греть, но сто
ило зай
ти солн
цу за го
ризонт, как всё во
круг по
гружалось в про
хладу, а но
чью на
чали про
являть се
бя за
морозки.
На селе были приезжие купцы и деловые люди, они занимались скупкой пушнины, которую ещё кто придержал с весны, интересовались средь народа и золотом, добытым самими или похищенным с приисков, предлагали хорошую цену. Со дня на день должны прибыть люди и с Вознесенского.
С появлением старателей на селе произошло оживление. Родные и близкие, соскучившись по своим мужьям, отцам, братьям, встречали их со счастливыми лицами. В Олёкминске уже как дней несколько ожидали приискателей доверенные лица и казначеи от купца Трубникова и советника Рачковского, они готовы были принять драгоценный металл под свою ответственность и выплатить рабочим причитающуюся им сумму, загодя наняли и несколько каюков с гребцами, чтобы, не мешкая, отправиться в обратный путь.
Миронов с Тихомировым определились с доставленным золотом и распорядились на выдачу заработной платы, предварительно передав казначею количество намытого золота и число выработанных дней каждым старателем. Установив таксу по выработке, начисления произвели к вечеру, и на следующий день уже началась выдача денег. В это же время вернулись из тайги люди и с прииска Вознесенского. Настоящий бум начался на селе. Рабочие обоих приисков получали деньги, тут же семьями шли в лавки, с полок сметали продукты, предметы первой необходимости, товары из одежды и обуви и впрок прикупали водку. Лавочник Феофан Руснак успевал только разворачиваться, суетился, старался угодить каждому. Не отставал от него и хозяин постоялого двора Штырин. Голос Фомы Лукича звучал громко, зазывая к себе старателей, что были приезжими из других мест. Приглашал на постой, выпить и закусить, понятное дело, не задаром. Никто не отказывался — зарплата грела карманы, хотелось шикануть, а вкусив спиртного, русская душа распахивалась и просила веселья и отдыха, и уже никто не жалел денег на выпивку.
К вечеру село загуляло в полную ширь — пускались в пляс, раздавались песни, где-то шумели голоса в спорах, нашлись и натуры с проснувшимся рвением выяснить отношения и на кулаках, но таких быстро разводили в стороны, успокаивали, а те, утихомирившись, на удивление всем снова обнимались и продолжали пьяные разговоры.
Миронов, Тихомиров, Матвей Сидорович Первак, Максим Иванович Головин и доверенные лица смотрели на разыгравшееся действо, кивали головами и ухмылялись.
— Это ж надо, сколь удали безудержной в сибирской глубинке! — восклицал Миронов. — Вы поглядите, как заработанные тяжким трудом средства с лёгкостью растрачиваются народом.
— Извольте видеть, отработали сезон напролёт, сил положили много, да деньги такие большие в руках никогда не держали, вот и просит душа празднества, — ответил Тихомиров. — Знаком мне здешний порядок, но это поначалу, день-два, и утихнут, домашнее хозяйство не приемлет пьянства, а тут и к охотничьему промыслу готовиться начнут. — Тихомиров глянул на Первакова: — Так, Севастьян?
— Истинно так, Николай Егорович. А деньги все не пропьют, из ума никто не выжил.
— Свадьбу-то с таким же размахом справлять будешь, всем селом? — улыбался Миронов.
— Ни к чему такое баловство, скромнее, Антон Павлович, главное, чтоб с весельем, — ответил Севастьян. — Не в том счастье, если громко сыграть, а глядеть след, как жизнь сложить правильно.
— Похвально, разумно рассуждаешь. Жаль, что отбываем, а то б погуляли на свадьбе, непременно б побывали на венчании и порадовались за молодых, осыпали б зерном ваши головы.
Подошёл, улыбаясь, незнакомый мужик, вёл под уздцы коня. Изящный на вид, с красивым окрасом, с шелковистой гривой, чуть шевелившейся на ветру, мощные ноги, крупные, с блеском коричневого цвета глаза, нетерпеливый, казалось, он готов сорваться с места и броситься в галоп. Приметно виделось седло с подпругами и ремнями, всё новое, из отлично выделанной кожи.
«Где ж он взял такого скакуна? И человек незнакомый…» — подумал Севастьян, но удивление его прервал Миронов:
— Оцени, Севастьян, хорош жеребец?
— Красавец…
— Так прими от прииска свадебный тебе подарок! Владей! Ты что ж думаешь, мы покинем Олёкминск и такой день без внимания оставим? Нет, милейший, не подобает так поступать, передадим Кондрату Петровичу об исполнении его волеизъявления и нашей с ним солидарности, оправдал ты купца доверие, а на том и спасибо выражаем от нас и хозяина прииска.
Севастьян смутился, разволновался, принял из рук незнакомца узду коня, поклонился приисковому начальству:
— Благодарствую, прямо оторопь взяла меня… — и спросил: — Откуда ж такой рысак? Доселе в Олёкминске не встречал…
— Загодя припасён, — загадочно ответил Антон Павлович.
Присутствующие Тихомиров, Егор Садовников и Матвей Сидорович Первак поздравляли Севастьяна, поглядывали на коня, жали руку его владельцу.
Откуда ни возьмись на лошадях подъехал отряд золотоискателей, что побывал кратковременно на Хомолхо, спешились, узнали, по какому поводу немноголюдное сборище, а узнав, в чём дело, присоединились к поздравлению.
— Каковы успехи, где побывали? — поинтересовался Миронов у старшего из группы Герасимова.
Герасимов, прежде чем ответить, вздохнул, почесал обросший подбородок и ответил:
— Прошли по речкам Мус-Тутукан, Эйюмюляк-Тутукан, но пусто, знаков и тех нет, ключи кое-какие попытали, нет, никто не насыпал…
— Речки золотоносные есть, но из их множества трудно определить какие, на то нужно время, — рассудил Тихомиров.
— И терпение, — добавил Герасимов. — Наш купец опять пошлёт на следующий год тайгу прощупывать, на три года договорные подписали, всё б ничего, но гнус, что собаки злобные, покою не дает.
— Что есть, то есть, не лает, но кусает больно, — рассмеялся Миронов, а сделав серьёзную мину, изрёк: — А насчёт новых открытий я не сомневаюсь, есть речки золотые! Искать надобно.
— А где ваши компаньоны, кроме вас же ещё два отряда на поиски отправлялись? — спросил Тихомиров.
— Не встречались, пути не пересекались, а исправник Ряженцев сообщил нам, раньше нас они из тайги вышли и уже как с полмесяца отбыли вверх по Лене. Вроде как тоже ни с чем, а каковы намерения на следующий год у них, не поведал нам, да и мы вопросом не напрягали.
Через день несколько каюков отчалили от Олёкминска и пошли вверх по Лене. Гребцы в несколько дружных пар размеренно и слаженно работали вёслами, уключины чуть поскрипывали, хотя вроде и были смазаны, попутный ветер надувал поднятые паруса, помогая двигаться вперёд. Миронов и Тихомиров находились в одном каюке, с ними казначей Болдин, чуть больше половины намытого за сезон золота сложено на дне судна. Егор Садовников с другими прибывшими доверенными лицами плыл в другой лодке, в ней находилась провизия и имущество горных инженеров, и своё, и остальная часть золота; на третьем судне — большой лодке с четырьмя гребцами, плыли трое полицейских, уж как им не терпелось вернуться в Иркутск.
Шли каюки и с людьми из прииска Вознесенского, также рационально разместившиеся
