Еще два дня он занимался тем, что выдвигал и тестировал все блоки аппаратуры. Сначала выборочно, потом подряд, потом взялся за запасной комплект. Тестер показывал черт знает что, и Дима взял новый тестер. Вскоре оба прибора перестали реагировать даже на 220 вольт бортовой сети.
А еще через несколько дней, увидев, что одна из консервных банок проржавела насквозь, Дима решил, что с него хватит. Он залег в капсулу, надвинул крышку и нажал клавишу обратного старта.
Потом еще раз нажал.
И еще…
А потом Демодок выбрался из капсулы и стал жить в этом мире, поскольку ничего другого ему не оставалось.
ЗАГОВОР БОГОВ
Часть пути от Лефкаса до Олимпа Демодок преодолел пешком, перепрыгивая сначала с гребня на гребень застывших в неподвижности волн, потом — с острова на остров. Бессмертные пировали.
Певца узнавали. Приветливо (очень приветливо) улыбались, заговаривали о пустяках, опасливо глядели вслед, когда он, ответив или не ответив на вежливо-пустые вопросы, проходил мимо. Ганимед, который ловко сновал между столами, разнося нектар и благовония, подбежал к нему и протянул полный кубок.
Демодок пригубил, чтобы не огорчать бедного юношу. Младший сын Троса, родоначальника троянских царей, Ганимед был единственным из людей, удостоенным бессмертия. «За красоту», — так объяснил Зевс, забирая его на Олимп, хотя юноша был скорее смазлив, чем прекрасен. Взгляд его был безмятежен и пуст, как у манекена, и за сотни лет ни единая мысль не исказила его кукольно-правильных черт. Даже гибель и разрушение Трои, родного города, не коснулись его сознания. «Я никогда не умру!» — вот и все, что можно было прочесть на лице счастливейшего из смертных. Бездумье угодно богам… Вернув Ганимеду кубок, Демодок двинулся дальше, направляясь к столу Зевса. Боги, сообразив наконец, что это неофициальный визит, перестали оглядываться и занялись своими делами.
Посейдон уже, видимо, изложил свою просьбу и теперь почтительно внимал Громовержцу, время от времени интеллигентно встревая. Демодок присел рядом, осторожно втиснувшись между ним и Ареем — так, чтобы, оставаясь как можно дольше незамеченным, слышать все.
— Одиссея я тебе не отдам, — веско говорил Зевс. Посейдон приподнял, оторвав от стола, сухую ладошку, и Громовержец возвысил голос: — И не проси, не отдам! Такие люди нужны Олимпу, мы без таких людей пропадем. Смотри, сколько полезного он навоображал. Сирены — раз, Скилла с Харибдой — два… Кстати, ты же сам проводил полевые испытания Харибды! Скажешь, не понравилось? То-то и оно, что понравилось. Одиннадцати кораблей как не бывало! А ты его у меня просишь…
— Ты не до конца меня выслушал, Эгиох, — встрял наконец Посейдон. — Я как раз начал говорить о том, что на Итаке, родине Одиссея…
— Не отдам! — повторил Зевс. — Очень полезный человек. С богатым воображением — и в нужную сторону задействованным. А это редкость, чтобы богатое воображение — в нужную нам сторону. Он нам такое реноме создаст, такое общественное мнение — ого-го! А что мы без общественного мнения? Гром без молнии и ничего больше.
— Именно об этом я и хотел сказать, Тучегонитель, — терпеливо возразил Посейдон. — Против Одиссея я уже ничего не имею, тем более, что ты сам обещал ему благополучное возвращение. И да будет по воле твоей, Дий! Пусть он возвращается на свою Итаку, но…
— Правильно. Вот это правильно: пускай возвращается и всем рассказывает, какие мы всемогущие. А феакийцев ты лучше на обратном пути накажи. Вот Одиссея доставят — и накажи. Да покрепче! А потом этого бродягу… как его?
