Разгром зиновьевско-каменевской оппозиции на XV съезде партии в декабре 1925 г. был началом заката «Ленинградской правды» и «Красной газеты»: и когда «сталинская комиссия» (во главе с В.М. Молотовым и С.М. Кировым) прибыла в Ленинград для чистки ленинградской партийной организации, то она занялась не только чисткой партийной организации «Ленинградской правды», но и чисткой редакции «Ленинградской правды», где было слишком много беспартийных и гораздо меньше партийных сотрудников.
Чистка йота медленно, не спеша. Как-то незаметно исчез главный редактор «Ленинградской правды» Г. Сафаров, и его место занял М. Рафаил, общественный обвинитель на Чубаровском процессе в 1926 г. Н.П. Баскаков был назначен заведующим Ленинградским домом печати (Шуваловский особняк на Фонтанке). В.П. Матвеев исчез неизвестно куда, и секретарем редакции стал бездарный и малограмотный инженер Рабинович, единственным достоинством которого было то, что он был братом международного мастера по шахматам Рабиновича. Место И.М. Майского, ушедшего еще в конце 1924 г. в Наркоминдел, занял известный фельетонист меньшевистской газеты «День» (закрытой в 1918 г.) Д.О. Заславский, передвинутый в 1926 или 1927 г. «по партийной мобилизации» в Москву, в «Правду». Словом, из старых членов редакции сохранил свой пост лишь К.Н. Шелавин, который был незаметным и раньше.
Новая редакция стала редакцией типичной губернской газеты, не больше. И сама газета в 1926-1927 гг. как-то измельчала и потускнела по сравнению с 19231925 гг. Словом, «Ленинградская правда» стала скромненькой газетой Ленинградского обкома, покорно следующей дирижерской палочке московской «Правды». Она уже не «поднимала» и не «ставила» вопросов, не выступала с собственными мнениями, отличными от мнений «Правды», а скромно пережевывала и повторяла последние.
Был закрыт – не знаю, по какой причине и под каким предлогом, – издаваемый «Ленинградской правдой» еженедельный литературно-художественный журнал «Ленинград», штатным сотрудником которого «по иностранной части» был я. Наша дружная компания в журнале – М.Л. Слонимский, Женя Шварц, Леонтий Раковский и я – распалась. Женя Шварц ушел в работу для театра.
Но главным ударом для меня явилось прекращение выписки иностранных газет. Газетами на 1926 год редакция «Ленинградской правды» была обеспечена в прежних размерах, так как подписка на газеты была сделана в октябре-ноябре 1925 г., то есть до разгрома зиновьевцев на XV съезде. Поэтому 1926 год прошел для меня сравнительно спокойно. Маленькая комнатенка в редакции, где на полках хранились переплетенные по годам комплекты иностранных журналов и газет и где я писал свои статьи и «корреспонденции» из Лондона, Парижа, Берлина, Вашингтона и прочих столиц мира, стала за три года моим рабочим местом. Сюда-то и заглядывали поговорить со мной писатели и поэты – К.А. Федин, С.Я. Маршак, М.Л. Слонимский, Н.К. Чуковский, Е.Л. Шварц, Василий Андреев, О.Э. Мандельштам, Б.А. Лавренев и др.
В конце 1926 г. новый главный редактор «Ленинградской правды» М. Рафаил вызвал меня в свой кабинет для доклада об использовании иностранных газет и журналов для нужд редакции. Выслушав меня, он сказал, что иностранные журналы и газеты в таком количестве, как они выписывались в прошлые годы, сейчас не нужны и что на 1927 год нужно выписать только газеты и журналы коммунистических партий Европы и США. На мой вопрос, что делать с комплектами иностранных газет и журналов за 1923-1926 гг., Рафаил сказал, что эти комплекты можно предложить «в подарок» «отделу полиграфии» Публичной библиотеки. Библиотека с радостью ухватилась за подарок. Я добился, чтобы типография «Ленинградской правды» переплела комплекты иностранных газет и журналов за 1926 год, и в феврале или марте 1927 года я сдал эти комплекты под расписку в Публичную библиотеку.
