Карчарос остался стоять. Его гордость пострадала, ему хватало забот с пострадавшими носом и губой, но, что самое главное, он уже начал задумываться о мести. Понятия «хотеть» и «иметь» были для него равнозначны в течение всей жизни. Это было для него естественным, поскольку уже очень давно никто не отказывал Карчаросу в исполнении его желаний. Кроме того, по причине, которую он и сам не смог бы выразить словами, Карчарос твердо решил, что Джесси должна возжелать его и прийти к нему по собственному решению, без всякой магии. Так лучше, чем просто уничтожить ее мужа, что было бы… нет, так куда лучше! Карчарос уже чувствовал на окровавленных губах вкус стыда и позора Риджо Белнарака.
Сама Джесси далеко не сразу поняла, что именно произошло. Когда же она в конце концов избавилась от чар, наложенных Карчаросом, то одновременно и перепугалась, и пришла в ярость. Думаю, она больше разбиралась в волшебниках, чем Риджо; судя по всему, она лучше мужа понимала, насколько их пара близка к гибели. С этого момента Джесси преисполнилась решимости любой ценой держать свою семью, включая шукри, как можно дальше от Карчароса. Она готова была по первому же знаку бросить выступления или даже покинуть дом. Джесси твердо решила, что ни она, ни Риджо никогда больше не посмотрят в эти дружелюбные голубые глаза. А Риджо, хоть они были женаты не очень долго, понял то, что я знал всю свою жизнь: Джесси Белнарак — чрезвычайно решительная женщина.
Но какой бы смелой и предприимчивой ни была Джесси, Карчарос намного превосходил ее в хитрости, к тому же злобный старый ум обычно одолевает упрямое мужество. Волшебник был слишком расчетлив, чтобы, желая заполучить Джесси, преследовать ее по пятам и не давать покоя, как она боялась. Вместо этого он употреблял все свои лукавые умения и нечестное мастерство, одаривая Джесси всевозможными благами — если это слою вообще можно увязать с Карчаросом — и при этом не показываясь ей на глаза. Будучи волшебником, Карчарос не стал натанцовывать ей ни денег, ни драгоценностей, ни нарядов — ничего такого, что она могла бы швырнуть ему в лицо. Нет, он подносил свет луны и звезд — Карчарос всегда мастерски управлялся с погодой, — чудные дни, безукоризненное здоровье шукри и их блестящие выступления, восхищение толпы, которая охотно выкладывала деньги за их представления. Карчароса раздражало — я в том уверен, — что Риджо разделяет с женой эти щедрые дары. Но несомненно, волшебник утешал себя тем, что хотя неотесанный муж Джесси ни сном ни духом не ведает об истоках их процветания, она сама все понимает. И конечно, Карчарос был совершенно прав.
Проснувшись, Джесси каждое утро наблюдала за пасущимися на ее участке легендарными существами, благодаря которым садик, когда-то невзрачный и чахнущий от недостатка ухода, каждый день сиял новыми красками, словно витражное стекло. Джесси отдавала себе отчет в том, кто прислал этих животных. При виде бессмертных кайпашей, что, восседая на ее яблоне, раскрывают грозные крылья, приветствуя ее, Джесси охватывало изумление и восхищение — а кого они не охватили бы? — но не радость. Не больше радости, чем она испытала как-то среди ночи, когда голубовато-серый лирамайя посмотрел ей в глаза и склонил свой рог и его невероятно мягкая морда коснулась ее руки. Не было в этом положительных эмоций, как бы Джесси ни жаждала, потому что она все понимала.
Карчарос был плохим с ног до головы, злым до кончиков волос, но дураком он не был. Даже сквозь время нетрудно проследить за ходом его рассуждений: если великолепные чудеса не приводят к нему Джесси Белнарак — значит, нужно найти другой способ. И действительно, некоторое время спустя у Карчароса созрел новый замысел. Он знал женщин даже меньше, чем это обычно бывает с мужчинами, но подметил, что женщинам часто бывает на удивление трудно отвергнуть неприкрытое уродство (иначе откуда взялись все эти сказки о принцессах и лягушках?) и отказать жалкой уязвимости. Отлично! Он приблизится к Джесси, но не как всепобеждающий господин, каким он столь явно представал, а как нищий, как жалкий проситель, беспомощный и погибающий без ее любви. Возможно, мудрый друг отговорил бы его от этого шага, но у Карчароса таковых не имелось.
Потому он стал регулярно взывать к Джесси Белнарак, чаще всего в лесу, когда она отправлялась искать синие цветы далда (не белые — те часто бывают ядовиты), отвар которых творит чудеса с шерстью и пищеварением шукри. Одетый в свой самый непритязательный и поношенный наряд, не поднимая взгляда и потому постоянно спотыкаясь, Карчарос бормотал, что страдает без нее, при этом ни в коем случае не смотрел на Джесси и не делал ни жеста, который мог бы показаться угрожающим или напоминал бы танец. Это было редкое и странно трогательное зрелище.
Или было бы трогательным, будь оно хоть каплю менее деланым. В гамме человеческих чувств есть одно, которое наиболее трудно подделать — во всяком случае, так говорит мой опыт, — и чувство это — смиренность, а Карчаросу оно вовсе не было знакомо. Джесси Белнарак изо всех сил, ради своей жизни и жизни мужа, старалась удержаться от смеха. Во время пятого подобного визита Карчарос сбивчиво вещал о том, что уйдет в горы, если она не достанется ему, и сделается там салехом — святым отшельником. Для Джесси это оказалось чересчур — страх и осторожность рухнули, и она расхохоталась.
У Джесси всегда был очень заразительный смех. В нем не было ни капли насмешливости, только восторг и приглашение этот восторг разделить.
О, вот мы снова у моей двери, вечно она разбухает в сырую погоду. Входите, я поставлю чайник… Что? Терпение, мы до этого дойдем.
Никто и никогда не потешался над волшебником Карчаросом. Он был поражен этим весельем, которое было вызвано не столько его лицемерием, сколько неуклюжестью. Несколько мгновений Карчарос в ярости смотрел на молодую женщину, и его голубые глаза делались все ярче и ярче, пока не стали белыми, словно пепел. Однако он не поднял на Джесси руки, не сказал ей ни слова и не сделал ни одного шага в ужасном танце, чтобы уничтожить ее. Он просто развернулся и ушел.
Когда вы всю жизнь только и делаете, что отбираете, к чему учиться ухаживать? Страсть Карчароса к Джесси Белнарак становилась все сильнее и мрачнее с каждой бессонной ночью, но это не помешало ему понять, что благодеяния и кроткая тоска не помогут и честным образом он ее не завоюет. Значит, придется в конце концов применить силу. Думаю, единственный раз за всю свою скверную жизнь Карчарос и вправду пожалел, что ему необходимо навязать свою волю другому человеку. Сдается мне, что именно в этот момент он подошел к пониманию любви настолько близко, насколько вообще мог.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
