В частности, работая над леонидянином, друг-Спец постоянно бормотал-приговаривал странное:
— Ты вообще можешь живое делать мертвым? Не обязательно убивать. Убивать и рукоед может. Сделать живое мертвым. Заставить живое стать мертвым. Можешь?
— Могу! — с вызовом, неожиданным для себя, неожиданной запальчивой фистулой визгнул Стрелок. — Могу!
— Что же вы там делаете на Белых Скалах, если даже ты этого не понимаешь? Мертвое живым ты тоже не умеешь делать?
— Что значит — тоже?! При чем тут «тоже»?! — взбеленился Стрелок.
— А я — могу! — не слыша, вкусно процитировал Спец. Мертвое сделать живым могу. Ага?!
По этому «ага?!» Стрелок и понял, что Спец кого-то из древних цитировал, априорно привлекая давнего друга в «ближний круг».
Извини, друг. Ты мне друг, но у каждого из нас — свой круг. Разный. Стрелок не читатель. Стрелок — стрелок. «Охота на курдля» — последнее, что он прочел. И то потому, что — «Охота…».
В общем, можешь мертвое делать живым, друг-Спец? Умница! «Двадцать копеек!» (Этимологически абсолютно недифференцируемый оборот речи, но уцелевший с незапамятности.) Но про «живое делать мертвым» — не заступай. Мое! И неча, понимаешь, странными цитатами угнетать. Не знает Стрелок, не читал.
У постамента с леонидянином Стрелок задержался гораздо дольше, нежели у слизня и голованов. С него-то, с пупсика-серафимчика, и пошло-поехало. Когда же это? Лет семьдесят тому? Семьдесят пять? Шумим, братцы, шумим… Уж больно внешность доставленной на Землю добычи того самого… «слезинка ребенка» и все такое. Внешность обманчива. При чем тут внешность!
В общем, экзальтированная орава из «Живого Мира» рьяно набросилась на тогдашний КОМКОН. Столь рьяно, что КОМКОН пошел на попятную. (Представьте себе, представьте себе: КОМКОН — и на попятную!) И любое живое существо (как земное, так и внеземное) получило статус неприкосновенности. Что до гастрономических пристрастий — от устриц до говядины — то пожалте: промышленный синтез белка.
А Стрелок?! Ему теперь как же?!
Со Стрелком у Экселенца был тягостный разговор непосредственно в КОМКОНе.
— Надо ждать, — единственно, чем утешил Экселенц, — ждать и надеяться.
Хорошо ему говорить! Вечный Жид ты наш! КОМКОНу не привыкать ждать, работа у КОМКОНа такая — ждать и надеяться. А у Стрелка — другая работа! И он ее лишился. Навсегда?
— Чего ждать?! На что надеяться?! Что изменится?! — сорвался он в первый и последний раз.
— И это пройдет, — утихомирил лысый хрыч, буравя Стрелка выпуклой зеленью глаз. То ли новоявленный вынужденный вердикт имел в виду. То ли неподобающее поведение Стрелка. И то, и другое, скорее всего,
— Виноват, Экселенц.
— Ты не виноват, — ободрил Экселенц.
И ведь прав оказался, провидец! Как в том, так и в другом.
Конечно, понадобилось четверть века.
Понадобилось, чтобы в Арканаре серая толпа растерзала благородного дона Мудахеза (он же практикующий историк-синоист Болеслав Фишер).
Понадобилось, чтобы пантианин задушил Изю Малая, непревзойденного мастера боевого барицу (вот ведь подлость — не просто задушил, а именно в обьятьях, в дружеских, надо полагать, — и профукал мастер, проморгал, не воспрепятствовал вовремя).
Понадобилось, чтобы на Саракше был тривиально расстрелян фельдшер Вит Май (он же блестящий врач Логвиненко) только за то, что его имя показалось подозрительным пьяному ротмистру.
И чаша терпения переполнилась. И всяко не «слезинка ребенка» эту чашу переполнила. Новый вердикт КОМКОНа, поддержанный львиной долей homo sapiens, гласил: представителям внеземных цивилизаций, как негуманоидам, так и мимикрирующим под гуманоидов, отказано в праве считаться существом разумным… со всеми вытекающими последствиями. Нелюдь — она нелюдь и есть. Даже если прикидывается люденом.
Большое искусство — утвердить подобный вердикт. Но КОМКОН и есть КОМКОН, чтобы владеть этим искусством в совершенстве. Искусство требует жертв.
Стрелок силен в ином искусстве. Оно тоже требует жертв.
Тот же гарротский слизень, те же голованы — из списка сапиенсов их вычеркнули, а в список животных не внесли. И леонидянин — да, похож, но разум отсутствует, так только — инстинкты, рефлексы, очень похожие на разум. Мимикрия, одним словом. И вполне все вышеперечисленные могут и должны стать добычей. И стали.
Единомышленников у него было немало, как он и подозревал. Но публично — всего один. Зато какой! Наш. Регулярно вещающий только от своего имени по одному из бессчетных спутниковых каналов. Каналов, да, без счету, однако сдается Стрелку, что Наш привлекал весьма обширную аудиторию, которая поощряюще кивала: этот — наш! Все-таки человек, по сути, агрессивен, несмотря на впечатляющие успехи действующей Теории Воспитания. Может, Стрелок и ошибается, но так ему кажется. И тот же Наш — живой пример.
— Я — Наш! — провозглашал с экрана паренек в допотопной куртке из искусственной кожи. — Я — ваш! — с надрывным пафосом.
И далее — угрюмая скороговорка-страшилка на четверть часа (в «четвертушке», как сам Наш иронично именовал ежедневный выход в эфир).
Стрелок, по чести говоря, относился к Нашему скептически. Называл его не иначе, как сопляком и дешевкой. Но не вслух.
Ладно, дурная слава — тоже слава. Это — о Нашем, не о Стрелке. Тому славы не надо — ни дурной, ни доброй. Была бы работа.
А работа была и, возможно, в какой-то мере из-за психологической накачки Нашим весьма обширной аудитории. Для нее, для аудитории. Стрелок стал «настоящим мужиком», как его окрестил Наш.
Лиха беда начало.
Следующий этап — КОМКОН вынес на обсуждение поправку: разумным существом считается лишь человек Земли; иные — как мимикрирующие под гуманоидов, так и являющиеся таковыми — нет.
Это после того, как на Сауле канул целый экскурсионный аэробус с ребятней-семинаристами.
Аэробус нашли через сутки — у подножия Утеса-Великого-и-Могучего. Весь в пробоинах и глубоких царапинах. Копьями его? Топорами? Копьями и топорами.
И семинаристов нашли — в трех километрах от Утеса-Великого-и-Могучего. Брошенные пустые сани. В упряжке — ребятня. Вповалку. Раздетые, нагие, смерзшиеся. Загнанные насмерть.
Вот вам и «слезинка ребенка»…
И поправка была принята. Не сказать «на ура» (инерция мышления, ничего не попишешь), но и не сказать «на увы». Так-то!
Нуте-с. Продолжим обход.
Далее кто у нас?
Далее у нас пантианин.
Угу, он.
Трехметровое чучело, великолепный экземпляр. Нечто вроде увеличенной копии апача. Похож, похож. Горделивая поза, мощное телосложение, головной убор из стоячих перьев, ожерелье из ракушек-побрякушек. Да, такого к себе на расстояние вытянутой руки (тем более пантианской) не подпусти, будь ты трижды мастером боевого барицу Изей Малаем.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
