хотел подойти к Висенте, но тот выскочил во внутренний дворик, купил кофе и выпил его в уголке. Гонсало показалось, что Висенте не вернется в аудиторию, но он явился. Во второй части семинара студенты занимались анализом лирики текста «Проклинаю с небесных высот» Виолеты Парры. Преподаватель спросил, известна ли кому-то в аудитории эта песня; многие наверняка ее знали, но никто не признался, поэтому Гонсало начал петь, причем неплохо, и даже имитировал игру на гитаре. Выступление сопровождалось одобрительными смешками, и потом все, кроме Висенте, зааплодировали, а сам Висенте в тот момент был погружен в туман нового воспоминания: Гонсало на кухне готовит соус песто, напевая эту самую песню и качая головой в такт.
Семинар очень понравился Висенте: такое занятие сильно отличалось от утомительных часов изучения языка и литературы в школе. Гонсало легко переключался с одного автора на другого, многих из которых Висенте не знал. Говорил о Ролане Барте или Вирджинии Вулф, как упоминают знакомых, близких, доступных людей. Перескакивал от Сильвии Моллой к Виктору Шкловскому или Эльвире Эрнандес, а затем говорил о Марсело Мельядо, Йоргосе Сеферисе[57] или Аролдо де Кампосе[58]. И при этом преподаватель вовсе не казался напыщенным, совсем наоборот: слушая его, Висенте думал, что Гонсало просто влюблен в литературу и посвятил ей всего себя – преданно или даже смиренно.
Висенте сделал вывод, что Гонсало знает очень много, и, должно быть, его знания всегда были огромны, поэтому с ним можно часами толковать о поэзии или просто о жизни в этом мире. Его даже посетила мысль о растранжиренных годах, прожитых под одним кровом. Он с грустью подумал, что всем студентам в аудитории, даже совсем новым, посчастливилось узнать Гонсало лучше, чем он, бывший пасынок, узнал его за многие годы.
Сразу после занятий несколько студентов окружили Гонсало и принялись засыпа́ть его вопросами, на которые он отвечал, скрывая нетерпение и глядя на Висенте. А тот сидел в последнем ряду. В голове его теснились только что раскопанные образы.
– Ты и в самом деле читал эту книгу? – Повторяя свой вопрос, Гонсало подчеркнуто не сказал «мою книгу» или «Ты меня читал?».
– Ну да.
Шум машин и автобусов заглушил на пару минут их диалог. Висенте уже не был уверен, что поступил правильно, признавшись Гонсало, что прочел «Парк Воспоминаний». Признался искренне, следуя порыву, а теперь ощутил необходимость высказать свое мнение.
– Мне она понравилась, – сказал Висенте и поспешно спросил: – Ты собираешься опубликовать еще что-то?
– Нет. Я бросил писать. То есть я пишу статьи, эссе, иногда – обзоры и рецензии. К тому же мне надо закончить работу над диссертацией. А стихов больше не пишу. Это правда, что они тебе понравились? Совсем не обязательно уверять меня, что они тебе по душе, если на самом деле это не так. Я вообще не собирался тебя об этом спрашивать.
– Да, действительно понравились, хотя мне было странно их читать.
– Я посвятил сборник тебе.
– Ага, знаю. Большое спасибо.
И они оба рассмеялись, ведь благодарить за посвящение – абсурдно, неуместно и до смешного старомодно.
– А больше всего мне понравился «Гарфилд».
– Я рад, что тебе понравилось это стихотворение. Считаю, оно лучшее во всей книге. По мне, так оно единственное хорошее.
– Я знаю его наизусть, – похвастал Висенте и начал декламировать.
По мере чтения Висенте все больше казалось, что он ведет себя, как младенец, только-только начинающий говорить и повторяющий все слова, которые слышит, или, точнее, как невыносимый выскочка, хвастающий перед гостями своей игрой на пианино. И еще он подумал, что проявляет чрезмерную щедрость, которой Гонсало не заслуживает. Конечно, ему очень нравится этот стих, но хвалить Гонсало не следовало бы, это неуместный, а то и вовсе предательский поступок.
Слушая свое произведение в исполнении Висенте, Гонсало глядел на пасынка или бывшего пасынка так, словно не понимал, что происходит. Он испытывал гордость и глубоко въевшуюся грусть, представляя, как Висенте заучивает его строки, и сцена показалась ему приятной и проникновенной. Голос Висенте – звучный и молодой – это был голос сына, а не родителя, голос человека, у которого нет сына, решил Гонсало, плывя по течению собственных мыслей. Затем он вспомнил о том, что Висенте – единственный человек в мире, который удосужился выучить наизусть стихотворение из «Парка Воспоминаний». Даже Гонсало не смог бы воспроизвести его по памяти, ибо многие годы пытался забыть свою книгу.
– Не верится, что ты знаешь его наизусть.
– Да просто у меня хорошая память, – пояснил Висенте, почти оправдываясь.
– Этот же стих сильнее прочих нравился твоей маме, – сказал Гонсало. – Единственный, который действительно пришелся ей по душе.
Упоминание Карлы как-то повлияло на обстановку, что-то нарушило в ней, ведь до этого Гонсало даже не поинтересовался у Висенте, как там она. Это напоминало падение напряжения в электросети: будто они договорились не касаться деликатных вопросов, а Гонсало вдруг нарушил соглашение.
Они шагали вдвоем уже минут сорок и остановились на мосту Архиепископа, чтобы купить минеральную воду и печенье «Супер-8». Ощущалось дуновение легкого, но прохладного ветра, судя по всему, возвещавшего окончание лета.
– Мне очень нравится это стихотворение, но не вся книга, – признался Гонсало скорее для того, чтобы не прерывать нить разговора.
– У меня такое же мнение, – отметил Висенте. – Мне стихотворение не только нравится, оно меня завораживает, но вся книга – так себе.
И тут же пожалел о сказанном. Такой комментарий вполне подходит автору, но не случайному читателю, который, кстати, только что заявил, что сборник хороший. Висенте попытался смягчить свою оценку, однако Гонсало успокоил его, утверждая: он действительно не надеялся, что книга кому-то понравится. Разумеется, это была неправда, поскольку еще несколько минут назад он наивно полагал, что Висенте полюбил не только один его стих, а всю книгу, и даже успел ощутить приятное чувство чужого признания.
– Я – автор единственного хита, – по-английски пошутил Гонсало, чтобы убавить напряженность, – но даже то стихотворение не стало хитом.
– Просто тебе нужно выпустить еще один «диск», – посоветовал Висенте, когда они возобновили прогулку. – А это действительно было?
– О чем ты?
– Ну, то самое, о чем говорится в стихотворении.
– Как-то ночью я сел за стол и сочинил его на одном дыхании, словно пережил все сам, точнее, переживал, пока писал. Или как будто только что пережил. И ведь отчасти так и есть: помнишь, как ты и твоя мама несколько раз ходили со мной в «Парк Воспоминаний»?
– Не-а. На похороны?
– Нет, я ходил на кладбище, чтобы делать заметки.
– Не помню я, – повторил Висенте, хотя ему тут же показалось, что какие-то воспоминания дают о себе знать.
– Однажды утром мы отправились туда втроем, с твоей мамой, кажется, в воскресенье. И вдруг я
