Понятно, его интересовали только психи. Он являлся очень большим профессионалом. А соответственно и в пациентах у него оказывались сплошь значительные и крупные психи. Великие в своих болезнях или в должностях.
– А знаете, – он скосил губы в бок, размышляя и сняв узкие очки в тонкой оправе, – это очень любопытный случай.
Егерь мог поручиться, любой маньяк – случай любопытный в своем роде. Как забавная редкая зверушка.
– Чем интересен наш случай?
– Ваш, так называемый маньяк, абсолютно адаптивен, совершенно нормален. Я долго размышлял, не поверите – даже уточнял у коллег, и наше мнение оказалось единогласным.
Он взял со стола листок из папки нежно сиреневого цвета в мультяшных розовых и желтых цветочках. Егерь покосился на папку и быстро отвел взгляд. Взрослый мужик, светило науки, руководитель кафедры, ежедневно составляющий психологические портреты на преступников, частенько кровавых и жестоких убийц, пользовался детскими канцелярскими товарами. Не просто детскими, девчачьими. Егерь не желал это видеть. В этом был что-то ненормальное. Бесстыдное и откровенное. Как чужая неприличная тайна.
От специалиста по головам неловкость Егеря не укрылась.
– А… папка, – догадался он. – Не моя, конечно. Дочери. Я абсолютно нормален в рамках шкалы Йеля Брауна. Спокоен, уверен, даже не с очень высоким коэффициентом депрессивности и он неожиданно замолчал, видимо, передумал отчитываться, но все-таки продолжил. – Занимался этим делом дома вечером, закончились файлы, пришлось позаимствовать папку у ребенка.
– Мне нет дела… – пробурчал Егерь, недовольный тем, что не смог скрыть свои наблюдения.
Андрей Всеволодович едва заметно кивнул, считая инцидент исчерпанным.
– Так, возвращаясь к нашему маньяку, вот, что мы имеем. Убийства, которые он совершает, не демонстративны, не несут назидательной или какой-либо другой показательной функции. Это, скорее, эксперименты… неудачно закончившиеся исследования, возможно, опыты.
– Может быть, вы тоже считаете, что девушки убились сами? А маньяк ни при чем? – не удержался Егерь. Но психиатр не дрогнул. Рассуждал он с точки зрения науки, а та, как известно, приемлела любые варианты.
– Не совсем. Но он, скорее, создал условия. Знаете, он как бы поставил девушек в определённые обстоятельства, в которых они должны были поступи тем или иным способом, которые, в общем-то, смерть не предполагали, но сложилось все иначе. Уверен, наш объект огорчен этим обстоятельством, глубоко переживает, хотел бы другого исхода…
Егерю казалось, он бесполезно тратит время. Еще больше запутывается и забивает свою голову мусором. Из той галиматьи, что нес специалист по психам, ничего дельного извлечь было нельзя. Какие такие условия, в которые жертв ставит маньяк? Но тут вдруг…
– Эксперимент? Неудавшийся эксперимент? – Егерь уставился на Андрея Всеволодовича. – Он будет продолжать, пока у него не получится? Эксперимент? Опыт должен завершиться успехом?
– Конечно! Обязательно должен случиться успех. – Беркутов радостно по-мальчишески улыбался: Егор, хоть и был прямолинейным, жестко и рублено скроенным опером, но его понимал.
Егерь, расхаживал по кабинету, осознавая, что еще им предстоит.
– Он не остановится? И…
– Все верно, он не просто не остановится, он совершает свои убийства не для вас, не для нас.
Егерь понял, что такого особенного в их клиенте. Если маньяку-убийце и можно было добавить еще какую-то более ужасную черту, то это она и была. Он не остановится. Не собирается, не планирует. Он ставит бесконечный эксперимент. Поглощен своей безумной затеей. И девушки для него – лабораторные мышки. Суслик – очень ценный ресурс, вспомнил Егерь.
– Патология убийцы – тяжелое бремя, – продолжал рассуждать Андрей Всеволодович, спокойно, размеренно и что-то отмечая в блокноте. – Носитель не выбирал своей участи. Не определял для себя этот путь. Это не профессия. Это боль, которая с ним постоянно. Его терзают неземные, нестерпимые муки. Он горит в пламени сомнений и постоянного напряжения. Вынужден контролировать зверя, который рвется из него. Когда носителю патологии, условно называемому маньяком, становится совсем невтерпеж, его ад прорывается наружу, начинает съедать не только его, но и вмешивается в жизнь окружающих. Начинает представлять угрозу. Муки усиливаются, приумножаются, наслаиваются под действием разных внешних факторов. Этот ком увеличивается, растет. Часто больной жаждет, чтобы его остановили и его муки прекратились. Поэтому серия убийств, как правило, ведет к логическому своему завершению.
Психотерапевт сделал паузу. Не то впал в задумчивость сам, не то давал возможность поразмышлять Егерю. Тот, пристроившись на спинке дивана, пытался осознать, что поведал ему специалист по мозгам.
Когда он ловил первого своего маньяка, который по сути таковым и не являлся, Дания ему сказала.
– Знаешь в чем суть, Егор? – она наливала чай в граненый стакан в серебряном старинном подстаканнике. Он знал, это ее родовое сокровище, от прапрадеда. Настоящее серебро хорошей пробы. Мастер, что его сделал, изготавливал посуду для царей. Как его уберегли в революцию – неизвестно, но для Дании он был одновременно и семейной реликвией, и напоминанием о том, что первое впечатление часто бывает обманчивым. На первый взгляд, это бюджетная, отжившая себя вещь, встречающаяся в поездах, в старых государственных учреждениях и на барахолках. А на деле – ценный объект и с точки зрения ювелирного искусства, и с позиции музейного экспоната. Много раз у нее пытались выкупить этот подстаканник и даже украсть.
– А суть, мой охотник, в том, что маньяк умрет. Умрет в любом случае. Он уже встал на дорожку, ведущую в могилу. Но твой долг поймать его до того, как он укокошит немереное количество жертв и погибнет самостоятельно. Что позволит тебе, во-первых, предать правосудию его, во-вторых, стать героем самому, в-третьих, спасти некоторое количество невинных жизней.
Однажды он уже спасал жертв из бесконечного списка. У Космонавта не было стопа. Он не планировал останавливаться. Трупы сыпались, как конфетти из хлопушки. Обезумевший, остервенелый, добровольно вставший на путь вникуда. Словно загнанный ожесточенный зверь, которому уже нечего терять, и поэтому он ничего не боится, он отстреливал бандитов, продажных ментов, зажравшихся чиновников с черным прошлым. Егерь шел по следу убийцы и за ним по дорожке на тот свет. Пресса гудела. Космонавт метил в народные герои. Егерю светила бесславная смерть, вне зависимости от исхода его охоты. Он числился в списке у всех: и у невинных жертв, которых спасал, и которые невинностью отличались только в момент рождения, и у Космонавта. Егерь взял убийцу. А Дания Ибатулловна помогла выкрутиться и надеть лавровый венок на нужную ей голову. Ему повезло, что голова подвернулась его, а венок не терновый.
Да и не маньяком Космонавт был. Логика, психика и мотивация нормального человека, уставшего, замученного, не видящего смысла так жить. Маньяком его сделали посмертно, чтобы не возвести в «народные мстители».
Теперь он выслеживает ученого, ставящего бесконечный эксперимент. Список
