Гувлы уступали богине в скорости, и преследователи отстали, но издалека разглядели, что Нэрренират прыгнула в реку, взметнув тучу брызг. Шертон разгадал ее маневр. Досадно… Он-то надеялся, что стражники издалека заметят чудовище и закроют ворота.
Она опередила их и теперь разгуливала по Суаме! Даже здесь, в южной части города, царила сумятица, люди взывали к своим богам, лихорадочно запирали ставни на окнах. Слухи расползаются быстро.
– Где зверь? – остановив прохожего в темном, с красной окантовкой, добротном кафтане, спросил Шертон.
– Там ходит… – Человек махнул рукой в сторону центра. Нервный взгляд скользнул по лицу Шертона, по рукоятке меча над плечом. – Уже пробовали, никакое оружие его не берет! Лучше бегите, мил-человек, а то пропадете, и мальчишки с вами ни за что пропадут!
Они повернули к центру Суамы. Мимо грузных темных зданий, бревенчатых и кирпичных, взгромоздившихся на расцвеченные синеватой плесенью каменные фундаменты. Стучали по мостовой копыта гувлов. В грязи поблескивало битое стекло. Проносились над головами торчащие из стен ржавые скелеты фонарей. Навстречу бежали люди – значит, направление верное. А зильды, по крышам и по мостикам, пересекающим небо, торопились к центру: этим любопытным длинноухим тварям хотелось посмотреть, что там происходит.
На Хмельной площади они придержали гувлов. Двери Обулеевских, ныне Королевских, винных погребов настежь распахнуты, одна створка сорвана с петель.
– Так и есть… – тихо процедил Шертон.
На противоположной стороне площади собралось дюжины полторы вооруженных людей. Стражники и богато одетые аристократы. Есть раненые – у двоих разбиты головы, один бережно придерживает то ли сломанную, то ли вывихнутую руку.
Наверху, на мостиках, полным-полно зильдов, все они возбужденно верещат, свешиваются вниз, суетятся.
– Зверь там, господа? – кивнув на погреб, вполголоса спросил Шертон.
Спросил спокойно, как равный у равных, и никто не усомнился в том, что он обладает правом так разговаривать.
– Там, – отозвался желтоволосый молодой человек в разорванном, испачканном бархатном камзоле. – Тварь добралась до бочек с коллекционными винами и вышвыривает наружу всех, кто хочет ей помешать. Я сломал меч об ее шкуру. – Он понюхал свой рукав. – Варбское восьмидесятилетней выдержки! Кто бы мог подумать…
Шертон спешился и подал поводья Роми:
– Жди здесь.
– Арс, лучше вместе. – Понизив голос, девушка прошептала: – Она ничего мне не сделает.
– Она пьяна. Мало ли что взбредет ей в голову.
– А я? – робко спросил Лаймо.
– А ты со мной.
Они направились через площадь к винным погребам. Роми сидела в седле и держала поводья гувлов, в сторонке от группы халгатийцев.
– Ну вот, еще двое… – бросил вслед кто-то из аристократов.
Обулеевские погреба не были погребами в полном смысле этого слова: залы, где хранились бочки и большие керамические сосуды с вином, находились выше уровня почвы, дабы избежать сезонного затопления. Здание пронизывал просторный темный коридор с бревенчатыми стенами, изрезанными грубоватым орнаментом– везде одни и те же листья и плоды, незнакомые панадарцам. Возможно, здешний аналог винограда. Подвешенные на крюках лампы из мутного стекла не горели. Все боковые двери были выбиты, в воздухе плавал густой винный аромат. В одном из помещений кто-то шумно возился.
– Стой здесь и следи за входом, – велел Шертон. – Если появятся люди – крикни.
– Крикнуть? – растерянно вертя головой, переспросил Лаймо.
– Да. Я не хочу, чтоб кто-нибудь услыхал, как мы с Нэрренират дружески беседуем.
Лаймо понятливо закивал. Из коридора, сквозь проем входа, хорошо просматривалась часть площади, что-то обсуждающие меж собой халгатийцы (наверно, заключали пари: как скоро засевшее в погребе чудовище вышвырнет новых смельчаков?), одинокая фигурка Роми в надвинутой на лицо шляпе. А Шертон свернул в тот зал, где шумели.
