Умственные добродетели, опять-таки, во-первых, такие, которые принадлежат спекулятивному, и, во-вторых, практическому разуму. К первым причисляют: разум, знание и мудрость, a именно – разум обозначает способность по отношению к непосредственно познаваемым принципам, две других добродетели означают способности по отношению к познаванию истины чрез посредство исследования, a именно знание – относительно различных познаваемых предметов, мудрость – относительно высшей правды. Практическому разуму, напротив, принадлежат: искусство и благоразумие; первое – правильное знание того, что должно делать, второе – того, как должно поступать. Из всех этих добродетелей одно лишь благоразумие причисляется к добродетелям в собственном смысле, потому что оно направляет свободу выбора людей относительно средств для достижения определенной конечной цели. Так как добродетель – способность действовать хорошо, то предметами добродетели могут быть только такие душевные силы, которые или сами принадлежат воле, или же руководятся волею. Это случается при благоразумии, так как оно предполагает волю для достижения цели.
Другие же умственные добродетели – второстепенные добродетели, потому что они дают только способность к правильному познаванию, которая – благое проявление разума, и к этому должна еще присоединиться воля, которая приводит в движение разум.
Нравственных добродетелей насчитывается весьма много; из них заслуживают упоминания лишь три, которые вместе с благоразумием составляют четыре главные добродетели. Одна из этих трех относится собственно к поступкам, – справедливость, и две – к обузданию и направлению страстей, именно умеренность по отношению к чувственным и самообладание по отношению к гневливым страстям. Все они принадлежат к добродетелям в собственном смысле. Ibid. qu. LVII–LXI.
Человек может достигнуть этих добродетелей и приобретаемого чрез них блаженства своими природными, врожденными ему силами, хотя и не без божественной помощи. Но есть еще высшее блаженство, состоящее в известном участии в божественном существе, и для его приобретения необходимы высшие добродетели, достигнуть которых человек может лишь тем, что ему придается нечто исходящее от Бога; однако же, при этом не исключается свобода действия со стороны человека. Эти добродетели называются богословскими, потому что они имеют предметом Бога, исходят от Бога и даруются нам божественным откровением.
Одна из них – вера – относится тоже к области умственной; это особого рода добродетель, так как человек должен актом своей воли подчинить спекулятивный разум откровению. Напротив, надежда и любовь относятся к области воли, причем первая направляет ее к своей цели, как к чему-нибудь достижимому, последняя же, так сказать, превращает ее в эту цель. В этой последней, как самой высокой добродетели, находятся соединенными все нравственные добродетели и даже можно сказать, что только ею довершаются богословские добродетели. Ibid. qu. LXII–LXV. Оттого-то в ней, a не в исполнении евангельских поучений, и заключается совершенство; поучения же служат скорей только средствами для совершенства.
Но совершенство, которого может достигнуть человек, двоякое: во-первых, когда его склонность постоянно и действительно, насколько он это может, бывает направлена только к Богу, и этого совершенства он может достигнуть только в небесном раю; во-вторых, когда он находится в состоянии, в котором он, не будучи постоянно действительно направлен к Богу, тем не менее, исключает из себя все, что противно любви к Богу, и это совершенство достижимо на земле и олицетворяется земным раем.
Оно достижимо двояким образом, a именно: или деятельною жизнью, или созерцательною.
Деятельная жизнь имеет прямою целью исполнение добрых дел; познание истины – ее средство. Оттого она и состоит, во-первых, в достижении нравственных добродетелей, включая и благоразумие, но не исключая и умственных добродетелей. Созерцательная жизнь имеет прямою целью познание истины, особливо божественной. Для нее существенно необходимо приобретение умственных добродетелей, но она не может тоже обойтись без нравственных: так как любовь к Богу предназначает разум для стремления к познанию Бога, то другие добродетели этого отдела нужны ей как предварительные условия, ибо без овладения страстями чистое познавание истины невозможно.
Хотя оба пути годны для достижения блаженства, все же созерцательная жизнь имеет больше заслуги, так как она непосредственно направлена к любви к Богу. Деятельная жизнь, напротив, лишь посредственно, a непосредственно – к любви к ближнему. Поэтому деятельная жизнь должна предшествовать созерцательной. Теперь не трудно изложить значение сна, о котором идет речь. Мы находим и у Фомы, с ссылками на некоторые места у св. Григория, Лию и Рахиль выставленными, подобно Марфе и Марии, как типы деятельной и созерцательной жизни; так о Лии сказано, что она была слаба глазами, но плодная, имя же Рахили означает видимое начало: она была неплодная, но красива. Ibid., qu. CLII.
