Цитата приведена здесь в том числе и затем, чтобы продемонстрировать мастерство Сталина как публичного оратора. Напомню – речь произносилась на съезде, то есть на большом собрании (1306 делегатов). Большинство из присутствовавших не имели большого опыта политических игр. В то же время на съезды тогда присылали отнюдь не в ладоши хлопать. Делегаты могли и «взбрыкнуть». Так что их требовалось привлечь на свою сторону. Вот Сталин и свел свою критику оппозиции к тезису «олигархов[59] мы не потерпим». Что, разумеется, было принято «на ура». Главным же итогом съезда было то, что он поддержал линию Сталина, – был взят курс на строительство социализма в одной стране.
А дальше Сталин заявил: «Мы должны приложить все силы к тому, чтобы сделать нашу страну страной экономически самостоятельной, независимой, базирующейся на внутреннем рынке, страной, которая послужит очагом для притягивания к себе всех других стран, понемногу отпадающих от капитализма и вливающихся в русло социалистического хозяйства. Эта линия требует максимального развертывания нашей промышленности, однако в меру и в соответствии с теми ресурсами, которые у нас есть. Она решительно отрицает политику превращения нашей страны в придаток мировой системы капитализма. Это есть наша линия строительства, которой держится партия и которой будет она держаться и впредь. Эта линия обязательна, пока есть капиталистическое окружение».
Разумеется, не обошлось и без кивков в сторону коммунистической ортодоксии: «Другое дело, когда победит революция в Германии или во Франции, или в обеих странах вместе, когда там начнется социалистическое строительство на более высокой технической базе. Тогда мы от политики превращения нашей страны в независимую экономическую единицу перейдем к политике включения нашей страны в общее русло социалистического развития. Но пока этого еще не произошло, нам абсолютно необходим тот минимум независимости для нашего народного хозяйства, без которого невозможно будет уберечь нашу страну от хозяйственного подчинения системе мирового капитализма».
Но это явно слова «для порядка».
Против теории победы социализма в одной стране, кстати, выступали оппозиционеры. Троцкий отмалчивался.
Зиновьев полагал, что сталинская теория «отдает душком национальной ограниченности». Каменев объявил ее подменой «международной революционной перспективы… национально-реформистской перспективой».
Но их слушать не стали.
XIV съезд был отмечен интересным обстоятельством. Много времени было потрачено на дискуссию вокруг взглядов… философа-эмигранта Николая Васильевича Устрялова.
С чего бы это? И кто это вообще такой?
Свой политической путь Устрялов начинал в партии кадетов. Во время Гражданской войны возглавлял Бюро печати при правительстве Колчака. Уже там обнаружились некоторые особенности его мировоззрения. Если его партайгеноссе, оказавшиеся при адмирале, либо старательно не замечали колчаковских методов, либо утешались, что это временно, то Устрялов стал «бардом диктатуры». К демократии он стал относиться с глубоким презрением, полагая, что она отжила свое.
Это не стоит понимать так, что Устрялов являлся апологетом голого насилия. Он писал: «Формальная демократия умирает, но река истории не течет вспять, и жизнеспособные элементы отцветающего периода будут жить в нарождающемся. На смену демократии грядет сверхдемократия».
То есть диктатор может удержаться, только если он выражает интересы широких народных масс.
Уже в 1919 году Устрялов понял, что из белогвардейского проекта ничего путного не выйдет, и стал присматриваться к большевикам.
После краха режима Колчака он оказался в Харбине, после Гражданской войны стал работать на Китайской восточной железной дороге (КВЖД). Дорога принадлежала РСФСР/СССР, на ней работали как те, кто там трудился и до революции, так и приехавшие советские граждане. Так что Устрялов знал о том, что происходило в России, не только из эмигрантских газет.
Происходящее нравилось ему все больше и больше.
«Во-первых, события убеждают, что Россия не изжила еще революции, т. е. большевизма, и воистину в победах советской власти есть что-то фатальное, – будто такова воля истории. Во-вторых, противобольшевистское движение силою вещей слишком связало себя с иностранными элементами и поэтому невольно окружило большевизм известным национальным ореолом, по существу чуждым его природе. Причудливая диалектика истории неожиданно выдвинула советскую власть с ее идеологией интернационала на роль национального фактора современной русской жизни, – в то время как наш национализм, оставаясь непоколебленным в принципе, потускнел и поблек на практике вследствие своих хронических альянсов и компромиссов с так называемыми „союзниками“…
После крушения власти адмирала Колчака и генерала Деникина русские националисты очутились как бы над неким провалом… Начинать с начала то, что трагически не удалось при несравненно лучших условиях и при неизмеримо богатейших данных, могут в лучшем случае лишь политические Дон-Кихоты. Следовательно, нужно искать другой выход…
Но главное, большевикам удалось фактически парировать основной национальный аргумент, против них выставлявшийся: они стали государственной и международной силой, благодаря несомненной заразительности своей идеологии, а также благодаря своей красной армии, созданной ими из мутного потока керенщины и октябрьской „весны“».
Это течение получило название национал-большевизма.
Устрялов и его последователи делили русских революционеров на коммунистов и большевиков. Первые – это те, кто был заморочен на интернационализме и готов был принести Россию в жертву мировой революции. Вторые – выразители исключительно русских интересов. Главным «большевиком» Устрялов считал Ленина – и относился к нему с восхищением.
Примечательно, что национал-большевики первыми из эмигрантов, еще в 1921 году, высоко оценили Сталина – именно как «большевика». В борьбе оппозиций 20-х годов Устрялов, очень внимательно следивший за советской политикой (он читал все стенограммы съездов ВКП(б), которые тогда издавались и свободно распространялись), всегда приветствовал сталинскую линию – как последовательно государственническую.
В 1923 году Устрялов побывал в СССР, что только укрепило его взгляд на происходящее.
Статьи этого философа широко публиковались в Советской России. Сталин очень внимательно читал его книги. Исследователи спорят, повлияли ли устряловские взгляды на Иосифа Виссарионовича. Но именно он был инициатором публикаций философа.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