Тут было светлее, чем в коридоре: свет падал сквозь пыльные оконца, забранные позеленевшими медными решетками. Опрокинутые бочки. Раздавленная шляпа. Кучи битых черепков. Обломок меча. Лужи темного вина. В одной луже валялся кинжал с богато украшенной рукояткой. Посреди этого хаоса сидела великая богиня Нэрренират и шумно лакала хмельной напиток, до половины погрузив голову в бочку. Ее хвост, протянувшийся по полу, подрагивал от наслаждения.
– Может, хватит, великая? – с минуту выждав, спросил Шертон.
– М-м?.. – Богиня выпростала морду из бочки. – А, это ты… Хочешь выпить?
– Не хочу.
– Зря. Это нечто воистину бесподобное!
– Великая, нам пора убираться отсюда. Ты способна держаться на ногах?
– Проверим… – Нэрренират нетвердо встала, давя черепки. – Смотри-ка, до сих пор способна! Хочу упиться вдрызг, чтоб не ходить, а ползать…
– Как же ты унесешь отсюда ноги, если не сможешь ходить? Боюсь, горожане недовольны тем, что ты натворила. Тебя убьют.
– Ха, пусть рискнут! – Она агрессивно дернула хвостом. Шип пробил оказавшуюся на пути бочку, из отверстия ударила темно-бордовая струя. – Погоди, вот этого я еще не пробовала…
Распластавшись на полу, богиня сунула голову под струю и жадно разинула пасть.
– Похоже на карсанское, – сообщила она невнятно, когда поток иссяк. – Но крепче… Значительно крепче…
– Вставай и пошли отсюда, – теряя терпение, потребовал Шертон. – Твое счастье, что у короля нет солдат. Может, и сумеем удрать… Пошли!
– Вспомни, кто перед тобой, смертный! Я великая богиня, я пр-р-ротрезвею, когда сама пожелаю… А пока буду пить и пить…
Она подхватила щупальцами глиняный сосуд, с размаху треснув о стенку, отбила горлышко и опрокинула содержимое в рот. Часть вина пролилась на пол.
– Сначала напьюсь, как последняя пьянь в Нижнем Городе, а потом мигом протрезвею… Не в первый раз…
Пожав плечами, Шертон вышел в коридор. Лаймо боязливо переминался с ноги на ногу там, где его оставили.
– Никто сюда не заглядывал, – торопливо отрапортовал он. – Что мы теперь будем делать?
– Ничего. Я пытался образумить ее, но не добился успеха.
– Богиня сказала, что протрезвеет, когда захочет… Я слыхал, она громко говорила!
– Не протрезвеет она. – Шертон поморщился. – Здесь, в мире-ловушке, у нее нет божественных способностей, в том числе способности трезветь по собственному желанию. Вот этого она не учла. Идем.
В тронном зале шел прием. Королева Лусилла произносила пространную речь, перескакивая с одного на другое (она заботится о своих подданных, как добрая няня о детишках, а те проявляют неблагодарность, чем весьма ее огорчают; камин в Ореховом зале опять дымит, ответственных за это слуг надобно высечь; а нового урсабийского посла, когда тот приедет, немедля взять под надзор, ибо все послы – шпионы; при дворе нет ни одной мало-мальски красивой дамы или девицы, все уродины, и шарма никакого, не то что в былые времена; надлежит вчетверо увеличить налоги, ибо сейчас мало с кого удается взять налог, и посему те, кто все-таки платит, пускай платят за остальных; вчера кто-то сдвинул к левой стене ковровую дорожку в галерее Размышлений на третьем этаже, а дорожка должна лежать посередке, и тот, кто ее сдвинул, изрядно испортил королеве настроение; после того как она, Лусилла, уйдет по воле богов на небеса, подданные поймут, кого потеряли, и оценят ее редкостную доброту и справедливость), когда дверные створки распахнулись и ворвался запыхавшийся молодой придворный.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
