Ветр отошёл в NW четверть и дул свежо; весьма часто набегали тучи с дождём; от NW была большая зыбь и производила большую качку; мы направили курс в N0 четверть. При сем я наблюдал, чтоб не коснуться пути, которым шли известные мореплаватели.
17 июня. В полдень находились в широте 39° 14 16" южной, долготе 170° 56’ западной; склонение компаса было 10°, восточное. В 5 часов ветр дул тихий из NW и SW четвертей, я продолжал курс на N0 70°; около шлюпов летали пеструшки; 21-го и 22-го ветр был крепкий с дождём и порывами.
23 июня. По измерению 75 расстояний луны от солнца, мы определили долготу в полдень 23-го: 157° 58 42" западную, а по хронометру № 508 было 157° 45’ 16", на 13 26" восточнее.
Сегодня видели пеструшек в последний раз; они уже больше не показывались.
На обоих шлюпах исправляли паруса, которые были в употреблении в больших южных широтах; и как шлюп «Восток» от тягости огромного рангоута терпел великую качку, то я паруса уменьшил; имея свободное время и находясь в хорошем климате, мы могли заняться убавлением парусов и толстоты всех реев. Грота-реи убавили в длину на шесть футов, а прочие по соразмерности.
Корабельный мастер Стоке, который строил шлюп «Восток», обнёс все люки на верхней палубе весьма низкими комельцами, отчего часто бывала мокрота на палубе. Таковые и другие встречающиеся ошибки в построении происходят более от того, что корабельные мастера строят корабли, не быв никогда сами в море, и потому едва ли одно судно выйдет из их рук в совершенстве. Имея лес, вырубленный в Новой Зеландии, мы исправили сии недостатки.
В 5 часов утра ветр от W кончился штилем, который стоял четыре часа, потом, задул свежий ветр от SSO, мы продолжали плавание успешно.
В полдень находились в широте 31° 49’ 42" южной, долготе 155° 35 18" западной. В вечеру и ночью видели к северо-западу играние зарницы. Почти во всё время плавания от Новой Зеландии имели зыбь от юга.
26 июня. С полудня ветр опять перешёл к юго-западу и дул свежий с шквалами; зыбь была от юга и производила боковую и килевую качку. Сим ветром мы пользовались до восьми часов утра 28-го, потом продолжали курс при пассадном ветре, В полдень находились в широте 28° 4 56" южной, долготе 146° 32 28" западной. Склонение компаса было 7° восточное. Термометр в тени стоял на 13,8°, а в полночь на 12,5°; барометр на 30,13. Таковая умеренная теплота в воздухе поддерживала на обоих шлюпах совершенное здоровье служителей, которые занимались днём переделыванием такелажа. По вечерам я велел им быть на верху на чистом воздухе, они пели песни, играли, забавляясь русскою, казацкою и цыганскою плясками; иные пускались в английские контрдансы, которым выучились на шлюпе; перескакивали друг чрез друга.[251] Все сии забавы служили к поддержанию здоровья, ибо от движения тела, сопряжённого с внутренним удовольствием, питаются жизненные силы, а потому я старался служащим под начальством моим доставлять и то и другое.
С полудня мы взяли курс ближе к параллели и легли на N0 63° 45 при ветре StO, с порывами и дождем. Зыбь от юга производила небольшую качку.
29 июня. С полуночи мы склонились ещё к параллели острова Опаро;[252] ходу имели пять узлов. В продолжение ночи видно было по всему горизонту играние зарницы; к утру ветр стих.
В 6 часов утра, только что рассветало, увидели остров Опаро на N0 88°, в расстоянии шестнадцати миль; показался нам довольно высоким, имел четыре особенные холма или возвышения.
