Он вдруг встрепенулся.
— Да пошел ты!.. — ответил он себе же громко и весело. — Программа?! Проверь в соседней комнате. На диване. Там она, твоя программа! Хорошо еще — зима. Протухнет не скоро.
Олег неистово почесал спину, даже выкрикнул что-то восторженное — не то «Ах!», не то «Эх!»… и снова осекся.
Он был свободен. Кажется, да. Но главное — он просто был, и значит… кто-то все же проделал эту работу: ввел в контейнер код активации, подключил кабель, натянул ему на голову обруч… Кто-то, как Дактиль, держал его за плечи, окуная в мутный зеленый бульон и уворачиваясь от звериных щелчков зубами…
Мнемопрограмматор издал пронзительный звон. От неожиданности Шорохов дернулся, и кипа незаполненных бланков обрушилась на пол.
Прибор зазвенел опять. На экране поверх иероглифов развернулось малиновое окошко:
«ТОЧКА-1 ПРОЙДЕНА. ЖДУ КОРРЕКЦИИ».
Олег беспомощно погладил программатор. Тот ответил новым перезвоном.
«СООТВЕТСТВИЕ ПОЛНОЕ? ЖДУ КОРРЕКЦИИ».
Колокольчики бренчали уже без перерыва, настойчиво и тревожно. Крякнув, Шорохов поднялся и неизвестно зачем подошел к сейфу. Потом вернулся к столу и с ненавистью посмотрел на экран.
— Разобью!.. — проскрежетал он.
— Вот этого не надо, — отозвались в углу, у самой двери.
Иван Иванович приблизился к программатору и отбарабанил какую-то команду. Выскочило уведомление:
«КОРРЕКЦИЯ ОТЛОЖЕНА».
Что там Иванов нажимал, Олег не запомнил. А если бы и запомнил — толку-то?… Он вдруг осознал, что по-прежнему зависим, — не от Алексея, так от Ивана Ивановича. От любого, кто соображает в этой технике, и от самой техники — пока она существует. А когда ее не станет, не станет и его, клона по кличке Шорох. Возможно, его тело в контейнере не пропадет, но без «софта» это только мясо.
— Ориентируешься? — поинтересовался Олег.
— А кто бы тебе ввел мою подсадку? Не Алексей же… — сказал Иванов, покосившись на револьвер.
— Ты ведь за этим меня отправлял? За программатором?
Иван Иванович подышал на пальцы и сделал несколько хватательных движений.
— Холодно… — Он с непроницаемым видом принялся что-то отстукивать на клавиатуре.
— Не топят, вот и холодно, — процедил Олег. — И зажигалкой не согреешься… Чего молчишь? Зачем ты мне ее дал?
— Я не курю, а тебе пригодится.
— Ты сказал, что я найду Прелесть…
— Прелесть скоро явится, — ответил Иванов. — Голову себе не забивай. В этой магистрали она свое отработала.
Олег вырвал у него из-под рук чемодан и захлопнул крышку.
— Куда ты лезешь?… Это же моя биография! Ты меня спросил — хочу я, не хочу?… Стоит, наяривает!.. Что ты там забиваешь? И что ты про Асю?… А?! Кто свое отработал? Она?! Может, и я у тебя уже отработал? Может, и мне пора?…
— В общем, да… Программатор. Быстро! Шорохов прижал прибор к животу и шагнул назад.
Иван Иванович вздохнул и взял со стола «кольт».
— Одно и то же, одно и то же… — проговорил он с тоской. — Хоть бы какое-то разнообразие. Отклонение какое-нибудь… в порядке флуктуации, что ли… Короче. Программатор сюда! И убирайся. Ты же всегда сам уходил, Шорох.
— Почему «всегда»?… — опешил тот. — Это что, уже было? Это повторялось?
— Неоднократно.
— И сколько?… Сколько же раз ты посылал меня в точку контроля? В «семнадцать — двенадцать»… Потом отнимал программатор — незатейливо, словно у ребенка. Отнимал у меня… самого меня… Сколько раз?!
