Конечно, можно и не вскрывать тайник. Однако Юкенну заело любопытство. Судя по весу, пакет не был пустым. Что же Лим положил в фальшивый пакет? Юкенна торопливо содрал полотно, обертывающее футляр, откинул крышку – и засмеялся.
По комнате поплыл упоительный аромат. Нарезанное тонкими полосками копченое мясо степного оленя. Излюбленное его лакомство в Загорье. Не самое изысканное. Даже не самое вкусное. Просто самое любимое, с того дня, когда Юкенна впервые поехал на охоту не только с Лимом, но и его отцом и братом. Юкенна тогда подстрелил первого в своей жизни оленя, а нахальный мальчишка Лэй в знак полного примирения по всем правилам приготовил его добычу. Такое не забывается. Юкенна готов был побиться об заклад, что и эту оленину приготовил Лэй. После всего, что случилось за минувший вечер, после пьяных музыкантов, угарно соблазнительных танцовщиц, сложных маневров и серых кисок этот простодушный знак искренней приязни тронул Юкенну почти до слез. Он вынул из футляра одну полоску, положил ее в рот, закрыл глаза и стал медленно жевать жесткое мясо, изгоняя привкус крепкого вина и ненужных поцелуев.
* * *
Воин Лим не знал в этой жизни мага Кенета, но сразу же почувствовал к нему доверие и приязнь – совсем как в той, прежней реальности, которую Кенет изменил. Он уже не впервые сталкивался с людьми, в прежней жизни бывшими его друзьями, а в новой знавшими его разве что по слухам, да и то не всегда. И снова ему было отчасти смешно, отчасти неловко, а отчасти даже и страшновато: а ну как человек, который был ему так дорог, в этой новой жизни и знать его не пожелает? И снова опасения Кенета оказались напрасными. Пусть по-иному, на другой лад, при других обстоятельствах, но произошедшее однажды вновь повторялось. Даже слишком – повторилось не только взаимное уважение, но и мимолетность знакомства. В той, прежней жизни Лим тоже торопился в родные края.
– Если б ты меня во дворец сопроводить решил, я бы тоже не отказался, – лениво заметил Кастет. – Завидую я господину Лиму. Он тебя за руку возьмет, шаг сделает – и уже дома. А мне еще во дворец топать и топать. Умаялся я сегодня, по правде говоря – сил нет.
Трудно сказать, что ответил бы ему Кенет, но ответить он не успел. Покойник и Кастет почти одновременно вскрикнули: «Кто там?»
Конечно, кроме Гвоздя, быть некому. Никто ведь не знает о тайном портовом убежище. Но откуда сейчас Гвоздю взяться? Да и зачем? Неужели случилось что-то непредвиденное? А если и случилось – разве может Гвоздь так топать ногами, так громко дышать, разве может он ушибиться о дверной косяк?
Сколько ни корми собаку пирожными, а ей мясо подавай: не за меч схватился Кастет, чтобы встретить незваного гостя, а выхватил из рукава свой старый кастет. Покойник выметнул из рукава тонкий узкий нож – и через мгновение опустил его. В дверях воздвиглась гигантская фигура.
– Бантик! – ахнул Кэссин.
– Значит, не ошибся я, – с явным облегчением вымолвил Бантик и потупился.
– Откуда ты здесь взялся? – требовательно вопросил Покойник. Он и так уже был недоволен тем, что пришлось открыть тайну убежища Кастету, а тут еще откуда ни возьмись Бантик появился.
– Сон мне был, – хмуро объяснил Бантик. – Что я вам пригожусь. Вот я и пришел.
– Но как ты узнал, куда идти надо? – Кастет был настроен не менее подозрительно, чем Бантик, и оружие, давшее ему имя, прятать не спешил.
– Сон мне был, – повторил Бантик.
– Что ты заладил… – начал было Покойник. Но на его плечо легла рука Кенета.
– Все в порядке, – твердо произнес Кенет. – Тебе же ясно сказано – сон ему был.
Покойник мигом утихомирился: уж если маг говорит, что все в порядке, то скорее всего он знает, что говорит.
Кенет и знал. Перед ним стоял несомненный горец. Да и странноватый в устах жителя равнины оборот «сон мне был» звучал в устах этого парня совершенно естественно, как привычный с детства. Именно так горцы и говорят о своих вещих снах.
– Здравствуй, брат по хлебу, – улыбнулся Кенет.
Бантик побледнел. Бледность проступила даже сквозь загар. С того дня, когда погиб весь его клан, а мальчишке, которого тогда еще никто не называл Бантиком, чудом удалось сбежать, он ни разу не побывал в родных горах. Однако горы его не покинули. Даже здесь, на равнине, они ниспосылали ему сны. Из равнинных жителей только один имел право так к нему обратиться. Тот, которого Бантик никогда не видел, но почитал пуще покойных родителей. Тот, кто снял с Лихогорья проклятие вечной войны. Тот, кто принес в горы мир.
– Здравствуй и ты, Деревянный Меч, – еле шевеля непослушными, враз отяжелевшими губами, ответил Бантик.
Глава 3
ИСПЫТАНИЕ
Тагино задумчиво барабанил пальцами по столу. Он уже перестал мечтать о котле с кипящими нечистотами, в котором так приятно было бы сварить Юкенну, но никаких других мыслей в голову почему-то не приходило.
Никогда в жизни над господином Главным министром не насмехались, да притом настолько в открытую. У тех, кто был бы не прочь поиздеваться, как правило, недоставало ума, а тем, кому ума хватало, хватало его и на то, чтобы испугаться последствий. Юкенна последствий мог не опасаться – знает, мерзавец, что взять его сейчас не так-то просто, – и умом господин посол не обижен. Он откровенно измывается – но в такой форме, что и упрекнуть его толком не в чем.
На столе перед Тагино лежал маленький белый прямоугольник. До сих пор Тагино видел лишь магические копии почерка Юкенны. Теперь же он получил долгожданную возможность узреть оригинал. Юкенна был отменным каллиграфом. Почерк стремительный и четкий, лишенный каких бы то ни было выкрутасов – благородная простота штриха, уверенная плавность каждой линии. Ни одного затейливого росчерка, никаких забот о прихотливой красивости. Сама красота, живое течение ритма. Этим восхитительным почерком написано несколько строк. Его высочество посол Сада Мостов в Загорье Юкенна выражает свое соболезнование его благолепию господину Главному министру Тагино в связи с состоянием здоровья этого последнего и желает господину министру скорейшего выздоровления. Засим дата и подпись. Все.
Казалось бы, что в том особенного? Юкенна мог бы и не посылать письма с соболезнованиями… но почему бы ему и не последовать предписаниям дипломатического протокола? Однако при виде этого послания Тагино жалел лишь об одном – что он не вправе свернуть Юкенне шею, да и сделать это на расстоянии затруднительно.
У Юкенны хватило наглости прислать свои треклятые соболезнования не в его министерские апартаменты во дворце, не в его столичный дом, не в поместье и даже не в тайный охотничий домик. Он направил посольского курьера именно туда, где Тагино и находился в самом деле.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