Деятельная жизнь имеет целью украшение себя добрыми делами, как цветами, созерцательная – находить удовлетворение в познавании истины, которое есть, так сказать, око души.
Конечная цель человека, достигаемая им чрез посредство добродетели, – блаженство, которое в своем совершенстве состоит в созерцании и внушении Божества, a чрез это разум и воля человека находят полное удовлетворение. Ibid. 2-е, qu. IV. Это блаженство достижимо лишь в будущей жизни. Но уже и в этой жизни можно найти неполное блаженство, которое дается добродетельною частью в надежде на небесное блаженство, частью в начинающемся пользовании им, как бы в предвкушении его. Это блаженство олицетворено земным раем.
Для толкования поэта важное значение имеет и то, что Фома, подобно Данте, считает евангельские блаженства как ступени, по которым человек достигает высшего блаженства, но только он не считает их, подобно Данте, дарованными людям в награду за победу над главными грехами, но принимает, что в первых трех блаженствах указывается на устранение ложного земного счастья, именно чрез «блаженны нищие духом» – по отношению к внешним благам и внешней славе, чрез «блаженны плачущие» – по отношению к гневливым, чрез «блаженны кроткие» – по отношению к чувственным страстям. Два следующих относились к деятельной жизни и к приобретаемому ею блаженству, притом «блаженны алчущие и жаждущие правды» – к исполнению долга справедливости и «блаженны милостивые» – к исполнению долга любви; наконец, два последних – «блаженны чистые сердцем» и «блаженны миротворцы» – к созерцательной жизни, условие которой – чистота сердца, плод – мирное блаженство». Филалет.
1189
«Данте определяет здесь время дня на четырех различных точках земного шара: в Иерусалиме (где Богочеловек пролил кровь Свою) был час восхождения солнца; на реке Ганге – полдень (нона есть церковный термин, обозначающий полдень: отсюда английское слово noon); на горе Чистилища – вечер; на реке Эбро (в Испании) – полночь, ибо знак Весов, в котором теперь находится солнце, стоит диаметрально противоположно знаку Овна. Отсюда видно, что Данте, как уже было сказано в примечаниях Чистилища II, 1–3, представлял себе Ганг и Испанию (Эбро), отстоящими от Иерусалима к востоку и западу равно на 90». Сличи Рая IX, 86. Теперь вообще около шести часов вечера 29-го марта, или 9-го, или 12-го апреля 1300 года; поэты провели в этом круге около часа». Филалет. – «Солнце теперь восходит в том месте, где Христос искупил мир Своею кровью, и в тот самый миг, когда странники должны вступить в огнь пламенной любви, которым Он крестит, по слову евангелиста Луки III, 10: «Он будет крестить вас Духом Святым и огнем». Копиш.
1190
«Господень Ангел». В других кругах один, здесь два ангела, один по ту, другой по эту сторону пламени. Первый ангел – ангел целомудрия, второй, по-видимому, – страж врать в земном раю. – «In principio noctis quando ut plurimum committitur et incalescit vitium et crimen luxuriosi ignis, fingit se mitti et duci ab Angelo, id est ab judicio conscientiae, et a Virgilio, id est ab judicio rationis, eodem tempore in fllammam et incendium conscientiae et reprehensionis talis vitii». Пьетро ди Данте.
1191
«С края» (in su la riva), т. e. в конце дороги, по которой идут друг за другом поэты.
1192
«Beati mundo corde», блаженны чистые сердцем, яко тии Бога узрят». Матф. V, 8. Без совершенной чистоты невозможно приблизиться к Богу. «Quemadmodum lumen hoc videri non potest nisi oculis mundis, ita nec Deus videtur, nisi sit mundum cor quo videri potest». Блаж. Августин. De Serm. Dom. – Итак, стих этого евангельского блаженства приведен здесь весьма уместно при выходе из последнего круга и вместе с тем при выходе из всего чистилища.
1193
Сличи Чистилища XIX, 45.
1194
Смысл, – последнее Р (peccatum) уничтожается не иначе, как огнем Божественного правосудия.
1195
