем более убеждает меня в правильности моего отношения к обитателям великого музея скульптуры – Ленинграда. К его мраморному и металлическому населению. Они – по-своему живые. Они живут рядом с нами. И спасибо им за это.
ИМЕНИ БАРМАЛЕЯ?Года два-три назад я ехал в автобусе по Большому проспекту Петроградской стороны.
Молодая мама с пятилетней дочкой встала, чтобы выйти на ближайшей остановке.
Водитель громко объявил по радио:
– Сле-дую-щая оста-нов-ка Бар-ма-леева улица!
И тотчас же прозвенел перепуганный голосенок де вочки:
– Мамочка, не надо тут сходить! Я – боюсь!
– Что ты, Таточка, чего ты боишься?
– Да!!. Бар-ма-ле-ева!..
В вагоне засмеялись, а у меня – топонимиста – сразу же зашевелился в голове вопрос: "А почему, собственно, такое название?? Почему улицу назвали Бармалеевой? Не потому ведь, что есть созданный К. И. Чуковским страшный разбойник Бармалей? Или, наоборот: как пришло в голову Корнею Чуковскому так окрестить своего крайне отрицательного героя, если в Ленинграде на Петроградской стороне еще с петербургских времен существует Бармалеева улица? Улица имени Бармалея?.."
Вернувшись домой, я записал "проблему" на карточку и установил карточку на подобающее ей место в картотеке, в разделе "вопросы". Она оказалась тут недалеко от другой, однотипной, с записью: "Как возникло в голове Алексея (Николаевича) Толстого имя злой крысы в "Золотом ключике"? Крысу зовут Шушара, а между Ленинградом и Пушкином, где много лет жил Толстой, искони веков существует деревушка, а затем и железнодорожный полустанок, Шушары… Какая между этими двумя именами связь?"
Долгое время секрет Бармалея оставался в рубрике "нерешенное". Собственно, в принципе топоним "Бармалеева" не составлял особой тайны. В Ленинграде бесчисленное множество проездов, переулков, городских урочищ носят названия, произведенные от имен и фамилий (а порою – прозвищ) их давних владельцев или первых насельников. В частности, многие улочки Петроградской стороны именованы именно так; различие между ними главным образом в том, кто являлся "эпонимом", крестным отцом той или другой из них.
В одних случаях у них явно аристократическое происхождение: Белосельский проспект на Крестовском несомненно был связан с фамилией князей Белозерских-Белосельских. Им же обязана своим названием и соседняя Эсперова улица, названная в честь одного из этих князей, имевших тут земельные владения (звали его Эспером); дореволюционный Дункин переулок, может быть, восходит к родовитой фамилии шотландских выходцев Дункан, владевших некогда участками у нынешней мечети и у давно снесенного деревянного цирка "Модерн" [58]. В других – и таких несравненно больше – названия возникали по именам куда менее славных владетелей – купчиков, городских мещан, почетных граждан, фабрикантов, собственников земель на захолустной, еще в начале XX века имевшей полудачный, усадебный характер, Петербургской стороне. Из этих лиц весьма многие владели тут, может быть, еще в старых "слободах" – Зелейной, Ружейной, Пушкарской – не чем-либо другим, а кабаками, трактирами: народ имел давно установившееся обыкновение нарекать улицу, примечать ее либо по храму божию, либо по злачному месту – кабаку. Рядом с Введенской (по церкви Введения), Матвеевской (на которой стояла Матвеевская церковь), Церковной (к ней примыкал северной частью здания Князь-Владимирский собор) появились многочисленные Плуталовы, Шамшевы, Полозовы, а вероятно, и Бармалеева улица.
Таким образом, ее основу, несомненно, составляет личное имя – фамилия Бармалеев или прозвище Бармалей. Но как только вы по архивным ли данным, путем ли чисто теоретического анализа слова – дойдете до этой гипотезы, становится ясным, что это – не окончательное решение проблемы, ибо откуда могли взяться и такая фамилия и такое имя? Что они-то значат?
Тайной в квадрате оставалось происхождение этого же имени в славной на протяжении нескольких поколений между малыми детьми и их родителями сказке Корнея Чуковского.
Довольно долго я как-то не рисковал в этом последнем случае пойти по наиболее простому и прямому пути: попросить объяснения у самого автора. Это казалось не вполне удобным: каждый сказочник имеет полнейшее право выдумывать какие угодно клички и прозвания своим персонажам и чуть не обязан докладывать читателям, почему он остановился на таком-то из них…
Но топонимисты (и я в том числе; можно это распространить шире – все коллекционеры) – люди одержимые; в этой одержимости мы способны на все.
Я написал Корнею Ивановичу письмо. Написал, отправил, но полагал, что, всего вернее, он любезно ответит мне: "Да знаете, как-то так, без особых задних мыслей… Пришло в голову устрашающее имя, и назвал злодея Бар-ма-ле-ем…"
Но еще прежде чем мое письмо попало к адресату, мне случилось самому побывать у него. И вот тут-то, в Москве, в Барвихе, я выслушал от него такую преинтересную историю.
В далекие времена (не скажу – до революции или в первые годы ее)
Корней Чуковский и художник Мстислав Добужинский гуляли однажды по городу. Они забрели на Петербургскую сторону, им не слишком известную, и на углу узешенького проулка увидели надпись: "Бармалеева улица".
Художник Добужинский был человек любознательный. Он потребовал от литератора Чуковского объяснения этого названия. "Если улица – чья? – Бармалеева, значит был – кто? – Бармалей", – резонно утверждал он и желал узнать, кто это – Бармалей, почему он Бармалей и по какой причине в его честь назвали улицу?
Прикинув возможности, Корней Иванович выдвинул такую гипотезу. Легко могло случиться, что в XVIII, скажем, веке в Санкт-Петербург переехал из Англии человек, носивший довольно обычную для выходцев из этой страны фамилию Бромлей. Он мог оказаться тут в качестве какого-нибудь заморского галантного умельца – ну хотя бы в качестве придворного цирюльника, кондитера, еще кого-либо. Носители этой фамилии в России были известны. Один из них свободно мог приобрести землю на Петроградской, построить тут дом или дома вдоль какого-нибудь незначительного и пустого прогона или вдоль дороги… Получившуюся так улицу могли прозвать Бромлеевой. Но ведь вот переделали же название "Холлидэев остров" в "остров Голодай". Могли "перестроить" и Бромлееву улицу в Бармалееву. При переходе имен из языка в язык и не то еще случается!..