С 1927 года мое положение в редакции «Ленинградской правды» резко ухудшилось, прежде всего в финансовом отношении. Рафаил сократил зарплату сотрудникам иностранного отдела с 20 червонцев в месяц до 15 червонцев. Мои литературные заработки также резко уменьшились. Рафаил был против корреспонденции «собственного корреспондента» «Ленинградской правды» из разных стран мира, а прекращение выписки иностранных газет буквально подрубило меня «на корню».
Мало того: так как почти все сотрудники иностранного отдела «Ленинградской правды» были беспартийными, редакция газеты сочла необходимым усилить «партийную прослойку» в составе сотрудников редакции вообще и сотрудников иностранного отдела в частности. Все это в совокупности составляло генеральную чистку сотрудников редакции, работавших при Зиновьеве и замену беспартийных партийцами Сталинского толка.
Так, например, в иностранном отделе заведующему П.А. Лисовскому был дан заместитель – Наталья Борисовна Кружкол, с которой в состав сотрудников иностранного отдела вошел ее муж – Ефим Савельевич Берлович, позже преподаватель марксистской политической экономии. Вслед за ними в иностранном отделе появились другие новые сотрудники – Б.А. Орлов, член партии, «правщик ТАССа», который в 1927– 1929 гг. не сподобился написать ни одной статьи. Он занял должность Артура Гофмана, но не в состоянии был заменить его ни по чутью слова, ни по знанию иностранной жизни, ни по культурному уровню.
Наконец, по правке бюллетеней РОСТА – ТАСС «По Советскому Союзу» появился новый работник Штейнгауэр. Его привел новый секретарь редакции Рабинович, рекомендовавший Штейнгауэра как «замечательного стилиста». Штейнгауэр не столько обрабатывал и правил «бюллетени РОСТА-ТАСС», сколько наблюдал за работой и прислушивался к разговорам сотрудников иностранного отдела. Я не помню ни одной статьи Штейнгауэра, опубликованной в «Ленинградской правде». Репортеры городской хроники Ленинграда вскоре сообщили мне, что Штейнгауэр посажен в иностранный отдел как «стукач», т.е. агент-информатор ГПУ. В 1927-1929 гг. я сомневался– в этом, но когда я узнал лет 20-25 спустя, что Штейнгауэр, человек невежественный и бесталанный, был «подсажен» как «утка-подманка» в Военно-морскую Академию Генерального штаба им. Ворошилова в качестве преподавателя экономической географии, хотя он высшего экономического образования не имел, то мои сомнения превратились в уверенность. Правда, в 50-60 гг. в Военно-морской Академии найти «вредителей» или «зловредных болтунов» было невозможно, но ГПУ просто вознаградило Штейнгауэра за его прежние «труды»: 2-3 года службы в штате Военно-морской Академии позволяли Штейнгауэру получить военную пенсию, в несколько раз большую, чем пенсия скромного учителя средней школы.
Положение сотрудников иностранного отдела еще больше ухудшилось. Мы все время чувствовали, что находимся под наблюдением, что каждое наше слово и каждое наше мнение докладывается новому секретарю редакции Рабиновичу. В 1928 г. А.Я. Гофман, опасаясь доносов и клеветы, перешел окончательно на преподавательскую работу. Я же перешел на работу репортера в области культуры и науки в Ленинграде. Мне было поручено собирать информацию в Академии Наук СССР, в университете, в технических вузах, в научных обществах и организациях. Конечно, я продолжал числиться сотрудником иностранного отдела, мне не запрещалось писать статьи и заметки по вопросам иностранной жизни, но я был уже достаточно опытным журналистом, чтобы не надеяться на заработок по этой линии. Точно так же очень скоро выяснилось, что информация о научной деятельности ленинградских научных учреждений и вузов не обеспечивает даже минимального прожиточного заработка. Печатали мои заметки в 1928-1930 гг. очень неохотно. Как беспартийный, я считался persona non grata в редакции «Ленинградской правды», «укрепленной» после XV съезда в 1927 году надежными сталинцами.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
