Так и появился на свет код Стивенсона, позволяющий вычленить из незамысловатой юношеской истории истинное отношение автора-шотландца к английским джентльменам.
Но ведь Ливси в нашей версии – шотландец? Его-то за что так?
А как именно? Доктору Ливси автор весьма симпатизирует… Мятежник-якобит? – так это в глазах шотландца Стивенсона недостатком не является. У него и в других романах появляются вполне симпатичные якобиты. А вот к сквайру Трелони безжалостны оба – и Стивенсон, и доктор Ливси.
Кстати, говоря о том, что он якобы служил в войсках герцога Кумберлендского, Ливси именует своего якобы начальника полным титулом Его Королевское Высочество принц Кумберлендский (в переводе титул утерян). Горькую иронию этих слов в устах шотландца не понять, не зная хотя бы в кратких чертах биографию принца и герцога…
Итак, господин Кумберлендский, он же Камберлендский и Кемберлендский в разных написаниях. Принц, сын Георга Второго. Полководец, причем крайне неудачливый. Принц был бит под Фонтенуа, проиграл другие битвы Войны за австрийское наследство. На полях сражений Семилетней войны тоже не победил ни разу.
Единственная баталия, в котором ему удалось отличиться – битва при Куллодене 16 апреля 1746 года. Битва с шотландскими якобитами Молодого Претендента, Карла Эдуарда Стюарта…
Герцог Кумберлендский победил в этой битве, воспользовавшись более чем двукратным превосходством в личном составе и подавляющим в количестве артиллерии. И на радостях приказал перебить пленных, в том числе раненых, – чем заслужил прозвища «мясник» и «палач Шотландии».
После того искореняли и усмиряли мятеж с размахом. Вешали ускользнувших с поля боя, сжигали селения, уничтожали скот, заподозренных в сочувствии сотнями ссылали за океан, на Барбадос… Шотландцам запретили носить палаши, и хранить запретили. Не разрешали надевать килты и вообще любую национальную одежду с цветами кланов. Даже волынки запретили…
Резня при Куллодене и всё, что за ней последовало, – страшная, долго кровоточившая рана в англо-шотландских отношениях. Она и сейчас не позабыта, а уж во времена Стивенсона тем более.
Так что доктор Ливси, боровшийся против мясника и палача Шотландии Кумберленда, никак не мог быть для Стивенсона изменником… А вот «канонический» Ливси, служивший под командой мясника… О таком факте в биографии симпатичного персонажа автор-шотландец просто не стал бы упоминать. Эпоха полна войн и сражений, недолго подобрать для биографии героя битву, никак не связанную с именем герцога Кумберлендского.
Хотя отрицательными чертами доктор и наделен, большая авторская симпатия к нему хорошо ощущается. Ну так и Джон Сильвер не ангел с белыми крыльями. Однако и ему автор симпатизирует… Любил Р. Л. Стивенсон своих персонажей, что уж скрывать.
А к персонажам-шотландцам испытывал особую слабость.
* * *
Мы уже не раз вспоминали «Владетеля Баллантре» – самый глубокий, самый трагичный и пронзительный роман Стивенсона.
Центральная аллегория там проста: два главных персонажа, два абсолютно непохожих друг на друга брата символизируют Англию и Шотландию.
«Правильный» брат, лорд Генри – символизирующий Англию – все делает как надо. Он и в гражданской войне выбрал правильную сторону ганноверской династии, и законопослушен, и семьянин отличный, и в делах честен, и вообще… Только навевает персонаж сначала уныние и скуку, а потом – из маленьких черточек, полутонов, намеков – вырастает просто-напросто читательское омерзение и ожидание, что сотворит-таки этот тип в конце концов нечто запредельно мерзкое. Лорд Генри ожидания оправдывает, совершает расчетливое и гнусное братоубийство руками нанятых бандитов.
«Неправильный» брат, Баллантре, – символ Шотландии – мятежник-якобит, авантюрист, играющий в орлянку со смертью, при оказии даже пират. Нарушает слово, и соблазняет чужих жен, и моральными препонами не стеснен… Но обаятельный, черт возьми, симпатичный. Дерется – не раз и не два – за обреченное дело и никогда не сдается, совсем как шотландские горцы под Куллоденом.
Вот, собственно, вся суть отношения Стивенсона к правильным английским джентльменам и к «своим» шотландцам – они, конечно, непутевые, заплутавшие в лабиринтах большой политики, и вляпавшиеся в грязь и кровь в этих блужданиях… Но все же свои.
А с кого брать пример юношам, обдумывающим житьё…
Пусть юноши сами решают.
Глава двадцать вторая
Утро перед битвой
Едва Джим Хокинс успел проснуться, как немедленно оказался в гуще событий: к блокгаузу явился Джон Сильвер под белым флагом. Не капитулировать, естественно, – на переговоры.
В результате Джим был вынужден делать два дела одновременно: участвовать в переговорах в качестве пассивной стороны (проще говоря, слушать беседу Сильвера и капитана) и одновременно страдать от голода, не позавтракав. По этой причине, или по иной, но очень многое Хокинс в переговорах пропустил. Или же не пропустил, но не пожелал сообщать нам по тем или иным причинам.
Лакуны в повествовании Хокинса о переговорах видны невооруженным глазом. Очень уж не состыкованы реплики в разговоре, очень резко и без причин меняется поведение собеседников…
Рассмотрим все по порядку.
«Сильверу было мучительно трудно взбираться по склону холма. На крутизне, среди сыпучего песка и широких пней, он со своим костылем был беспомощен, как корабль на мели. Но он мужественно и молчаливо преодолел весь путь, остановился перед капитаном и отдал ему честь с величайшим изяществом. На нем был его лучший наряд: длинный, до колен, синий кафтан со множеством медных пуговиц и сдвинутая на затылок шляпа, обшитая тонкими кружевами.
– Вот и вы, любезный, – сказал капитан, подняв голову. – Садитесь.
– Пустите меня в дом, капитан, – жалобно попросил Долговязый Джон. – В такое холодное утро, сэр, неохота сидеть на песке».
На первый взгляд странный скачок: Сильвер мужественно преодолевает трудный путь, чтобы тут же жалобно проситься в дом… Пришел к врагам на переговоры – так и общайся с ними достойно и твердо, нечего скулить под дверью, как замерзшая собачонка. Не Арктика, не покрылся бы сосульками Сильвер за недолгий разговор.
Но в этом моменте Хокинс ничего не упустил. Стоит немного поразмыслить, неясность исчезает. Сильвер не просто переговорщик, он еще и разведчик, попасть внутрь блокгауза ему жизненно важно.
Накануне, обстреливая крепость из пушки, Израэль Хендс сумел-таки однажды накрыть сруб прямым попаданием. «Одно ядро пробило у нас крышу и пол», – свидетельствует доктор.
Сильвер должен был оставить наблюдателя, следящего за обстрелом издалека, например с вершины сосны. Глупо тратить в больших количествах боеприпасы и совершенно не интересоваться результатами канонады. Про ядро, угодившее в блокгауз, Долговязый Джон знал.