— Не тяни время. — Иванов взвел курок и поднял ствол на уровень лба.
— С недавних пор мне стало казаться, что смерти нет, — заметил Олег, доставая станнер.
— Обычный психоз. С парализатором против револьвера?… Ты стал психом, клон. А знаешь, что самое обидное? Ты все время себя повторяешь. Это не твоя вина, по-другому программа работать не может. Но… мне с тобой скучно, клон.
— Ты меня не убьешь.
— Это ты не нарушаешь программу, а я… если придется… я бы не хотел… но если все-таки придется — я сделаю то, чего ты сам сделать не смог. После пяти осечек. Шестой патрон как раз под бойком.
Он говорил так уверенно, что Олег даже засомневался, был ли тот выстрел настоящим, или он лишь приснился, как вся его жизнь.
— Про дуэли читал, потомок? — Шорохов вытянул руку со станнером. — У нас что-то типа того, да?…
Курок револьвера клацнул, и Олег, не давая Иванову следующей попытки, такой же тщетной, всадил в него стандартный заряд.
— Пять щелчков были, потомок. И шестой тоже был. От шестого у того умника мозги на стену вынесло. А разве у меня в программе этого нет? — наигранно удивился Шорохов. — Незадача…
Он снял пояс и, стянув Иванову запястья, опустился в кресло. Покурил.
— Ты вот что, потомок… Ты пока в ауте, соображай, где мне Асю найти. А если я ее не найду… то искать виноватого мне уже не надо. Считай, нашел.
Иванов попробовал ответить. Получился лишь хриплый вздох.
— Ты лежи, лежи… — сказал Шорохов. — Сейчас побеседуем и по результатам смерть тебе определим. Патронов больше нет, предлагаю удушение. Не хочешь? Тогда придумай что-нибудь другое, человек из светлого будущего…
Олег раскрыл программатор и уставился на каракули.
— Э-эх… Не мог эту премудрость мне в память забить? Я бы сейчас тут подредактировал…
Иванов мыкнул и отчаянно изогнул брови, давая понять, что прикасаться к клавиатуре не следует.
— Как за свое трясешься, — с осуждением проговорил Шорохов. — Как за свое собственное. Ублюдок вонючий… из вонючего будущего… Горели бы вы все огнем, а?…
Он взял еще одну сигарету и вспомнил, что где-то под бумагами лежит пепельница, но, увидев на полу три окурка, махнул рукой.
— Слышь, потомок?… А куда Служба пропала? Или в этой магистрали ее и не было?
Минут через пять Иванов уже мог кое-как ворочать языком. Отмалчиваться он не стал.
— Служба существует везде. Слишком крупная структура, чтобы куда-то пропасть. Но она не помогла. Человечество погибло. А Служба… она же этому и способствовала.
— Поги-ибло? — равнодушно протянул Олег. — Как же мне вас жалко…
— Ерничаешь? Это легко. Это каждый может.
— И что с вами стряслось, с человечеством?
— Ничего нового. Оно уже уничтожило себя в шестьдесят втором. Тысяча девятьсот шестьдесят второй, октябрь, — пояснил Иван Иванович. — История в объеме школьного курса у тебя есть. Там сказано: кризис миновал, лидеры двух держав… тыры-пыры… компромисс и взаимопонимание… Понимание у них, как же! Для этого понимания понадобилось около сотни корректировок. Теперь на очереди две тысячи семьдесят первый, самое начало соседней зоны. Служба считает барьер катаклизмом… чуть ли не природным… А он всего лишь не дает человечеству сдохнуть. Вернее, это мы не пускаем человечество на тот путь. Потому, что за семьдесят первым годом уже ничего нет. А надо, чтобы было. И чтобы в учебниках опять накропали: мол, у людей хватило благоразумия не превращать чье-то неприятие водки, свинины и порнографии в конец света. Пусть пишут, как хотят. Было бы, кому писать,… Послушай, Шорох! Что ты сделал с Алексеем?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
