Несколько хмурых бородатых мужичков лет что-то около тридцати закусывали в уголке чесночной колбасой, запивая её молоком из стеклянной бутыли, поглядывая исподлобья. Аккуратный мужчина в чёрном пальто с каракулевым воротником о чём-то глубоко задумался, опершись на стену.
Входили не друг за другом, а после вызова очередника по фамилии, которую оглашал санитар в белом халате не первой свежести с красным крестом, едва различимым на скукоженной нарукавной повязке. Наконец, пришёл и мой черёд.
— Пронькин! — сиплый голос санитара выдернул меня из душной полудрёмы. Истопники Присутствия недаром ели свой хлеб.
Бурые двери чуть слышно скрипнули, закрывшись за моей спиной. В просторном натопленном помещении с высокими потолками, покрытыми облупившейся лепниной, располагалось несколько деревянных ширм, старая кушетка, накрытая клеёнкой, стол со стопкой бумажных папок, высокие стрельчатые окна с синими рамами. У одного из них курил толстый лысый доктор в пенсне. Его покрытые густым кучерявым волосом руки, с закатанными по локоть рукавами белой рубашки, казалось, жили собственной жизнью, буквально ежесекундно выхватывая дымящуюся папиросу изо рта, а затем снова втискивая её между зубами.
Я водрузил свой мешок у ближайшей стены и повернулся к санитару.
— Раздевайся до исподнего. Кальсоны оставь, нижнюю рубаху сымай, одежду ложь на ентот стул, — монотонным речитативом скомандовал санитар, указывая мне на обшарпанный венский стул рядом с кушеткой.
Лысый доктор, наконец, расправился с папиросой последней затяжкой и присел за стол, подтягивая к себе желтоватый бланк. По дну медной чернильницы проскрежетало писчее перо.
— Падучей, горячкой, чахоткой, срамными болезнями не страдал? — голос доктора был хриплым, а взгляд тусклых, немного навыкате серых глаз — донельзя усталым и скучным. Казалось, начни я ему вещать о своих болезнях, истории с мнимой смертью и снятием с ополченческого эшелона, и он одним росчерком пера забракует меня или выгонит взашей в тыловые роты. Поэтому я решил быть лаконичным и не выпендриваться.
Глава 14 (Ч. 2)
— Нет, ваше благородие, — на всякий случай добавил я обращение, так и не разобрав, военный передо мной доктор или гражданский.
— Можете обращаться ко мне «господин доктор». Я не офицер, — вяло поправил меня лысый эскулап. Он подтянул к себе из вороха моих бумаг заключение Вяземского. По мере чтения брови его медленно поднимались, образуя на лбу несколько длинных поперечных морщин, — однако… — пробормотал он и поправил пенсне, берясь уже за записку от штабс-капитана. Затем, удовлетворённо хмыкнул, дочитав, — особая комиссия…так-с, милостивый государь, встаньте вот тут. Закройте глаза, достаньте указательным пальцем кончика носа.
И понеслось. Этот медицинский осмотр отличался для меня лишь тем, что лысый доктор объединил в себе весь доблестный список десятка специалистов привычной в моём времени диспансеризации. Всего лишь за четверть часа он определил у меня лёгкую степень плоскостопия, слабовыраженный сколиоз, застарелые признаки рахита. Но в целом остался доволен состоянием моей тушки. Заставил присесть десяток раз, сосредоточенно считая пульс. Но штанов так и не снял, поверив на слово, что там у меня всё в порядке. Настойчиво, я бы даже сказал, садистски мял мне живот, залезая почти на ладонь за гребень тазовой кости.
Завершился приём проверкой зрения. При этом он оставил меня сидеть на стуле перед своим столом и отступил к дальней стене, отдёрнул на ней небольшую занавесочку, за которой оказался плакат с не совсем привычной мне таблицей проверки остроты зрения. Точнее, там было две таблицы. Одна написанная латиницей, другая кириллицей. Та, что латиницей, начиналась с большой буквы «Е», а вторая — с «А» и «Б».
— Грамоте обучен? — поинтересовался лысый.
— Так точно, господин доктор, — мне уже всё это так порядком надоело, что я тут же прочёл ему нижнюю строчку русской таблицы: «Ижэ, мыслете, ша, еры, мыслете, буки, мыслете, како…»
Повисла звенящая тишина. Только сейчас я сообразил, что прочёл нижнюю строчку, продолжая сидеть на стуле, более чем в двадцати шагах от таблицы.
Доктор откашлялся в зажатый в кулаке платок. Шаркая по полу, вернулся к столу, взял с него экземпляр газеты и вернулся к таблице, медленно развернув первую страницу в мою сторону.
— Читайте, сударь!
Я пожал плечами. Поздновато спохватился, теперь уж надо продолжать.
— Война. Путешествие Государыни императрицы в Витебск. На нашем фронте. Неприятельские аэропланы усиленно обстреливают мирное население Перемышля. На фронтах союзников. У Ипра и Изерского канала отбивают все атаки германцев. Англичане продвинулись к северу от Лабасса…
— Достаточно, — хрипотца, как по мановению волшебной палочки, исчезла из голоса доктора.
Он молча вернулся за стол и минут десять что-то сосредоточенно торопливо писал на бланках, то и дело скрежеща пером на дне чернильницы. За это время кто-то попытался сунуться через входную дверь, так доктор с санитаром так рявкнули на него хором, что створки молниеносно захлопнулись, а за ними послышался грохот падения тела.
— Вот! — врач протянул мне пачку моих документов, поверх которых лежала картонка небольшого бланка с несколькими малоразборчивыми строчками и оттиском какого-то овального штампа.
Коллега, блин. Как курица лапой. Но вроде бы всё путём…
— Зови следующего! — кивнул санитару лысый доктор, потеряв ко мне всякий интерес. Мне же указали за ширму, где я стал торопливо одеваться. А от стола уже слышалось привычное: «Падучей, горячкой…» М-да…железный мужик. Явно ведь распирало от любопытства. Но обошёлся без лишних вопросов.
У входа меня уже ждал фельдфебель Жостов, чуть не вырвавший из моих пальцев картонку.
— За мной, рекрут! — и мы вновь пустились по коридорам. В кабинеты заглядывал лишь фельдфебель, я же оставался в коридоре. В скором времени мы обзавелись ещё несколькими бумажками. Я даже позавидовал Жостову. Вся эта бюрократия ни на йоту не поколебала невозмутимости фельдфебеля. Наконец, мне было приказано дожидаться у входа вместе с несколькими парнями примерно моего возраста. Потом нам прибавили ещё двоих, которых Жостов сопровождал лично.
— В колонну по два, ста…ись! — рявкнул фельдфебель, — бегоо-ом…аррш!
И мы побежали. Шестеро рекрутов нового батальона…
* * *
Бежалось хорошо, свежо. На душе было легко от сложившейся на ближайшее будущее определённости. Даже треклятый мешок, который я придерживал рукой на правом плече не создавал особого дискомфорта. Мда-а-а, а я набрал неплохую форму за последние недели. Никогда в жизни, даже в молодые годы я не смог бы с такой лёгкостью, почти не сбивая дыхание, пробежать с грузом, в зимней одежде и с двухпудовым мешком на плече не то что пять, а и двух километров.
Спутники мои, напротив, несмотря на внешне неплохие показатели и молодой возраст, пыхтели как стадо носорогов. Их раскрасневшиеся взмокшие лица и ядрёный запах пота, распространявшийся от нас на добрый десяток
