да от сумы не отказывайся.
Я опасность, как мог, уменьшил. Найму сварщиков вдвое. Втрое. Они будут сваривать по инструкции, кругом. У них, как понимаете, объем работ другой. Пойдут следом за староверовыми… Этажа на три-четыре, конечно, будут отставать.
На что нам еще надеяться? Все повязаны. Все до одного. Все преступники. И я, и Зот, и Хрущев Великолепный… Ворон ворону глаз не выклюет. Победителей не судят!
Огнежка обхватила руками локти, словно ее просквозило. Ее и в самом деле бил озноб.
— Сергей Сергеевич! Уходите! Вы правы, на Олимпе никогда и ни за что не отвечают, как в рабовладельческой Греции, добавил бы ваш Игорь. Зот отыграется на вас. У него здесь стукачей, как собак нерезанных. Ныне он правая рука Хрущева. С Брежневым фотографируется. С Подгорным — видели в «Правде»? Такой ударит — костей не соберешь…
Ермаков, поерзав в кресле, схватился за щеку.
— Ушел бы! Убежал! От всей честнОй компании! Так ведь не отпустят по доброму… Сразу все вспомнят. Есть чего вспомнить! Только ослушайся! Тем более, так было всегда! Всегда! Вы по молодости не знаете, как «Правду» возводили. На аврале. Когда первое здание отстроили, улицу «Правды» за ночь заасфальтировали, чтоб Сталин утречком мог проехать. При свете военных прожекторов асфальт клали. Одного вроде придавило катком… Теперь, вот, надо вымахать двенадцать этажей на живую нитку — что б Хруща по животу погладить.
Правитель ныне другой. Не Иосиф — страх божий, а лишь его соратник. Труба пониже, да дым пожиже. А законность та же! «Давай-давай!» А куда бежать? Попробуй-ка!
… Над экспериментальным жилым корпусом, неподалеку от улицы «Правды», высился десятитонный кран, гордый красавец, взметнувшийся над стройкой на круглой, точно корабельная мачта, кране. Его огромные, на всю страницу, портреты, не сходили с обложек журналов «Огонек», «Советский Союз», чередуясь с портретами ученых и артистов. Металлический крюк его взлетал в поднебесье, сияя на солнце звездочкой.
Этот кран даже старики-каменщики не посмели назвать «железной лошадью», как обычные подъемники стройки.
— Конь! — восхищенно кивали в его сторону и Силантий, и Гуща. О-ох, конь!..
Железные работяги-кони без устали подцепляли и подносили металлические колонны каркаса. Когда их ставили одну на другую, Шура прихватывал их сваркой. На четыре точки. В инструкции этого не было, Но инструктор-сварщик, шутка сказать, прежде на сталинских «высотках» работал! Обнадежил Шуру: «Никуда не денется!»
А тут еще сообщили, коли подымут к приезду Никиты Сергеевича двенадцать этажей каркаса, Тоню, почему-то застрявшую в милицейском «обезьяннике», отдадут на поруки коллективу. Никто тогда не откажет. Сам Зот Инякин обещал.
Железные колонны плыли, чуть покачиваясь в воздухе, чередой. — Давай-давай! — кричал Шура вдохновенно и сорил искрами сварки. Весь корус был как в фейерверке. «Свяжут», на живую нитку, колонны длинными железобетонными балками-ригелями-этаж готов.
На последний ригель прикатили все «ответственно-безответственные», как окрестил их Ермаков… Хотя было воскресенье, казалось бы, не до того… Какое! С дач примчали. У Зота в машине ведро клубники. Некогда было домой завести. В восемь утра генсек, сообщили, садится не то во Внуково, не то в Шереметьево, все тайна! Не до отдыха тут! Зот Инякин ведро из машины вытащил, начальство, заскучавшее в ожидании, подошло, прихватило по ягодке-другой, потом, вслед за Ермаковым, присело у ведра на корточках, навалилось…
Не сразу заметили, что могучий кран сломался, Последний ригель закачался на стропах, как на качелях.
