в этом воспоминании было нечто тревожное (будто утекало драгоценное время), оно казалось даже более реальным, нежели ее нынешние ощущения. Но потом Фазиль полностью завладел ее вниманием. Он выглядел точно таким, каким помнился Ане, хотя она никак не могла понять, когда же виделась с ним в последний раз. Правда, на его щеке виднелся шрам, вроде незнакомый. Еще он отрастил усы – а может, что-то сделал с теми, которые носил когда-то: раньше была черная щеточка, а теперь рот прячется в щегольских вислых усищах.
Хоури послушно опустилась на стул.
– Она… Мадемуазель боялась, что может дойти до этого, – между тем говорил Фазиль. Его губы еле шевелились, если вообще шевелились – под усами не видно. – Поэтому она приняла кое-какие меры предосторожности. Пока ты находилась на Йеллоустоне, она внедрила в твой мозг серию воспоминаний, добраться до которых очень непросто. Они должны были активизироваться, то есть стать доступными твоему сознанию, только тогда, когда она сочтет это нужным. – Фазиль протянул руку и раскрутил глобус, потом резким движением остановил его. – По правде говоря, процесс открытия доступа к этим воспоминаниям идет уже некоторое время. Ты наверняка помнишь легкий приступ мигрени, случившийся в лифте?
Хоури лихорадочно искала вокруг «якорь». Что-нибудь объективно-реальное, за что можно уцепиться.
– Ты о чем?
– О механизме, – ответил Фазиль, – собранном отчасти из существующих воспоминаний, которые Мадемуазель обнаружила у тебя и нашла подходящими для своих целей. Эта встреча, например. Разве она не напоминает тебе нашу первую встречу, любимая? Только та произошла при высадке десанта на уровне Семьдесят Восемь, в боях за центральные провинции, как раз перед вторым наступлением с красного полуострова. Тебя прислали в мой штаб, так как мне понадобился боец для заброски в тыл противника, знакомый с секторами, которые не контролировали войска южан. Из нас получилась неплохая команда, верно? И не только в военном смысле. – Он нежно погладил усы и снова крутанул глобус. – Конечно, я вызвал тебя сюда, вернее сказать, она вызвала тебя сюда не для того, чтобы предаваться воспоминаниям. Тот факт, что эти воспоминания ожили, означает, что пора открыть для тебя часть правды. Вопрос в том, готова ли ты ее принять.
– Конечно, я… – Хоури оборвала фразу.
В том, что говорил Фазиль, было много странного, но ее больше волновало смутное воспоминание о другом месте, о страшном стуле в какой-то железной комнате. В этом воспоминании было нечто недосказанное, какая-то ошибка таилась в самом процессе раскрытия воспоминания. Казалось, что где бы ни находилась та комната, она – Хоури – обязана быть там, чтобы принять участие в какой-то борьбе, присоединиться к чьему-то сопротивлению. И было ясно, что времени осталось совсем мало и нельзя тратить его на то, что находится у нее перед глазами.
– О, не беспокойся, – сказал Фазиль, видимо без труда читавший ее мысли. – Наш разговор не происходит в реальном времени. Да и в ускоренном времени ЦАПа тоже. С тобой бывало когда-нибудь такое: кто-то будит тебя, но его действия становятся частью твоего сна задолго до того, как ты просыпаешься по-настоящему? Понимаешь, о чем я? Твоя собака лижет тебе лицо, чтобы разбудить, и ты падаешь в море с корабля, и потом кажется, что корабль снился тебе всю ночь. – Фазиль помолчал. – Память, Хоури. Воспоминания откладываются мгновенно. Сон казался реальностью, но он возник внезапно, в тот момент, когда собака стала лизать твое лицо. Ретроспективно сконструировалась ситуация, которую на самом деле ты не переживала.
Упоминание Фазиля о ЦАПе кристаллизовало концепцию стальной комнаты. Хоури еще острее ощутила необходимость оказаться там и принять участие в схватке. Детали по-прежнему были туманны, но Хоури чувствовала важность своего участия в борьбе.
– Мадемуазель, – продолжал Фазиль, – могла почерпнуть множество сведений из твоего прошлого, а многое могла и сочинить, исходя из единичного факта. Но она понимала: для пользы дела следует поместить тебя в такую обстановку, где обсуждение военных проблем покажется совершенно естественным.
– Военных проблем?
– Собственно говоря, войны как таковой. – Фазиль улыбнулся, отчего его усы встопорщились, словно демонстрируя принципы строительства консольных мостов. – Но эта война не из тех, в которых ты участвовала или о которых хотя бы читала. Нет. Боюсь, та война случилась слишком давно. – Фазиль резко встал, одернул китель и поправил ремень. – Пожалуй, нам лучше перейти в конференц-зал.
Глава двенадцатая
Окраина Неба, 61 Лебедя A, год 2483-й (компьютерная имитация)
Конференц-зал, куда Фазиль привел Хоури, ничем не походил на те, в которых ей доводилось бывать раньше. Он явно был слишком велик для надувных палаток вообще и уж никак не мог поместиться внутри этой. И хотя Хоури имела дело с разными типами моделирующей аппаратуры, ни один из них не смог бы создать картину, которая сейчас открылась ее глазам. Она занимала почти все пространство комнаты шириной примерно двадцать метров и была окружена со всех сторон дорожкой с металлическими перилами.
Это была карта всей Галактики.
То, что, с точки зрения Хоури, делало это изображение невозможным, заключалось в одном-единственном факте: глядя на карту, она воспринимала – то есть видела и каким-то образом усваивала – информацию о каждой звезде в Галактике, от еле теплящихся красных карликов до ярчайших неустойчивых белых супергигантов. И здесь присутствовали не только те звезды, которые можно увидеть, когда на них совершенно случайно падает взгляд. Нет, их было несравненно больше. Но всю Галактику здесь можно было охватить с одного взгляда. Хоури так и восприняла ее – как единое целое.
Она могла запросто сосчитать точное количество звезд в ней!
Их было 466 311 922 811. Пока она считала, один из супергигантов превратился в сверхновую, так что ей пришлось изменить итог.
– Это фокус, – сообщил ей Фазиль. – Кодификация. В Галактике звезд больше, чем клеток в человеческом мозгу: если их запоминать, это заняло бы слишком большую часть ассоциативной памяти. Хотя это не значит, что ощущение всеведения не поддается имитации.
Картина Галактики была столь детальна, что назвать ее картой просто язык не поворачивался. Все звезды были изображены согласно своим качествам: цвет, светимость, размер, бинарность, положение, вращение. И все это отражалось