— Его имя Тоон, Светлейший.
— Вот-вот, и его тоже. Чтобы неповадно было Рок обманывать. А то что же это получится? Один обманет, другой обманет — и все! Был Рок — и нет Рока! Этого допускать нельзя, это я лично буду на контроле держать… Где он сейчас, этот бродяга? Ты его видел?
— Он сейчас на Итаке, Кронной. Именно поэтому…
— А что он там делает?
— Рвется на родину, в Схерию. Ведь он феакиец, я тебе уже говорил об этом. Может быть, я излагал путано и несвязно — я всегда волнуюсь, когда говорю с тобой, Вседержитель. Вот послушай еще раз…
— Ну-ну? Только без путаницы, а то ничего не понять.
— Тоон — феакиец. Светлейший. В молодости, до того как впасть в ересь, он был кормовым гребцом на одном из кораблей Алкиноя. А лет сорок назад, — (Демодок насторожился), — он бежал с корабля, думая, что спасается от моей мести и тем самым обманывает Рок.
— А за что ты хотел ему отомстить?
— Не ему, Эгиох, а всем феакийцам. Ты, конечно, помнишь эту историю, но я позволю себе вкратце изложить ее, дабы не лишать повествование стройности и порядка.
Было так. Лет шестьдесят назад феакиец Тектон выдумал и построил свой первый корабль со сплошной палубой, который не тонул в бурю. Он же оснастил его неким приспособлением, позволявшим найти верный путь даже в тумане. Полиций, сын Тектона, основал верфь и стал строить такие корабли во множестве. На склоне лет Тектон помутился разумом и выдумал мою грядущую месть. Полиций, выполняя последнюю волю отца, чуть не сжег верфь, но царь Навсифой, отец нынешнего царя Алкиноя, не позволил ему сделать это. Недостроенные корабли, а также все имущество и рабов Полиния царь передал Амфиалу — сыну Полиния, внуку Тектона. Поскольку Амфиалу было всего три года, царь назначил ему опекунов из числа самых опытных корабелов. Так и дело было продолжено, и преемственность сохранена. Полиний же, удалившись от дел, стал проповедовать мою грядущую месть, призывая феакийцев сжечь корабли, дабы не гневить меня еще более. Хитроумный царь понял, что преследовать безумца — значит косвенно подтвердить его правоту, и притворился, что верит пророчеству. Но, не желая прекращать выгодную торговлю, Навсифой осветил пророчество с неожиданной стороны. «Да, — говорил пройдоха, — Посейдон гневается на нас за то, что мы безопасно бороздим море, и обещал страшно отомстить нам. Поскольку месть объявлена, она неизбежна, ибо слово богов нерушимо. Именно поэтому, — говорил сребролюбец, — нельзя разрушать верфь и прекращать торговлю. Ведь это, — говорил он, — было бы попыткой избежать мести, попыткой нарушить волю великого бога. Чему быть — того не миновать!». Так, играя на природном мужестве и благочестии феакийцев, старый царь добился своего: корабли строятся, торговля ширится, Схерия богатеет…
— Ага, — сказал Зевс. — Ну конечно, я все это хорошо помню. А что Тоон?
— Тоон, Вседержитель, был обыкновенным трусом. Он вообразил, что именно его корабль я собираюсь разбить, и бежал. Бросился в море и вплавь достиг острова Андикифера, мимо которого они шли на Корикос и далее на Крит. Там, на Андикифере, он и прожил все эти сорок лет… Надо сказать, я действительно чуть не разбил этот корабль: у Тоона на редкость яркое воображение. К сожалению, он не успел поделиться своими опасениями с другими гребцами. Сиганул за борт, едва увидав мой трезубец, — только пятки сверкнули. Остальные гребцы решили, что его пожрало какое-то морское чудовище (дело было в тумане), и, налегая на весла, даже не помыслили обо мне — вот и ушли безнаказанными.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