Так и не дождались. Уехали, наказав до вечера уложить. Кровь из носа!. Счастье, что генсек где-то в Бельгии задержался..
….Стряслось это в памятном всем 1962. Игорь Некрасов уже второй год, как ушел со стройки, вернулся в Университет, защитил докторскую диссертацию о рабочем фольклоре. Побаивались в МГУ этой диссертации. Политики много!
Ермаков был на защите. Рассказывал. Ученый совет голосовал. Ни одного черного шара не было брошено. Единогласно утвердили. Теперь Ермаков его книги ждет. Обещал прислать рукопись…
Год назад — не выдержал Игорь — отправился в Заречье. Повидаться «со своими», как говорил. Ермаков был в отъезде… Ждали вечером. Все время до вечера провел со Староверовами.
Посмешили они Игоря Ивановича. Рассказывали наперебой, как у них недавно «выбирали» в герои страны и в Депутаты. Передали из ЦК по телефону разнарядку: Тресту «Мосстрой No»3» выделено — одного человека в Герои Соцтруда, и одного — в Депутаты Верховного Совета СССР. Затем прочитали бумагу: «Показатели такие. Чтоб с постоянной пропиской, по национальности русские, социальное происхождение — из рабочих. Чтоб пили в меру. И на чужих жен не зарилсь».
— А насчет умишка депутата ни слова. И чтоб вороватым не был — не заикнулись. — Нюра улыбнулась. Пожала недоуменно плечами. — Только цвет глаз не указали, а так все-все расписали. Как для детского сада. Или для психов.
«Ермак, значит, — продолжила она свое повествование, — подсадил в Герои Чумакова, а в Депутаты Шуру… Чумаков из-за скандала в Постройкоме провалился, а Шурка, дурак, целых два месяца отказывался. Только вчера признал, что его заарканили…
Игорь обрадовалсял. «Хожение во власть Шурки Староверова» это же наша новая или даже новейшая история… Просил ты хоть однажды слово для выступления? — вырвалось Игоря Ивановича..
— Просил, как же… Не дают. Убедился, дают лишь тем, кто берет слово от имени своей области или края… Секретари, председатели разные…Короче, номеклатура. От кого? спросили.
— Что, от рабочего класса — не годится?
— Здесь все депутаты от «от рабочих», — возразили с улыбочкой.
Потребовали, что б показал свою речь заранее… Ну, показал…
Они неделю не возвращали: Екатерина Алексеевна Фурцева отчего-то заинтересовалась, попросила прислать ей будущую речь бригадира с Заречья. А потом от ее имени мне передали: «Выбрось то, опусти это..». Но я же не Тихон Инякин, так их и этак!
И замолчал. Молчал так долго, что Игорь Иванович повернулся к Нюре.
— Нюра, а ты хотела когда-либо стать Фурцевой? Взлететь на государственные высоты? Владимир Ильич такую возможность предвидел…
— Боже упаси, Игорь Иванович! Женщин к таким должностям допускать нельзя. Ни в коем случае!
Это было для Игоря так неожиданно, что он перебрался вместе со стулом к Нюре поближе. Спросил, чем вызван у нее, женщины, такой необычный взгляд?
— Игорь Иванович, коли, извините, вы интересуетсь этим всерьез, как ученый человек, спрошу вас откровенно. Чтобы управлять такой махинищей как страна, нужны чтоб существовали точные законы управления? И чтоб эти законы были святы и для вас, ученого человека, и для подсобницы каменщика, которая едва седьмой класс осилила. Правильно я думаю?.. Спасибо, Игорь Иваныч, за поддержку.
Да только зачем нам так высоко брать, тут, в нашем профсоюзе, и то концов не найдешь. Прав никаких, одни разговоры. Каждый по своему понимает свои права… А что, Игорь Иваныч, в вашем университете всегда считаются с профсоюзом?
И потом не все женщины на одну колодку. Которые образованные, с умом, те
