мне было больше не к кому обратиться.
Я посмотрела на кольцо, которое дорогой Амброз подарил мне на двадцать первый день рождения. Кто мог знать, что это маленькое украшение, врученное в знак любви, приведет к недавним событиям только из-за того, что оно выдавало мою прежнюю личность?
По крайней мере, я верила, что оно было вручено в знак любви…
«Нет, Мерри, не начинай сомневаться в нем, потому что если ты это сделаешь, то окончательно заблудишься в этом мире. А теперь, моя девочка, пора принять душ и подготовиться к прогулке по городу».
* * *
В полдень я стояла на Меррион-Сквер перед высоким элегантным городским домом, где когда-то находилась двухэтажная квартира Амброза, расположенная на первом и цокольном этаже. Мимоходом заглянув в окно, я увидела, что занавески, лампа и книжные полки выглядели точно так же, как перед моим отъездом.
При худшем сценарии Амброз уже умер и его родственник, новый покупатель или арендатор обитал в его доме, не потрудившись ничего изме нить.
– Просто поднимись на крыльцо и постучись в дверь, Мерри, – пробормотала я. – Ему восемьдесят пять, и он едва ли застрелит тебя на месте, правда?
Я поднялась на крыльцо и нажала кнопку звонка, который издал две ноты, памятные мне из далекого прошлого. Некоторое время никто не отвечал, но потом голос – тот самый любимый голос, который я слышала десятилетия назад, – обратился ко мне через решетку микрофона над звонком:
– Амброз Листер слушает. Кто это?
– Я… Это я, Мэри О’Рейли. Девушка из прошлого. Амброз, это я! – проговорила я, едва не прикасаясь губами к решетке. – Можно войти?
– Мэри? Мэри О’Рейли?
– Да, это я, Амброз, пусть даже я немного растеряла свой акцент. Это я.
Воцарилось молчание, я сглатывала слезы, вызванные мыслью о том, какой я была тогда и кого я могу увидеть сейчас. Потом дверь открылась, и он появился на пороге.
– Иисус, Мария и Иосиф! – выдохнула я. – Извини, я плачу.
– Боже мой, за восемьдесят пять лет мне не приходилось так удивляться. Пожалуйста, заходи в дом, чтобы мы никого не смущали своим видом.
Амброз проводил меня внутрь, и я увидела, что, хотя теперь он опирался на трость при ходьбе, а его волосы поредели (впрочем, их и тогда было немного), он по-прежнему был именно таким, каким я его помнила. На нем был старый твидовый пиджак и клетчатая рубашка с темно-зеленым галстуком-бабочкой, а его добрые карие глаза казались совиными за толстыми круглыми стеклами очков. Он был единственным, кто всегда называл меня «Мэри», а не «Мерри», и сердце сжалось при звуках моего имени, произнесенного его звучным голосом.
Закрыв парадную дверь, он провел меня по коридору в гостиную. Стол у окна и два кожаных кресла, расположенные напротив друг друга перед мраморным камином, совершенно не изменились. Как и старый ветхий диван, стоявший у стены лицом к переполненным книжным шкафам по обе стороны от камина. Амброз закрыл дверь и посмотрел на меня.
– Ну и ну, – только и сказал он.
Я молчала, потому что продолжала глотать слезы.
– Хотя сейчас только одиннадцать утра, полагаю, здесь нужно какое-нибудь крепкое лекарство.
Амброз подошел к одному из книжных шкафов и достал из небольшого буфета бутылку виски и два бокала. Когда он ставил их на свой письменный стол, я заметила, что у него дрожат руки.
– Можно, я налью? – попросила я.
– Будь так добра, моя дорогая. Мне что-то не по себе.
– Садись, я разберусь.
Когда Амброз опустился в свое любимое кресло, я налила две щедрые порции и протянула ему бокал, потом устроилась в свободном кресле.
– Sláinte!
– Sláinte!
Я сделала большой глоток, сначала обжегший горло, а потом разлившийся приятным теплом в желудке. После того как мы молча осушили бокалы, Амброз поставил свой бокал на круглый столик рядом с креслом. Я порадовалась тому, что теперь его рука почти не дрожала.
– Я мог бы привести множество известных цитат ради такого момента, но не хочу обращаться к банальностям или гиперболам, – наконец сказал он. – Я просто спрошу: где ты пропадала последние тридцать семь лет? И ты, я уверен, – он поднял палец, показывая, что еще не закончил, – и ты ответишь, что это долгая история. Долгие истории – лучшие из всех, но, наверное, сначала стоит обойтись историей покороче, как говорят в наши дни, ближе к делу.
– Я жила в Новой Зеландии, – сказала я. – Вышла замуж за человека по имени Джок, у нас двое детей. Джеку тридцать два года, а Мэри-Кэт скоро исполнится двадцать два.
– А теперь самый важный вопрос: ты была счастлива?
– Когда я уехала, то была совершенно несчастна, – призналась я. – Но в конце концов да, я была счастлива. Когда я встретила Джока, то поняла, что должна забыть о прошлом и жить с тем, что мне было дано. Когда я сделала это, то смогла снова радоваться жизни и ценить ее.
Амброз помедлил, положив руки на подлокотники старого кресла и упершись пальцами в подбородок.
– Следующий вопрос: есть ли у тебя время и силы для подробного рассказа о своей жизни в эти годы? Или ты скоро снова уедешь отсюда?
– В данный момент я не планирую уезжать. Как ни странно, по причинам, о которых я хочу поговорить с тобой, я отправилась в путешествие, предположительно на несколько месяцев. Примерно за неделю я побывала в четырех странах. Ирландия значилась в моем графике как последняя остановка.
Амброз улыбнулся:
– Планы мышей и людей[33], я бы добавил «и женщин». Главное, что сейчас ты здесь, и, хотя мое зрение давно не то, что раньше, ты ничуть не изменилась. Ты все та же юная красавица, в которую я был влюблен и последний раз видел в этой комнате, когда ей было двадцать два года.
– Тогда зрение действительно подводит тебя, дражайший Амброз. Мне почти пятьдесят девять, и скоро я буду старухой.
– Значит, ты сможешь уделить мне некоторое время – еще несколько часов или дней – и объяснить, почему ты тогда решила покинуть Ирландию и разорвать все контакты со мной.
– Да, я собираюсь это сделать. Но это… в общем, это зависит от твоей реакции, когда я расскажу тебе о моей нынешней проблеме. Которая имеет непосредственное отношение к причине моего отъезда из Ирландии много лет назад.
– Боже милосердный! Ты оказалась в центре греческой трагедии или собираешься описать историю своей жизни? – Амброз выразительно приподнял бровь.
– Возможно, я слишком драматизирую, но именно поэтому я сейчас сижу рядом с тобой. Ты единственный из оставшихся людей,
