серьезностью, когда он вернется. Когда зазвонил телефон, он просматривал газеты, сидя рядом со мной. Это была Ноэли. Впервые. Но и это слишком! Так вежливо: «Я бы хотела поговорить с Морисом». И я, как дура, передала ему трубку. Он едва отвечал, вид у него был ужасно раздосадованный. Он несколько раз повторил: «Нет, это невозможно», но в конце концов сказал: «Хорошо. Я приеду». Как только он повесил трубку, я закричала:
— Ты не пойдешь! Осмелиться преследовать тебя здесь!
— Послушай. Мы сильно поссорились. Она в отчаянии от того, что я не подавал никаких признаков жизни.
— Я тоже очень часто бывала в отчаянии, но никогда не звонила к Ноэли.
— Умоляю, не надо еще больше усложнять мою жизнь. Ноэли способна покончить с собой.
— Оставь!
— Ты ее не знаешь.
Он шагал взад и вперед, раз даже ударил ногой по креслу, и я поняла, что он все равно пойдет туда. Все эти дни между нами царило такое согласие, что я опять смалодушничала и сказала: «Иди». Но как только он вернется, я с ним поговорю. Без сцен. Но я не хочу, чтобы со мной обращались, как с куклой.
25 января. Я убита. Он позвонил мне, чтобы сказать, что ночь он проведет у Ноэли, что он не может оставить ее в таком состоянии. Я возражала, он повесил трубку. Я звонила очень долго, пока не сняли трубку и не бросили ее. Я чуть было не помчалась туда, чтобы вот так же трезвонить в ее дверь. Но мне не хватало смелости встретиться лицом к лицу с Морисом. Я вышла из дому и бродила в холоде ночи, ничего не видя, не останавливаясь, до полного изнеможения. Такси привезло меня домой, и я рухнула, не раздеваясь, на диван в общей комнате. Меня разбудил Морис:
— Почему ты не ложилась?
В его голосе звучало неодобрение. Кошмарная сцена. Я говорила, что он был со мной все эти дни только из-за ссоры с Ноэли. Стоило ей поманить его пальцем, и он побежал к ней, а я пусть подыхаю от горя.
— Ты несправедлива, — ответил он с негодованием. — Если хочешь знать, мы поссорились из-за тебя.
— Из-за меня?
— Она хотела, чтобы мы еще остались в горах.
— Скажи лучше, она хотела, чтобы ты покончил со мной!
И я плакала, плакала.
— Ты прекрасно знаешь, что в результате бросишь меня.
— Нет.
30 января. Что происходит? Что такое они знают? Они ведут себя со мной иначе, чем прежде. Изабель позавчера… Я нападала на нее. Упрекала в том, что она давала мне плохие советы. С первого дня я со всем соглашалась, все терпела. И вот результат: Морис и Ноэли обращаются со мной, как с марионеткой. Она слабо защищалась: она не знала вначале, что речь идет о давней связи. Я сказала:
— А ты не соглашалась, что Морис подлец.
Она возразила:
— Нет. Морис не подлец. Это мужчина, который оказался между двумя женщинами и стал в тупик. Любой в подобной ситуации выглядел бы неблестяще.
— Он не должен был оказываться в такой ситуации.
— Это случается и с очень хорошими людьми.
Она снисходительна к Морису, потому что многое позволяла Шарлю. Но у них были совсем другие отношения.
— Я больше не думаю, что Морис хороший человек, — произнесла я. — Я открыла в нем низменные черты. Я не восхищалась его успехами — и тем уязвила его тщеславие.
— Здесь ты несправедлива, — возразила она с какой-то суровостью. — Если мужчина любит говорить о своей работе — это не тщеславие. Я всегда удивлялась, как мало тебя заботит работа Мориса.
— Я не могла сообщить ему о ней ничего интересного.
— Это так. Но ему, безусловно, хотелось, чтобы ты была в курсе всех трудностей, знала о его открытиях.
У меня возникло подозрение:
— Ты видела его? Он тебе сказал? Он тебя переубедил?
— Ты бредишь!
— Я удивляюсь, что ты перешла на его сторону. Если он хороший человек, тогда вся вина ложится на меня.
— Вовсе нет. Бывает, что люди не могут понять друг друга, но ни один из них не виноват в этом.
Раньше она говорила со мной другим тоном. Какие-то слова вертятся у них у всех на языке, а они не говорят мне их.
Я вернулась домой, совсем упав духом. Какая резкая перемена к худшему! Практически все время он проводит у Ноэли. В те редкие минуты, что он отводит дня меня, он избегает быть наедине: ведет меня в ресторан или театр. Он прав: это менее тяжко, чем оставаться там, где когда-то был наш с ним дом. Колетта и Жан-Пьер бесконечно внимательны. Они так заботятся обо мне. Как-то раз они повели меня обедать в симпатичное бистро в Сен-Жермен-де-Пре. Звучали прекрасные пластинки. Заиграли один блюз, который мы часто слушали с Морисом, и мне показалось, что в нем все мое прошлое, вся моя жизнь, которую скоро отнимут у меня, которую я уже потеряла. Вдруг, кажется, лишь вскрикнув, я упала в обморок. Почти сразу же я пришла в себя, но Колетта все видела. Она была крайне возмущена.
— Я не позволю, чтобы ты губила себя. Если папа так ведет себя с тобой, пошли его подальше. Пусть идет к этой дамочке, тебе будет гораздо спокойнее.
Всего лишь месяц тому назад она не дала бы мне такого совета.
Если бы я была хорошим игроком, то сказала бы Морису, чтобы он уходил. Мой последний шанс состоит в том, что Ноэли в свою очередь начнет нервничать, устраивать сцены, предстанет в дурном свете. Но у меня нет желания истязать себя, я стремлюсь выжить.
Смотрю на свою египетскую статуэтку: ее очень хорошо склеили. Мы вместе купили ее. Она была пронизана нежностью, голубизной неба. И вот она, нагая и скорбная. Я беру ее в руки и плачу. Я не могу больше носить колье, которое подарил Морис к моему сорокалетию. Все предметы, вся мебель, окружающие меня, словно протравлены кислотой. От них остались лишь горестные скелеты.
2 февраля. Раньше у меня был характер. Раньше я бы выставила Диану за дверь. А теперь я тряпка. Как я могла бывать у нее? Это развлекало меня и ни к чему не обязывало.
— О, как вы похудели! Какой у вас усталый вид!
Она пришла из любопытства, по злобе — я это сразу почувствовала. Не следовало принимать ее. Она принялась щебетать, я не слушала. Вдруг она пошла в наступление:
— Мне слишком больно видеть вас в таком состоянии. Пересильте себя. Старайтесь
