Конечно, многие местные жители поддерживали Туризина. Во всяком случае, немалое их количество заявляло об этом во всеуслышание, пока имперские войска удерживали город. Но почти столько же до сих пор жалели о Баане Ономагуле. Обширные владения разбитого Драксом мятежника располагались совсем недалеко отсюда — к югу от Гарсавры. Баан был мертв, он погиб от руки ненавистных многим чужеземцев-наемников (прежде чем те пошли по его стопам). Теперь уже никто не вспоминал о том, что Ономагул был предателем. Самоуверенный, раздражительный, коварный, он каким-то чудом был произведен чуть ли не в святые.
Полной противоположностью сторонникам Баана оказались те, кто жалел о поражении намдалени и восстановлении императорской власти в Гарсавре. Покойный Антакин говорил Марку о том, что островитяне довольно популярны в городах. Сообщение гонца оказалось чистой правдой. “Государство” Дракса было куда меньше Империи, поэтому барон не облагал города тяжелыми налогами, как это делал Туризин. Возможно также, мягкое отношение к городам было красивым жестом намдалени, которые не желали возбуждать против себя недовольство всего видессианского населения. Во всяком случае, эти действия — чем бы они ни были продиктованы — обеспечили Драксу поддержку у немалого числа гарсавран. Они даже начали перенимать обычаи победителей и ходили поклоняться Фосу в храме, который Дракс передал намдаленским жрецам (с точки зрения ортодоксальных видессиан — злостным еретикам!).
Последнее обстоятельство особенно разъярило Стипия. Целитель не упустил случая вступить в громкие препирательства с одним намдаленским жрецом, когда увидел того на рыночной площади. Скавр в ту минуту увлеченно торговался над приглянувшимся ему поясом. Заслышав вопли, охваченный тревогой трибун поднял голову.
— Сладкоречивый соблазнитель!.. Пес!.. Умаститель льда Скотоса!..
Багровый от ярости, со стиснутыми в праведном гневе кулаками, жрец-целитель протиснулся к намдалени. У того под мышками было по жирному гусю.
— Клянусь Игроком! Ты, напыщенный индюк! Твой-то путь ведет прямо в ад! — закричал в ответ намдалени, глядя прямо Стипию в лицо.
Жреческий плащ намдалени был более серого оттенка и напоминал скорее осеннее небо, но тоже отливал синевой. Жрец “Игрок” не выбривал головы, как это делали видессианские жрецы, в том числе и Стипий. Но в собственную непогрешимость он веровал не менее фанатично, чем его имперский коллега.
— Прости, — тихо сказал Марк торговцу и бегом, будто в атаку, подлетел к двум жрецам, осыпающим друг друга проклятиями, точно двое пастухов. Успеть, остановить Стипия прежде, чем их спор превратится в драку, а драка — в бунт…
Слишком поздно. Толпа уже окружила обоих жрецов. Но горожане хотели вовсе не бунта.
— Дебаты! Дебаты! Идем слушать дебаты!..
Публичные теологические диспуты были еще одним развлечением видессиан. В Гарсавре они происходили и прежде, когда местные жрецы дискутировали с намдалени. Теперь горожанам не терпелось узнать, какие доводы приведет новый жрец.
Стипий вспыхнул, будто не верил собственным ушам. Скавр был также скорее удивлен, нежели огорчен. В конце концов, возможно, все-таки обойдется без крови… Трибун усмехнулся, когда увидел, как Стипий драматически хлопнул себя по лбу и объявил:
— Ложную веру надлежит выкорчевывать, но отнюдь не обсуждать.
— Хо! Я готов потолковать с тобой об этом! — сказал намдалени.
Жрецу-намдалени было около сорока лет. Глядя на его угловатое жесткое лицо и крепкую фигуру, Скавр скорее был склонен принять его за командира пехотинцев, нежели за священнослужителя. Почти такой же толстый, как Стипий, он был, в отличие от видессианского “коллеги”, похож скорее на атлета, бросившего заниматься спортом, чем на обычного толстяка.
Намдалени отвесил жрецу-целителю иронический поклон.
— Герунгус из Таппера, к твоим услугам.
Стипий поперхнулся и закашлялся, наливаясь злобой. Толпа, к величайшему облегчению Марка, продолжала требовать дебатов. В конце концов жрец-целитель, весьма грубо, буркнул свое имя.
— Поскольку ты — жалкий еретик, то я начну первым. А потом защищай свое лжеучение, насколько это тебе по силам.
Герунгус пробормотал сквозь зубы что-то едкое, чего трибун не расслышал. Затем намдалени пожал широкими плечами и ответил безразлично:
— Кто-то же должен начать.
Видессианский язык жреца звучал почти без акцента.
Стипий приступил:
— Для начала я задам тебе такой вопрос. Каким это образом вы, намдалени, пришли к извращению святой веры Фоса? Кто дал вам право добавлять к нерушимому символу веры отвратительную фразу “… и на это мы поставим свои души”? Какой синод постановил искажать изначальные слова, завещанные от Фоса? Учение передано нам нашими святыми отцами. Оно должно храниться в чистоте и неприкосновенности. Добавлять же к святому символу веры пустые еретические фразы — святотатство!
Марк удивленно поднял бровь. На своей территории, в пылу богословского спора, Стипий оказался куда более опытным бойцом, чем полагал трибун. Толпа разразилась одобрительными криками.
Однако каждый видессианский жрец, который брался дискутировать с Герунгусом, бросал ему подобный вызов, и потому ответ намдалени был скорым:
— Святые отцы древности жили в раю для индюков. Тогда рука Империи простиралась до самого Халогаланда, а зло Скотоса казалось неизмеримо далеким. Но имперцы были грешны и падали все ниже и ниже, и Скотос стал набирать силу, дабы показать мощь своей власти над вами. Именно поэтому варвары оторвали от вас Хатриш и Татагуш. Это Скотос привел из необъятных степей диких хаморов. Это Скотос отнял у вас силу, дабы вы не могли отразить их натиска. И вот, по грехам вашим, сила Скотоса росла, и вот стала она слишком могущественна, и ощутили вы ее дыхание на своем лице. Ныне Скотос близко! Кто уверен теперь, что Фос победит в конце концов и на закате всех времен?
Теперь Стипий был уже не багровым, а белым, как стена.
— Весовщик! — воскликнул он.
Толпа недобро загудела. Для видессиан ересь весовщиков — вера хатришей в равновесие сил Добра и Зла — была еще хуже, чем та, которую исповедовали намдалени.
— Вовсе нет. Позволь закончить, — спокойно возразил Герунгус. — Ни тебя, ни меня не будет здесь, когда разразится последняя великая битва между Фосом и Скотосом. Откуда же нам, слабым и грешным, заранее знать ее исход? Но мы должны жить так, словно мы твердо уверены в грядущей окончательной победе Добра. Иначе нам уготован вечный лед Скотоса. Не знаю, как ты, а я честно и с гордостью делаю свою ставку. Я ставлю душу на победу Добра.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