Ветр заходил более к востоку и не позволял нам приближаться к острову. Я надеялся достигнуть оного, лавируя, но жители предускорили нас; в начале первого часа пополудни показались лодки, идущие к нам от берега. Я приказал положить грот-марсель на стеньгу. Мы не долго ждали, лодки скоро приблизились; на каждой было по 5, 6 и 7 человек; сначала останавливались, не доезжая шлюпа, с жаром громко обращали к нам речь. Когда я им показал некоторые вещи, маня их к себе, они тотчас решились взойти на шлюп. Я с важнейшими здоровался прикосновением носа и сделал им разные подарки. Спустя несколько времени приехал на таковой же лодке человек большого роста, стройный и плотный; наружность его и уважение прочих островитян доказывали, что он начальник, за какового и сам себя выдавал. Я его пригласил в каюту, на что он сперва не соглашался, но после с робостью вошёл и всему удивлялся. Я подарил ему топор, зеркало и несколько аршин выбойки. Жители острова Опаро обнаруживали великую наклонность к воровству, и старались красть всё, что только им попадалось в руки. Часовые с заряженными ружьями везде присматривали за ними. Один из островитян, бывших в кают-компании, успел украсть спинку от стула и бросился с оною прямо в воду. Лишь только сие увидели, прицелили на него ружьё, он испугался и возвратил украденное. Действие огнестрельного оружия им известно и производит в них большой страх; когда на шлюпе «Мирном» выпалили из пушки, они все бросились за борт. Островитяне ничего не привезли, кроме раков, мелких кореньев таро и чёрствого жесткого теста, завёрнутого в листьях, приготовленного впрок. Мы выменяли несколько вёсел и леек, коими они выливают воду из лодок. Пробыв некоторое время на шлюпе, гости наши возвратились на берег. Они приезжали на пятнадцати лодках.
Лейтенант Лазарев находился далее назади и потому островитяне у него не были.
В половине второго часа, когда они от нас отправились, мы наполнили паруса. К ночи поворотили к западу, дабы с утра приблизиться к острову.
Жители острова Опаро
30 июня. Ветр дул весьма тихий от юга, откуда шла небольшая зыбь, небо было усеяно звёздами. Мы сегодня за тихостью ветра не могли подойти к острову ближе четырех с половиною миль. В 8 часов утра, когда находились прямо против залива, жители опять приехали на шлюпы. Хотя накануне я просил их привезти рыбы, свиней, кур, показывая на сих животных, у нас бывших, но островитяне не исполнили моего желания и привезли только небольшое количество раков и таро.
Островитяне удивлялись величине шлюпа и всем предметам для них новым. Один мерил маховыми саженями длину шлюпа по верхней палубе, ложась при каждом разе на палубу, дабы распространить руки; мерил ширину на шканцах. Гости наши не сходили по ступеням со шлюпа, а бросались прямо в воду и потом уже влезали на свои лодки. Я их всех дарил разными безделицами: серёжками, зеркальцами, огнивцами, ножами и проч.
Лодок сегодня приезжало на оба шлюпа до двадцати; и как шлюпы были близко один от другого, то островитяне переезжали с шлюпа на шлюп, ибо получив подарок от меня, спешили за тем же к лейтенанту Лазареву. Одаренные им, возвращались ко мне, протягивали руки и знаками объясняли, что ещё ничего не получили. Пробыв более часа на шлюпе, вдруг все второпях бросились один за другим в воду, кроме одного, который просился остаться, на что я согласился. Он стоял у шкафута, смотрел на своих земляков, они убеждали его возвратиться к ним. Островитянин долго не соглашался, наконец начал внимать их увещаниям и просьбам, стоял, как вкопанный, на лице его видна была сильная борьба внутренних чувств. С одной стороны, как думать должно, какое-то ожесточение против земляков своих, а с другой, врождённая каждому человеку любовь к своей родине, производили в нём сильное противоборство. Но когда последнее похвальное чувствование превозмогло неудовольствие на соотечественников, тогда просил у меня позволения возвратиться к ним; я нимало его не удерживал и не гнал, а совершенно, предоставил на его волю. Подождав немного, он простился со мною, бросился в воду и соединился с своими земляками.
